быть, ты печалишься и из-за нас, как бывших нерадивыми. Однако я за много дней перед этим послал твоей честности письмо, прося не двигать меня отсюда.
Я же мог сообразить, что тебе потребуется сильная защитительная речь и много трудов и усилия, чтобы смочь оправдаться в таких словах. Отчасти, пожалуй, ты и оправдалась, сказавши: «Я об этом только думаю, чтобы увеличить свою скорбь». Но и это, то есть говорить, (что) я стремлюсь размышлениями к скорбям, я опять считаю величайшим преступлением, потому что, когда тебе надо делать и предпринимать все для уничтожения горя, ты творишь волю диавола, умножая уныние и печаль. Или ты не знаешь, сколь великое зло уныние?
Наконец, нисколько не бойся за исаврян, потому что они отступили в свою страну, и начальник провинции сделал все ради этого, и мы, будучи здесь, гораздо более находимся в безопасности, чем когда были в Кесарии. В конце концов, я никого так не боюсь, как епископов, исключая немногих. Итак, за исаврян отнюдь ничего не бойся, потому что они удалились, и с наступлением зимы сидят дома, и выйдут разве только уж после Пятидесятницы.
Как же ты говоришь, что не получаешь писем? Я уже послал тебе три длинных письма, одно через воинов префекта, другое через Антония, а третье через Анатолия, твоего слугу; в особенности два из них, наподобие спасительного лекарства, способны утешить всякого унывающего, всякого соблазняющегося, и привести к полной радости. Поэтому, взявши их, прочитывай непрерывно и постоянно, и ты увидишь их силу, вполне испытаешь лекарство и получишь помощь, и нас известишь, что произошла для тебя от них некоторая польза. У меня готово и третье подобное им письмо, которого я не пожелал послать теперь, очень опечалившись тем, что ты говоришь: «я собираю для себя горестные размышления и вымышляю то, чего нет», — произнося слова недостойные тебя самой, за которые и сам я стыжусь и закрываю свое лицо. Впрочем, прочитай те письма, и ты больше не будешь говорить этого, хотя бы без конца домогалась уныния.
Так как ты писала нам и относительно епископа Ираклида, то, если он пожелает, ему должно выразить протест, и таким образом избавиться от всех неприятностей, потому что ничего другого не остается. Я же, хотя и не достигал ничего великого, тем не менее уговорил мою госпожу Пентадию, чтобы она проявила всякое старание — не придумает ли для него какого-нибудь утешения в несчастии. А ты говорила, что осмелилась известить меня об этих бедствиях вследствие приказания со стороны Ираклида. Какая это смелость!
Итак, я не перестал говорить и не перестану, что печально одно только — грех, все же остальное — пыль и дым. Что, в самом деле, тяжкого — обитать в темнице и иметь на себе узы? Почему тяжело терпеть несчастья, когда терпение бедствий делается основанием столь великой награды? А чем тяжело изгнание? Чем тяжело лишение имущества? Слова эти не заключают ничего ужасного на самом деле, это пустые слова, сказанные под влиянием печали! В самом деле, если ты укажешь на смерть, то скажешь о долге природы, который непременно надо потерпеть, хотя бы и никто не причинял; если укажешь на изгнание, не скажешь ни о чем другом, как о том лишь, что изгоняемый видит (новую) страну и много городов; если укажешь на лишение имущества, то скажешь о свободе и разрешении от налагаемых им уз.
5. Не перестань, насколько от тебя зависит, услуживать епископу Маруфе [8], чтобы он поднялся из пропасти, потому что я в нем в особенности нуждаюсь в виду положения дел в Персии. Узнай от него, если для тебя будет возможно, как о том, что хорошего совершено там его трудами, так и о том, из-за чего он явился здесь, и извести нас, отдала ли ты два письма, которые я послал ему. Если он пожелает нам послать письмо, то и мы ему напишем, а если не пожелает, то пусть он хоть разъяснит твоей богобоязненности, была ли какая-либо польза там, и надеется ли он действовать с успехом по своем возвращении. По этой причине я ведь и старался с ним сблизиться. Тем не менее, все, что от тебя зависит, пусть будет сделано, и хотя бы все полетели вниз головой, ты исполняй свой долг. Награда твоя будет совершенна. Итак, всячески и насколько возможно расположи его к себе. Не пренебреги, прошу тебя, тем, что я намереваюсь говорить, но покажи об этом большое старание.
Дали мне знать монахи — марсы и готы, у которых постоянно скрывался епископ Серапион, что пришел диакон Модуарий с известием, что тот достойный удивления епископ Унила, которого я недавно хиротонисал и послал в Готию, совершивши много великих дел, умер; и пришел этот диакон с письмами царя готов, в которых он просил послать к ним епископа. Так как ввиду грозящей нам катастрофы я не вижу никакого другого средства устроить это дело, кроме промедления и отсрочки (им ведь невозможно теперь отплыть ни в Босфор, ни в другие стороны), то постарайся пока задержать их по причине зимы; но не пробеги мимо этого с небрежностью, потому что это дело весьма важное.
Есть два обстоятельства, которые в особенности печалят меня, если они случатся, — чего да не будет! — во-первых, что епископ будет поставлен теми, которые совершили столько зол, и которыми быть поставляемым дело незаконное, во-вторых, что может быть избран кто-нибудь неосмотрительно. Что они не стараются о том, чтобы избрать благородного человека, ты знаешь и сама. Если же это случится, чего да не будет, то ты знаешь и сама, что затем последует. Итак, чтобы не случилось ничего этого, приложи всякое старание. А если бы можно было без шума и тайно убежать к нам Модуарию, то этим было бы достигнуто очень многое. Если же нельзя, то пусть будет, как велят обстоятельства. Как та, бросивши два обола, превзошла всех, бросивших больше, потому что она этим истощила все свое имение (Лк. 21, 2–4), так и те, кто со всею силой стараются относительно дел, исполнили все, что им подобает, хотя бы не было никакой пользы (от их стараний) и имеют совершенную награду.
Много благодарю епископа Илария за то, что он написал мне, прося позволить ему удалиться в свой город и привести в порядок тамошние дела, и опять явиться к нам. Так как присутствие его весьма полезно (потому что он и богобоязнен, и муж постоянный, и ревностный), то я просил его, чтобы он, удалившись,
