«существующие нейронные связи, чтобы создать условия для формирования новых привязанностей». Предполагается, что роль окситоцина «заключается в подготовке почвы для нового этапа, во время которого новые формы поведения заменят старые». Так, случается, что мужчина, едва замечавший детей, вдруг превращается в заботливого отца. Он вышел за рамки глубоко укоренившихся моделей.
Когда люди вступают в супружеские отношения, растят своих детей, когда матери кормят грудью своих детей, даже когда смотрят на их фотографии, вырабатывается окситоцин. (К теме растворения прежних моделей (забывания?) можно добавить слова одного мужчины, который говорил, что «от своих детей родители инфаркта не получают». То есть несмотря на запредельность переживаний, связанных, например, с вхождением детей в бурную полосу рискованного поведения, что-то удерживает родителей от запредельных реакций (например, инфаркта) на свои переживания.)
Окситоцин «позволяет двум влюблённым людям пережить период повышенной пластичности, приспособиться друг к другу и сформировать новые намерения и ощущения». Речь идёт в том числе об ослаблении склонности к эгоистической занятости самим собой. Тот же, кто не влюблялся и с каждым годом становится всё более эгоцентричным и погружённым в свои привычки, ассоциируется с образом закоренелого холостяка.
Холостяки и холостячки, по мнению исследователя, цитируемого упомянутым автором, становятся всё более ригидными, то есть неспособными к изменениям, так как живут в одиночестве (а брак для них проблематичен, потому что они слишком привередливы). «Однако вполне вероятно, что они становятся всё более ригидными, потому что не могут полюбить, и у них никогда не возникает выброс окситоцина, способствующего пластическим изменениям. В том же ключе можно объяснить, почему опыт влюблённости позволяет людям отучиться от эгоизма и стать более открытыми для другого человека, усиливает их способность стать хорошими родителями» [39].
* * *
Ещё и ещё раз подчеркнём, что человек не сводится к биохимии, что слова об окситоцине приводятся лишь в качестве штриха к картине, но не в качестве самой картины. Прокомментированная размышлениями на тему окситоцина мысль о растворении патологических схем, далее будет сопровождена образами из произведений, в которых были даны примеры сопротивления травматическому опыту.
Разбираемые произведения были написаны, как иногда говорят, в русской ментальности. Влияет ли ментальность на, как тоже принято говорить, когнитивные функции [40] или не влияет — на эту тему в научной литературе ведутся дискуссии. Не включаясь в рамках данной работы в спор, заинтересованному читателю можно предложить вспомнить, сколько произведений о преодолении травматического опыта он знает (основанных на реальности, а не на фантазиях писателя, посылающего своего персонажа с лёгкостью преодолевать «сто тысяч смертей»). В данном отношении часто, даже слишком часто, ссылаются на книгу Виктора Франкла «Сказать жизни „Да!“» [41].
В немецких концентрационных лагерях Франкл находился с 1942 по 1945 годы. Имя Франкла обычно упоминается в тех случаях, когда заходит речь о смысле. Переживание (осознание? понимание?) смысла, по Франклу, способно поддержать человека, находящегося в экстремальных обстоятельствах.
При всём уважении к Франклу и к его страданиям, можно отметить, что его имя почти единственное среди зарубежных авторов, которое упоминается, когда ставится вопрос о духовных аспектах выживания личности. Необходимо помнить и о сроках его пребывания в лагере. Несколько лет запредельных страданий — это неимоверно много, но были люди, которые провели в условиях запредельных страданий времени гораздо больше, и при этом не разрушились как личности. Их имена многим неизвестны.
Имён, которые могут быть упомянуты в связи с духовными аспектами выживания, в Православии несравненно больше, чем одно. Можно привести длинный ряд имён иерархов, монашествующих, мирян, прошедших через концентрационные лагеря в годы гонения на веру и оставшихся людьми. И сроки их заключения были выше, чем срок, проведённый Франклом в заключении.
На цифру, обозначающую реальный срок заключения, стоит смотреть с рассуждением. Ведь священники и миряне-христиане, жившие в годы борьбы с верой, подвергались гонениям ещё до заключения под стражу. Гонения, притеснения во многих случаях не прекращались с окончанием фактического срока заключения. Даже будучи по документам освобождёнными из мест лишения свободы, они продолжали подвергаться прессингу в условиях атеистического режима.
Вот некоторые имена (необходимо подчеркнуть, что ниже перечисленные люди попали в заключение не вследствие совершения ими уголовных преступлений, а вследствие прессинга со стороны репрессивного аппарата и атеистического режима):
— архимандрит Таврион (Батозский) — двенадцать лет в заключении и восемь лет в ссылке в Кустанайской области;
— архимандрит Иоанн (Крестьянкин) — пять лет в заключении (см., например, по книгам «Память сердца», «Божий инок»);
— святитель Афанасий (Сахаров) — около двадцати двух лет в лагерях и более шести лет в изгнании;
— преподобный Севастиан Карагандинский — семь лет в заключении (см., например, по книге: Королёва В. «Живой воды неиссякаемый источник»);
— схиархимандрит Павел (Груздев) — шесть лет в заключении, затем сослан на вольное поселение в Казахстан на неопределённое время, через пять лет освобождён как невинно пострадавший (см., например, по книге «Архимандрит Павел (Груздев): Документы к биографии» (М., Отчий дом, 2012));
— архимандрит Серафим (Тяпочкин) — десять лет заключения и четыре года ссылки в Казахстане (см., например, по книге «Неугасимый свет любви. Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин)» (М., Благочестие, 2017));
— митрополит Иосиф (Чернов) — на его счету семнадцать лет заключения и два года ссылки (см., например, по книге: Королёва В. «Свет радости в море печали»);
— святитель Лука (Войно-Ясенецкий) — только в одном заключении провёл одиннадцать лет; до заключения и после, как и у многих других, — годы лишений, давления, осуществляемого по разным социальным каналам (см., например, по книге: Поповский М. «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга»);
— протоиерей Михаил Труханов — в заключении провёл 5555 дней, как он шутливо говорил о себе: «Четырежды отличник» (см., например, по его книге «40 лет моей жизни»);
— монахиня Елена (Казимирчак-Полонская) — монашество приняла уже в преклонные годы, напрямую в заключении не была, но пережитое ею в годы Второй мировой войны и в годы репрессий позволяет включить её имя в этот список (см. автобиографическую книгу «Действие благодати Божией в современном мире»);
— Евфросиния Керсновская — в годы репрессий была направлена на принудительные работы в Сибирь, длительное время провела в трудовых-исправительных лагерях (необходимо учесть, что в те годы лагеря предназначались не для заключения на какой-то срок, а для уничтожения человека в максимально короткие сроки);
— Алексей Арцыбушев — с детства подвергался гонениям за принадлежность к дворянскому сословию; по сфабрикованному делу после пыток отправлен в концентрационные лагеря (1946–1952), потом ссылка в северный край (до 1956); его жизнь — фейерверк несгибаемого оптимизма, веры, любви к людям и воли к жизни (см. автобиографическую книгу «Милосердия двери»; написал также о своей матери, прошедшей через горнило
