Стая поняла внезапную атаку вожака как приказ. Волчицы спрыгнули с табуретов и заметались по арене. Старая волчица опрокинула молодую, поджарую и беззвучно впилась в ее живот. Взбешенные волки вцепились сзади в ее гачи и хвост, и стая закрутилась по арене воющим и рыкающим клубком. На несколько секунд в зале погас свет, и в багровых лучах запасного освещения звери предстали выходцами из преисподней, с вздувшимися мышцами, косматой вздыбленной шерстью и непомерно длинными оскаленными пастями; в зале зашумели и завопили зрители и, хлопая креслами, побежали с передних рядов. Во тьме громко заплакали дети, точно в эту минуту на арену пролилось злое волшебство.
Волчий бунт длился не больше минуты, но вырвавшаяся на свободу ярость взяла свое. Илга попробовала остановить зверей резким окриком и щелчком бича, но вожак прыгнул на нее, подмял и опрокинул навзничь. В пасти зверя мелькнула узкая, обреченная белизна ее запястья, и волчья слюна запенилась кровью.
Парни в униформах наконец-то подтащили трубу брандспойта, жерло рычало и плевалось, и напора воды явно не хватало, но всплеск волчьей ярости уже миновал. Скаля зубы и огрызаясь, волки опрометью бросились к проволочному тоннелю. Девушке помогли подняться.
На арену с воплями выскочили клоуны и закружили по арене колесом, точнее, пестрым вихрем из шутовских париков и черных бутафорских ботинок.
Воспользовавшись суматохой, Барнаулов прошел за кулисы и, припомнив военный опыт, помог наскоро перевязать кровоточащую руку Илги.
– «Скорая»! Алло, «Скорая»? – вызванивал администратор.
– Вы можете идти? – спросил Барнаулов у Илги.
Девушка кивнула, попробовала встать, но сейчас же застонала, растирая щиколотку.
Без лишних вопросов Барнаулов подхватил ее на руки и понес к выходу, чувствуя под ладонью колючие чешуйки ее циркового платья, точно в его ладонях оказалась серебристая рыбка из таежной реки. Кто-то набросил на нее шубку поверх костюма, кто-то помог распахнуть дверь машины.
Барнаулов бережно усадил ее на заднее сиденье и погнал в приемное отделение Склифа. Сдав Илгу на руки дежурной смене, он вышел в заснеженный больничный скверик и остановился, оглушенный пуховой деревенской тишиной посреди огромного города.
Метель улеглась, в темных дымных тучах открылась сверкающая звездами полынья. «Мы любим только то, чему названья нет…» – прошептал Барнаулов. Этот пречистый звездный свет наполняет мир, он светится в зрачках Илги и лучится сквозь ее юное, не ведающее порока тело. Подняв подбородок, он читал ломаные руны созвездий, точно в эту минуту с неба сходило что-то грозное и светлое, полное обещаний и неумолимое, как Судьба.
Минут через сорок Илга, прихрамывая, вышла из приемного покоя. Она все еще была в атласных туфельках, правое запястье было туго перебинтовано, и черная блестящая шубка по-прежнему укрывала ее плечи.
– Не замерзли ждать? – вымученно улыбнулась она, увидев Барнаулова. – Вот, сказали, что до свадьбы заживет… – Она показала забинтованную руку. – Действительно, ничего серьезного.
– Теперь не отпущу вас! – решительно заявил Барнаулов, подхватывая ее под здоровый локоть. – Простите, я не представился: Сергей Барнаулов, журнал «Москва златоглавая», собирался пообщаться с вами после представления.
– Так вот откуда ваша любезность, – невесело усмехнулась девушка. – Ну что же, везите. Я живу на Фрунзенской набережной, рядом с Андреевским мостом.
Она назвала старинный район на левом берегу Москвы-реки, как раз напротив Воробьевых гор…
– Скажите, что все-таки произошло сегодня вечером? – через несколько светофоров спросил Барнаулов. – Случайность или неграмотная работа осветителей?
– Моя ошибка, – тихо призналась Илга. – Я не проводила репетиции при полном свете: думала, что все уже отработано, – и только теперь поняла, что у Джохара лошадь бежала против часовой стрелки и свет не бил ей в глаза. Я развернула круг по солнцу, и вот результат. Звери не виноваты, они лишь отреагировали на человеческую глупость. Вы думаете, лошадь испугали намеренно?
– Такое вполне возможно. К примеру, чтобы взбесить лошадь, достаточно кинуть в стойло клочок ветоши с кровью волчицы. Насколько мне известно, у диких волков в марте гон.
– Верно, – согласилась Илга. – Откуда вы все это знаете?
– Я же потомственный таежник, у нас это зовется цыганской наукой. Скажите, у вас в цирке есть враги?
Илга отрицательно покачала головой.
– Тем не менее на вашем месте я бы потребовал расследовать этот случай.
– Далеко не все, что случается на арене, можно расследовать, – заметила Илга. – Ну вот я и дома…
Широкий, но уютный московский двор, распахнутый в сторону набережной и Воробьевых гор, с первого взгляда понравился Барнаулову: должно быть, жилось здесь привольно и спокойно, по утрам шуршал метлой дворник, детские качели поскрипывали и гуляли «дамы с собачками». Однако он не привык доверять обманчивому затишью и, как обещал, проводил Илгу до порога ее квартиры.
– Может быть, вы меня пригласите, – внезапно для самого себя произнес Барнаулов, чтобы заглушить тоскливый лязг замка.
– На чашечку кофе? – И в ее голосе весенним ледком прозвенела усмешка.
– Пожалуй, только кофе будут готовить я, – предупредил он, пробуя улыбнуться. Получалось, что он напросился, а напроситься было нужно…
В просторном холле он помог ей снять шубку, и короткая юбочка из серебристой бахромы чуждо и странно засветилась под домашним абажуром, и тело Илги, еще более красивое от неуместного обнажения, заиграло алмазной пудрой.
– Поскучайте немного, я переоденусь, – спохватилась девушка, должно быть почувствовав его взгляд.
И Барнаулов внезапно подумал, что выглядит в ее глазах стариком с заиндевелыми висками и бывалым многоопытным сердцем.
– Так гораздо красивее… Может, оставите?
Но эта дерзость не имела отношения к Илге, он всего лишь хотел задавить то тоскливое чувство, которое просыпалось в нем рядом с ее блистательной юной жизнью. Он чувствовал ее прелесть обнаженно и остро, как прощальную осеннюю боль, как скорое и неизбежное расставание.
– Циркачи – суеверный народ, и цирковая одежда для нас вроде оберега. – Илга не поняла, не почувствовала его бунта. – В ней нельзя даже на кровать садиться, а на репетициях цирковые носят традиционный свитер. Так повелось…
С первого взгляда квартира Ингибаровых показалась ему чересчур просторной и словно бы пустой, точно хозяева здесь и появлялись-то редко. Барнаулов любил маленькие прихожие, крохотные кухни и тесноватый, но добрый уют человечьего логова; здесь, казалось, гулял ветер, этот ветер развевал распущенные волосы Илги и шевелил елочный стеклярус на ее бедрах и раздувал пока неясную, но неотступную тревогу в душе Барнаулова.
Пользуясь одиночеством, Барнаулов принялся внимательно рассматривать фотографии, висящие на стенах. Ингибаров был намного старше своей жены, и в домашней галерее оказались черно-белые снимки времен строительства БАМа и Московской Олимпиады-80. Белоснежные волки появились не так давно, похоже, что они вошли в аттракцион вместе с Илгой.
Девушка вышла из ванной посвежевшей, с радужными капельками на щеках. Свои роскошные волосы она собрала в конский хвост, и тугие влажные завитки на ее висках и шее взволновали Барнаулова чем-то запретным, женственным, точно он трогал их губами.
– Скажите, откуда у вас в аттракционе этот волк, совершенно белый? Никогда не видел такого! – поспешно сказал он, но голос уже предательски просел, и вопрос получился чересчур эмоциональным.
– Это волчица Астара… – чуть удивленно ответила Илга. – Ингибаров привез ее из Эвенкии. Там, где упал Тунгусский метеорит, все еще попадаются звери-альбиносы, белые соболя и рыси.
От Барнаулова не укрылось, что она назвала погибшего по фамилии, словно решила не произносить его имени при постороннем.
– Тунгусский феномен? – уточнил он.
– Да, но пока никто не взялся его объяснить.
– Мы многое пока не беремся объяснить… к примеру, несчастный случай с Ингибаровым…
Барнаулову почему-то остро не хотелось говорить о Джохаре, хотя именно ради него он и начал это не вполне ясное приключение.
– Следствие остановилось на версии трагической ошибки, – четко и холодно произнесла Илга. – Этот страховочный трос он купил сам, закрепил, все было идеально. Конечно, он мог ошибиться на эти роковые полметра, когда менял веревку. Он слишком любил риск, любил все, что разогревает нервы, и постоянно придумывал что-то новое.
– Но ведь кто-то должен следить за безопасностью, – напомнил Барнаулов.
– Инженер по технике безопасности был в отпуске, но, даже если бы он был на месте, ничего не изменилось бы… Все доверяли Ингибарову.
– А ведь канат могли подменить, скажем, перед репетицией? – настаивал Барнаулов.
