Они прикидываются авторитетами, запасаются иностранными терминами. Окутываются лживою ласковостью. Полны всяких уловок — лишь бы повлиять на слушателей, лишь бы протолкнуть разложение в мозг молодежи. Они особенно охотятся за молодежью. Опасайтесь!"
Правда, Рерих понимает, что клевета, отрицание, умаление неизбежны (если человек творит большое позитивное дело). Враждебные наскоки являются даже своеобразным признанием заслуг. «Тот, кто не был преследован за благо, тот и не являл его». Одну из статей Рерих иронически озаглавил «Похвала врагам». Позиция олимпийского спокойствия ни в коей мере не устраивает его. Если появился ядовитый газ, надо позаботиться о противогазе.
Когда речь заходит о клеветниках, Рерих не заботится о парламентских выражениях. Его голос обретает высокие ноты. Как некий судия, он повторяет суровое библейское выражение: «Клеветник, псу подобно, пожрет свою блевотину».
Клеветники и тушители многообразны, но есть одна черта, роднящая их всех, без исключения, — духовная нищета. Именно нищета, потому что ничего своего творческого придумать они не могут. Могут лишь перевернуть вверх ногами, как переворачивают распятие, служа черную мессу. Могут лишь объявить белое черным. Чем грубее и примитивнее ложь, тем лучше. Нет нужды, что она вопиет против очевидности.
Житейские мудрецы давно заметили — «клевещите, клевещите всегда, что-нибудь останется». И вот появляется такая характеристика Рериха: «Человек он был несомненно умный, хитрый, истый Таргюф, ловкий, мягкий, обходительный, гибкий, льстивый, вкрадчивый, скорее недобрый, себе на уме и крайне честолюбивый. О нем можно сказать, что интрига была врожденным свойством его природы». Эти слова принадлежат князю Щербатову, известному по преимуществу антисоветскими высказываниями. Воспоминания Щербатова (он знал Рериха до революции) опубликованы в 1954 году в Нью-Йорке. Они бы не заслуживали никакого упоминания, если б не одно обстоятельство. В 1971 году в Ленинграде вышла книга воспоминаний о Валентине Серове (редакторы-составители И. С. Зильберштейн и В. А. Самков). В первом томе помещены два очерка Рериха о художнике, с которым он был дружен. В коротенькой аннотации, предваряющей статьи Рериха, составители сочли необходимым (ведь нужно дать читателю «исчерпывающие» сведения о Рерихе!) поместить выдержки из мемуаров князя Щербатова с добавлением (теперь уже от себя), что человеческие свойства Рериха «большинству людей, с ним соприкасавшихся, не импонировали». Трудно понять и объяснить намерения редакторов… Ведь нужны специальные усилия, чтобы раскопать такое. И нужна определенная направленность, чтобы, раскопав такое, поверить и обрадоваться. Воистину: «Клевещите, клевещите всегда, что-нибудь останется».
Эмигрантская пресса (Щербатов что, это еще цветочки!) вела травлю Рериха с особым ожесточением. У нее были свои причины не любить художника. Рерих прекрасно отдавал себе отчет, за что ему оказана столь «высокая честь».
"Главное обвинение было, почему я хвалю достижения русского народа. Мракобесы хотели, чтобы все достижения нашей Родины были стерты, а народ надел бы фашистское ярмо. Всякие радзаевские, вонсядские, васьки Ивановы, юрии лукины, суворины, Семеновы и тому подобные темные личности изрыгали всякую клевету и поношения на всех, кто не с ними. Но кто с ними? Подонки, потерявшие облик человеческий.
Счастье в том, если оказываются врагами те, которые в сущности своей и должны быть такими. А друзьями пусть будут те, кому и подлежит быть и кем можно гордиться. Представьте ужас, если б фашисты начали хвалить вашу деятельность. Но судьба хранит, и в списке врагов те, кому там и быть подлежит".
В списке врагов оказался и бывший редактор журнала «Аполлон» Сергей Маковский. Кампания против Рериха не прекратилась со смертью художника, и в 1956 году Маковский выступает в парижской газете «Русская мысль» со статьей «Кто был Рерих?». Можно подумать, что Маковский задался целью на более или менее современном материале воскресить «сказки Шахеразады». Для, начала он объявляет Рериха потомком «латыша-колдуна», унаследовавшим от своего предка мистические способности. Затем следуют картины одна эффектнее другой. Вот Рерих, словно монарх, раздает своим приближенным ордена, усыпанные бриллиантами. Вот в индийском дворце он восседает на троне, а у ног его ползают паломники.
Это ответ на вопрос: «Кто был Рерих?» А теперь ответ на другой вопрос: «Почему он рухнул?» Ибо, пытаясь выдать желаемое за действительное, Маковский утверждает, что Рерих «рухнул» как «художник-мыслитель в международный деятель». Почему? Маковский все знает: «Беда стряслась вскоре после того, как Рерих по дороге в Тибет побывал в Москве». Живуча память у ненависти. До сих пор не могут забыть.
И опять показательно, как противник, яростно стараясь развенчать Рериха, приписывает ему силу необычайную. «Сами не замечаете, как сделали Рериха не только всемогущим, но и вездесущим», — говорил в свое время о таких нападках Куинджи.
10
В 1926 году в Москве знакомые спрашивали Рериха:
— Николай Константинович, вы что, решили совсем перебраться на Родину? Художник отвечал:
— Но ведь я же и не перебирался за границу. Я путешествовал и намечаю новые путешествия, а совсем уезжать из России — такого вообще не приходило мне в голову.
Подводя итоги многолетних трудов и путешествий, Рерих записывает в дневник:
«В 1926 году было уговорено, что через десять лет и художественные, и научные работы будут закончены. С 1936 начались письма, запросы… Ждали вестей».
Вторая мировая война все перевернула. Оборвалась переписка. Сроки отодвинулись.
В 1942 году в доме, из окон которого открывалась величественная панорама Гималайских гор, семья Рерихов отмечает необычный юбилей — четверть века своих странствий. Их четверо: всемирно известный художник и мыслитель Николай Константинович Рерих, его жена Елена Ивановна — автор литературно-философских работ, запечатлевших дух и поэзию восточной мудрости, старший сын Юрий — директор института «Урусвати», тонкий и глубокий знаток живых и мертвых языков народов Азии, младший сын Святослав, как и отец, посвятивший свою жизнь живописи. Рерих пишет:
"Каждый из нас четверых в своей области накопил немало знаний и опыта. Но для кого же мы все трудились? Неужели для чужих? Конечно, для своего, для русского народа мы перевидали и радости, и трудности, и опасности. Много где нам удалось внести истинное понимание русских исканий и достижений.
Ни на миг мы не отклонялись от русских путей. Именно русские могут идти по нашим азийским тропам".
И еще одна знаменательная запись в дневнике: «Если человек любит Родину, он в любом месте земного шара приложит в действие все свои достижения. Никто и ничто не воспрепятствует : выразить на деле то, чем полно сердце».
Вдали от Родины, среди сверкающего великолепия гималайских снегов художник ощущает себя полномочным духовным представителем русского народа. Разнообразнейших людей, встретившихся ему «среди странствий на полях культуры» — и не только на полях культуры, — он хочет делить по признаку душевного расположения к русскому народу.
Любая несправедливость по отношению к России, любой выпад против русской культуры возмущает все существо художника, воспринимается как личное оскорбление. Он откладывает кисть, дабы взяться за перо.
"Сколько новых незаслуженных оскорблений вынес народ русский! Даже самые, казалось бы, понятные и законные его действия зло толковались. То, о чем в отношении других стран деликатно умалчивалось, то вызывало яростные нападки иноземного печатного слова. При этом потрясающе было видеть неслыханное вранье, которое никогда не было опровергнуто. Малейшая, кажущаяся неудача русская вызывала злобное гоготание и поток; лжи, не считаясь с правдоподобием. Все это остается во внутренних архивах.
Остается также и то, что победы русских были исключены на Западе из исторических начертаний. А если уже невозможно было не упомянуть об удачах, о строительстве русского народа, то это , делалось шепотом, в самых пониженных выражениях".
Рериху нравится слово «дозор». Одну из своих книг он назвал «Священный дозор». Пафос книги, вышедшей в 1934 году в Харбине, таков, что по доносу русских эмигрантов ее конфискуют. Художник и впрямь живет на положении дозорного, который все время напряженно всматривается в даль: а не предпринял ли враг новую вылазку против России?
Зарубежные издания предвоенных лет, отвечая растущему интересу к нашей стране, печатают пространные обзоры русского искусства и литературы. Это, казалось бы, должно радовать, но не только не радует, а огорчает, и заставляет выступать с отповедью:
«Вместо широкого и справедливого исторического обзора почти все иностранные авторы избирают себе одну какую-то группу и, фаворизируя ей, попирают и стараются умалить все остальное. Иногда избранная группа модернична, другой раз избирается группа самая старая, но и то и другое не может дать чужеземным народам веское и справедливое представление о развитии искусства нашей родины. Совершенно непонятно, к чему некоторые писатели для прославления одного явления непременно должны охаять все остальное. Так или иначе все явления искусства имеют свою преемственность. Некоторые шаги новаторов бывают очень стремительны, и тем не менее для полного понимания их необходимо знать и все бывшее. Кажущиеся противоречия искусства делаются еще более обоснованными, когда мы знакомимся с их истоками… Поистине, распространение неверных сведений есть, особо вредное невежество».
