переворачивает всю его прежнюю жизнь.
Такой переворот не достигается никакой «моралью». «Жалкими словами не преодолеть того, что делается веками и историей культуры» (иными словами, здесь мало могут помочь одни размышления и психологизмы, нацеленные на, выражаясь по-современному, масштабирование эмпатии). «Культуре надо противопоставить культуру. Надо вкоренить соответствующее общественное устройство, где один был бы ценен для всех, а все ценны для каждого. И надо, чтобы сама привычная обыденность в своих мелочах, т. е. самый быт, поддерживала эту доминанту каждого из нас на бесконечно ценное человеческое лицо».
То есть о чём идёт речь? Недостаточно одних размышлений на тему того, что любовь и внимание к другому помогают человеку выйти из, если условно сказать, зоны стагнации. Такого рода размышления могут быть сведены на нет инерцией предшествующей жизни человека, инерцией общества, в котором он живёт. Если многие годы человек наращивал в себе эгоистические тенденции и шёл в ногу с обществом, наращивающим те же тенденции, то понятно, что сразу себя человеку не изменить.
А если он был брошен, предан, и тут ему кто-то снова начинает говорить о любви? А он боится вновь кому-то поверить, потому что связывает понятие доверия с болью, которая, может быть, последует за возможным предательством? Что если человек, может быть, и решился бы пойти на риск, чтобы довериться и полюбить кого-то, но весь уклад его жизни, вся обстановка, привычки — всё вопиет об обратном?
Ответ в том и заключается, что человек, если он желает сохранить любовь, должен, там, где это возможно, определённым образом переработать внешнюю обстановку (чтобы даже предметы быта не напоминали ему об обратном).
Чтобы любовь могла гармонично встроиться в жизнь человека, у него должно развиться понимание того, что делать, если он совершил поступок против любви. Например, кто-то поругался с близкими и теперь испытывает чувство вины. Если человек не знает о такой элементарной «вещи» как «попросить прощения», то возникает риск того, что он прекратит отношения с близкими. Может случиться так, что он не сможет найти ориентацию в шквале мыслей, рождающихся после серьёзного конфликта. Мысли типа «всё пропало!», «да я, вообще, больше к ним никогда не подойду» могут просто исчезнуть после взаимного примирения.
Также ему нужно научиться уравновешивать идею любви другими представлениями. Например, если речь идёт об учителе, то, как писал священномученик Фаддей (Успенский), учитель должен любить детей, но не доводить отношения с ними до панибратства.
Прибавьте сюда и проблему изменённого состояния сознания, при наличии которого человек убеждён, что ничего хорошего в его жизни не получится, что кругом враги и пытаться что-то предпринимать для изменения жизни не стоит. Из изменённого состояния сознания человек может выйти посредством участия в Таинствах, в частности, Исповеди и Причащения.
То есть, чтобы поддержать в себе способность следовать путём любви, человек должен быть приобщён к некоей полноте опыта, помогающего ему определённым образом выстраивать свою жизнь, ведя её таким образом, чтобы на всех этапах своего развития она не отрывалась от возможности приобщиться к Божественной благодати.
Полнота благодатной жизни находится в Церкви. Именно полноценное вхождение в Церковь и помогает личности человека раскрыться, а травматическому опыту быть преодолённым. Вне этой полноты взятые сами по себе идеи относительно любви, окситоцина и эмпатии мало помогают человеку.
Дело Христа, по слову священномученика Илариона (Троицкого), состояло в том, что Христос «принёс для людей новую жизнь, пересоздание человеческого естества». Принципом этой жизни стал «принцип любви». Соединиться в союз любви люди и смогли после того, как произошло «пересоздание самой природы». Ведь грех, живущий в природе, которая досталась людям от Адама, противился соединению людей.
И это сопротивление каждый человек, если он хоть сколько-нибудь внимателен к себе, без труда в себе увидит. Каждый знает, как разум гнётся под напором страстей несмотря на понимание человеком того, что есть хорошо, а что есть плохо. Почему человек совершает зло, если он знает, что это плохо? «Потому что одно дело знать, а другое дело жить». Недостаточно только знать о добре для того, чтобы быть хорошим человеком. Разум признаёт, что заповедь о любви хороша. Но, несмотря на это понимание, в самом себе человек видит ту предрасположенность ко греху (появившуюся в человеческой природе вследствие грехопадения), о которой апостол Павел сказал: Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю (Рим. 7, 15). Одной заповеди о любви мало. О любви говорил и Ветхий Завет, и язычники, но у человека не было сил для осуществления этой заповеди. «Но в том-то сила и значение дела Христова, что оно не ограничивается одним только учением. Человеку даны новые силы, а потому для него и возможным становится новое церковное единение». Дух Святой, живущий в Церкви, даёт члену Церкви силы «в жизни своей руководиться любовью» (см. главу «Непреображённая природа и учение святого священномученика Илариона (Троицкого)» из статьи «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния „тирании мысли“ и преодолении того, что толкает человека к алкоголю») [46].
Важен также и факт (фактор) личной духовной жизни человека. Исходить вовне без опасности быть распылённым может тот, кто укоренён в духовной жизни и имеет навык восполнения сил в молитве. Если человек не укоренён в духовной жизни, то его активность, направленная вовне, рискует потерять характер любви. Активность, направленная вовне, рискует трансформироваться в «просто социальную деятельность». Если такого рода деятельность не связана с ядром личности, то возникает риск вхождения человека в то состояние (процесс?), которое в современной литературе может быть обозначено как выгорание.
Иными словами, любовь творческая, созидательная и питающая человека, может расти и развиваться при поддержке прочих сторон деятельности человека. Различные стороны деятельности гармонично сочетаются друг с другом (как кто-то мог бы сказать: формируется спаянная идентичность) в случае приобщения человека к целостной системе понятий и полноте духовного опыта, к вере.
Вера, по мнению упомянутой выше женщины-профессора, — это «наш щит на все времена». Когда человек входит в мир веры, то он поднимается на какой-то иной уровень осмысления реальности и принятия решения. Во время сеанса психотерапии, по мнению профессора, и пациент, и терапевт находятся в одной плоскости, и пациент совершает движение, скорее, по горизонтали. Когда он смотрит на мир глазами веры, и, исходя их этого ви́дения, перестраивает своё поведение, в его жизни появляется вертикаль, наличие которой помогает ему подняться над трудностями.
Вера активна, она включает в себя не только умозрительные взгляды, но и те самые эмпатию и любовь, ту самую бодрую доминанту, которую Ухтомский полагал главной, — доминанту на лицо другого.
А.
