где на обломках плиты находилась кровать, на которой сидели мать с сыном. Когда закончилась тревога, появились пожарные, которые спасли их».
Комментируя эту историю, отец Рафаил говорил, что там, где существует любовь (любовь личностная, когда человек думает о другом, любовь, которая есть следование Божественной заповеди) «смерть невозможна». «Если бы Господь решил взять их с этой земли страданий, это бы тоже означало жизнь для них обоих» [65].
Тема преодоления страха не вследствие «отупения», а по иным причинам, поднимается в ещё одной книге о блокаде (о которой речь далее) — «Мученики ленинградской блокады». Автор книги, пережившая блокаду будучи ещё ребёнком, писала, что бомбёжек и обстрелов она не боялась. Её мама «сумела смягчить тяжесть ожидания и ужас воздушной тревоги».
Бомбоубежища в доме не было, и во время бомбёжки они с мамой оставались дома, сберегая силы (из-за запредельного голода блокадникам было даже тяжело вставать с кровати). После первого артобстрела мама показала девочке карту города и сказала, что прямое попадание бомбы в дом маловероятно, так как пространства города велики. Она сказала девочке, что «нечего бояться, а в ожидании катастрофы можно сойти с ума и даже умереть». «Она смогла убедить меня, — вспоминала автор, — что не надо отчаиваться, и я поверила, успокоилась и убеждённо повторяла мамину версию во дворе нашего дома, стараясь успокоить своих приятелей».
По вечерам девочка под уханье зениток и разрывы бомб играла с соседями в детскую настольную игру «Выше всех, дальше всех, быстрее всех». «Игра была мирная, без бомбардировщиков, истребителей и зениток. А за стеной грохотала война. Звенела и падала посуда из буфета, скользила по полу лёгкая мебель, но взрослые азартно играли со мной, — рассказывала автор, — оберегая детскую психику от ужасов войны».
Она также рассказывала, что мамины друзья и коллеги восхищались спокойствием мамы в часы прицельных бомбёжек и обстрелов. Мама «была уверена в благоприятном исходе самых экстремальных ситуаций, в которые мы попадали, никогда не поддавалась панике и неизменно сохраняла достоинство педагога». С возрастом автор стала задумываться об удивительной натуре своей мамы. Мама «была добра и самоотверженна, — думала дочка, — привычно жертвовала своим здоровьем и благополучием для ближних и, по-видимому, свои поступки не считала жертвой. Должно быть, христианская доброта была потребностью её души».
Можно сказать, применительно к строю данного текста, что у мамы был положительный перевес, который позволял ей не концентрироваться на звуках бомб, не уходить умом в проживание ощущения страха. Отсутствие положительного перевеса может иметь катастрофические последствия. Не имея возможности удержать свой ум от сползания в проживание страха (через внимание к иным сторонам жизни, к любви, к заботе о другом, к молитве), человек поглощался страхом, перераставшим в панику, и вследствие захвата сознания усилившейся паникой погибал.
К мысли, что при столкновении с экстремальными обстоятельствами люди могут погибнуть именно вследствие паники, пришёл врач Ален Бомбар, автор книги «За бортом по собственному желанию». «Отчаяние убивает гораздо быстрее жажды», — в таких словах он выразил свои взгляды на причины смерти потерпевших кораблекрушение.
Попавший в кораблекрушение человек «за каких-нибудь три дня окончательно превращается в мертвеца». Бомбар, как врач, знал, что три дня срок слишком недостаточный, чтобы вызвать смерть от жажды и истощения. «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, — писал он, — я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха».
Для Бомбара стало очевидным, что многие из потерпевших крушение гибнут задолго до того, как «физические или физиологические условия, в которых они оказываются, становятся действительно смертельными». Работая над созданием теории выживания для потерпевших кораблекрушение, он «пришёл к убеждению, что в отдельных случаях человек может перешагнуть через все нормы, обусловленные физиологией, и всё-таки остаться в живых».
Тема преодоления страха просматривается и в далее приводимых мемуарах Евгения Невесского. Его опыт показывает, что при конструктивном развитии ситуации страх преодолевается не в результате утраты чувств, а, скорее, вследствие того, что чувства человека обильно вкушают воодушевление.
* * *
Возвращаясь к истории Бессонова, можно подвести некие итоги сказанному. Его группа перешла благодаря сплочённости через реку, считавшуюся непроходимой. Через реку переходили по двое. Один, наиболее сильный, принимал на себя ударную силу быстрого течения, освобождая от борьбы с течением наименее сильного, давая тому возможность пройти через реку.
Сложно сказать, как именно осуществлялся Бессоновым сбор и анализ информации, но факт остаётся фактом, несмотря на предложение одного участника группы отсрочить время побега (чтобы запастись провизией), Бессонов настоял на уже назначенной дате. Его решение было обусловлено тем, что, по его мнению, они должны были идти на подъёме, то есть не растеряв воодушевления в условиях ожидания.
Но колоссальной важности дополнительное следствие его решения как старшего группы проявилось во время пересечения непроходимого болота. Беглецы не утонули в нём, так как, промёрзшее зимой, оно не успело оттаять до конца. В глубине болота находился лёд, на который и опирались беглецы во время своего шествия.
Если бы они вышли позже, то утонули бы в болоте. Если же вышли бы раньше, то просто замёрзли бы в суровых условиях северного региона. То есть для побега был выбран узкий временной интервал, в который побег мог удаться (Бессонов не сообщал, что информация об интервале была передана ему кем-то из местных жителей, потенциально имевших представление о промерзании болота и пр.).
Ещё эпизод: группа разоружает конвоиров. Вооружённые конвоиры расположились таким образом, что Бессонову достаётся участь разоружить «краснощёкого», который был «здоров, как бык». На определённом этапе развития ситуации у Бессонова мелькнуло в голове: «Сейчас или никогда». Он подал сигнал группе и сделал три — четыре прыжка к конвоиру, которого должен был «брать». Он произвёл захват, и на его удивление краснощёкий опустился под ним.
После разоружения охраны Бессонов как старший группы настаивал на том, чтобы не убивать охранников, и охранники были отпущены. Необходимо отметить, что, отпуская конвоиров, он вместе с группой шёл на определённые трудности. Отпущенные конвоиры могли указать направление, по которому далее двинулась группа, и потому группа должна была предпринять дополнительные усилия, чтобы запутать след.
Несмотря на то что другие участники побега настаивали на расстреле конвоиров, Бессонов с самого начала заявил, что не прольёт лишней крови. «Я верил, — высказывал он свою позицию в отношении убийства, — что не для того меня Бог спасал, чтобы я стал убийцей… Я убью только тогда, когда по совести будет совершенно ясен выбор: или убить, или умереть. Бог меня спасал, спасёт и без убийств».
Интересны размышления
