– А вам не будет слабо, если я однажды рискну это сделать?
– усмехнулась она.
– Мы только за, – обрадовался Петрович.
– Не тебя спрашиваю.
Я посмотрел на часы: время приближалось к часу ночи. Шахматная перехватила мой взгляд и, закурив сигарету, сказала:
– Так и быть – сегодня я вас оставлю у себя. Тебе, Касьян, я могу постелить в отдельной комнате – там живет сосед, но он уже месяц не ночует дома, – и оставила мне ключи.
Я с удовольствием растянулся на широком диване с продавленными пружинами. Около трех часов ночи я ощутил, что меня крепко обнимают с обеих сторон два жутких существа. В полной темноте я никак не мог рассмотреть их, но ощущение потустороннего ужаса не оставляло меня. Я попробовал вырваться из их объятий, но не тут-то было. Через минуту заиграло старинное танго, и одно из них, вытащив меня в центр комнаты, стало отплясывать неимоверный танец. Тут-то я и разглядел ее. Это была старуха лет под девяносто, ее седые скомканные волосы свалялись на спине. Меня передернуло от ужаса. Она была настолько иссохшая, словно месяц пролежала в могиле. Я вгляделся и заметил, что часть ее тела была сгнившей. Я попытался освободиться из ее цепких объятий, но ее костлявые пальцы еще сильнее ухватились за мою спину. Она с силой прижималась ко мне, заставляя двигаться в такт музыке. Вскоре из постели вылезла другая старуха, такая же полусгнившая, и, уцепившись за меня сзади, принялась кружиться с нами. В таком ужасном состоянии я провел остаток ночи. Утром я выскочил к Шахматной.
– Что за ведьминская комнатушка у тебя по соседству?
– Не хотела пугать тебя сразу – год назад на этом диване скончались две сестры девяноста лет. Они пролежали в квартире несколько месяцев, пока их трупы случайно не обнаружили.
– Почему ты мне ничего не сказала об этом? – возмутился я.
– Это одна из частей посвятительного лабиринта, – холодно Улыбнулась она.
– Нам надо срочно выходить, – сказал появившийся Джи, – сегодня я вновь хочу встретиться с Адмиралом. Он живет на Академической. Но он любит, договорившись о встрече, тут же исчезать из дома – и ты застаешь пустую квартиру.
Чтобы не упустить Адмирала, мы, подъехав к его дому на Академической, сразу направились к телефонной будке, стоящей прямо у подъезда. Джи набрал номер.
– А, это ты, дорогой Мэтр, – раздался голос в трубке. – Я, пожалуй, выйду сегодня на дело, только надо определить место встречи.
– Мы уже у твоих дверей, – ответил Джи.
– А, вот так? Вы меня что-то недооцениваете, – недовольно проговорил Адмирал.
– Наоборот – слишком ценю! – ответил Джи.
Адмирал вышел на тридцатиградусный мороз без плаща, в тех же туфлях на босу ногу.
– Ты не замерзнешь в своем пиджаке? – удивился я.
– Да я родился в нем, – натянуто улыбнулся он. – А теперь, ребята, надо заглянуть в ближайшую аптеку, чтобы затариться корвалолом. Ты, Петрович, надеюсь, хорошо знаешь, как это делается?
Через десять минут Петрович вышел из аптеки с двумя флаконами корвалола.
– Больше нет, – сконфуженно ответил он.
– Тогда зайдем в магазин парфюмерии, – сказал Адмирал. – Девушка с золотой улыбкой! – обратился он к симпатичной продавщице, – не найдется ли у вас подходящей дешевой парфюмерии, которая к тому же еще и укрепляет волосы?
– Вам я предложила бы лосьон для выращивания новых, – засмеялась продавщица, разглядывая голову Адмирала.
– Да нет, вы не поняли – мне просто надо как можно скорее опохмелиться!
– Господи, – ужаснулась девушка, – такого лосьона у нас нет!
– Нужно было тебе, Петрович, взяться за дело, – сухо сказал Адмирал и вышел на заснеженную улицу.
– Может, купим "Кубанской"? – предложил я, догоняя Адмирала.
– Так чего же ты молчал?
– Так я думал, ты хочешь с утра именно лосьёнчику выпить.
– Вообще-то я очень странный парень, – ответил Адмирал.
– А теперь мы отправимся к одному недобитому фашисту – Петру Борисовичу.
– А это что за персонаж? – спросил Джи.
– Бывший чемпион по плаванию. Он во Франции несколько лет подряд брал первые призы по баттерфляю, а теперь возглавляет сборную московских алкоголиков, которая занимает одно из первых мест. Тренировки проводит у себя на квартире, жена от него ушла, дети не родились, и в его флэту можно всегда переночевать.
– Отличная рекомендация, – восхитился Петрович.
Через час дверь без номера в подъезде панельной башни открыл высокий, как проморенное бревно, человек в замызганном спортивном костюме. Его изломанное лицо говорило о дремучести пролетарской души.
– А-а-а, сам Адмирал пожаловал, – пробасил он. – А эти чего за тобой увязались?
– Водку несут, – кивнул Адмирал.
– Ну, если пришли с билетом, то пусть раздеваются.
Мы вошли в большую кухню, в центре которой стоял пустой белый стол и три серые табуретки. Из окна без занавесок открывался вид на одинаковые коробки новых районов. Не успел Петрович моргнуть глазом, как его сумка была выпотрошена и изъятые три бутылки "Кубанской" появились на столе.
– Ну и скорости у тебя! – разозлился Петрович.
– У меня в доме свои порядки, – ухмыльнулся Петр Борисович, откупоривая водку. – Мы все делим поровну – кроме любимых женщин.
Мы расположились на неприбранной кухне и молча выпили по рюмке. Закусывать было нечем.
– Я как посмотрю, нынешний день начинается лучше, чем вчерашний, – хмыкнул Петр.
– А не найдется ли у тебя сигаретки? – спросил Адмирал.
– Сейчас поищу: вчера я где-то в комнате заныкал чинарик.
– А могу ли я что-либо доверить тебе или Гурию? – испытующе посмотрел на нас Адмирал, когда он вышел. – Ведь я владею гигантскими познаниями, которые не должны попасть в случайные руки. Я ведь единственный знаю, кто такой Джи, ибо я его лучший ученик, он посвятил меня в глубокие тайны. И я никогда не предам человека, который посвятил меня в Эзо. Я всегда об этом помню.
Знания Джи являют собой неизмеримую бездну. Другие думают, что, изучая алхимические трактаты, которые, может быть, Джи не читал, они превзойдут его. Но я думаю, сколько бы они ни читали, это не имеет значения… Только я – очень резкий. Я люблю пить честно, чтоб по-людски все было.
– Ты можешь им доверять, – произнес Джи, – они прошли подготовку в болотисто-лесистой местности.
– Я слеп, – сказал Адмирал. – Хоть у меня и два глаза, но один видит одно, а другой – другое.
Жаль, что ты, Касьян, не знаешь даже первого закона полярной зимовки.
– А почему я должен его знать?
– Потому что ты совсем запросто можешь оказаться там, – и он взял гитару:
Тяжелой тенью, в вечном сомненьи
Тянется твоя жизнь.
Выйди на площадь, стань на колени,
Скажи себе "Аминь".
Радио слушай, смотри телевизор,
Сшей себе пальто.
Забудь свое горе, стань в крематорий,
Там тебе скажут, ты кто…
– Не круто ли берешь? – недоверчиво спросил я.
– Надо брать еще круче, – заметил Петр Борисович и налил себе полный стакан водки. – Звонят, открой – это наши.
На кухне появился Суверен, в черной рубахе и черных кожаных сапогах, достал бутылку красного и поставил на стол:
– Это все, что удалось спасти от разгневанной жены.
– Но все начинается с Алхимии, – продолжал Адмирал, заметив, что я внимательно его слушаю. – Существуют три Пути:
Первый – Via Directrisa, Центральный Путь, он занимает всего лишь одно мгновение.
Есть другой Путь, который занимает один день.
Но есть Путь Влажной Алхимии, которым иду я, и этот путь занимает пятьдесят-шестьдесят лет планомерной работы. На этом пути имеют значение коллективные достижения. Здесь учителю важно привести других к свободе, и он нуждается в учениках, которые, именно благодаря своей неискушенности, могут натолкнуть на абсолютно новое решение.
– Ученики дают творческий толчок Мастеру, – вставил Суверен, грозно поглядывая на недовольную рожу Петра Борисовича, – без них невозможно творчество.
– Теперь мне решительно все равно, где быть и как жить, – произнес Адмирал. – Я только охочусь теперь за некоторыми качествами, необходимыми для окончательной трансформации.
– Это, наверное, воля, – добавил многозначительно Суверен.
– Это нечто другое, – ответил Адмирал.
Петрович налил ему полстакана водки, и Адмирал, отпив пару глотков, продолжал:
– Проблема состоит в том, чтобы haben oder sein – иметь или быть. Прежде чем решать остальные задачи, надо решить эту первичную проблему.
Когда я стал заниматься Алхимией, возникла колоссальная трудность в передаче, потому что никто не может вынести наступающего при этом одиночества и отчужденности. Другой проблемой является неоднозначность языка. Потому что русский язык, в принципе, бесконечномерен, и говоря что-либо, мы на самом деле подразумеваем совершенно разное.
