сформированным некой внешней силой. Теперь он видит гармонию между человеком и окружающей его средой на протяжении всего времени и осознаёт, что мир был и является другом для человека — не сентиментальным другом, но тем, который познаётся в беде и на деле.
Поскольку человек принадлежит к божественной стороне вещей, а не к материальной, но раскрывается таким образом, завоёвывая для себя всё больше божественных сил, Бог помогает ему, воплощаясь как принцип гармонии. Он всемогущ, но всё же есть некоторые вещи, которых он сделать не может. Например, он не может создать высокого карлика или квадратный круг, ибо если человек высок, он не может быть карликом, и если форма квадратна, она не может быть круглой. Точно так же он не может создать зависимой воли, ведь воля, которая не является независимой, не была бы волей вообще. Потому он удостоверяет божественность человека этим великим устройством для эволюции его сознания и сил, в котором человек поистине самосущ, самотворен и божественен — сейчас и во все времена.
Именно эта гармония между читом и сатом в нашем мире опыта и есть майа, о которой часто говорится как об иллюзии. Иллюзией её называют не потому, что она в каком-либо отношении нереальна, но потому что её принимают за жизнь, путая с истинной жизнью, которая есть ананда. Потому книги говорят, что для освобождения человек должен ускользнуть даже от этой гармонии, и как только эволюция его сознания завершена, должен разрушить то, что иногда называют соединением видящего и видимого, и после того пребывать в своём собственном состоянии. Это состояние и есть ананда, а также кайвалья, состояние единства, ибо единство Шивы никогда не нарушается даже присутствием Вишну или Брахмы.
В Бхагавад-гите Кришна также говорит об этой гармонии как о своей дайвипракрити. В обиходной речи выражение "мирская жизнь" довольно точно обозначает то взаимодействие, которое есть майа, когда люди мыслят о жизни не как о чите в них самих и не как о энергии природы вне их, но как о гармоничном взаимодействии между этими двумя, когда берётся в расчёт и внутреннее, и внешнее. Когда пишешь о философии, люди думают, что тут под такими словами как "жизнь" обязательно подразумевается нечто новое, но в данном случае это вовсе не так. Эта жизнь — майа, иллюзия, лишь потому, что это не истинная жизнь, которая есть счастье, сам Шива, а лишь её перерождение — отражение его единства в этой двойственности.
О тех же великих истинах ещё говорится в VIII главе Бхагавад-гиты, где Кришна рассказывает о четырёх великих подразделениях реальности — адхьятме, адхидайве, адхибхуте и адхияджне. Первое из них — это Шива за пределами восьмеричного проявления. Второе и третье — великие активное и пассивное начала, божественное и материальное, подобное "рядом пребывающим близнецам", если использовать выражение, применённое в "Голосе Безмолвия" для другой цели. Четвёртое соотносится со "мною здесь, в теле" — это жертвенное начало, благодаря которому жизнь (взаимодействие между читом и сатом) делается святой. Латинское слово sacrifico, от которого происходит английское sacrifice (жертва), означает "освящать", и на жертву нужно смотреть как на способ, которым сознание и материя работают друг с другом в том, что мы называем жизнью, и которым одно существо всегда уступает что-то другому, вольно или невольно, чтобы всё стало организованным целым, и таким образом — святым.
Нет движения без этой жертвы; вот почему сказано, что Бог есть движение. Низшие три из этих четырёх могут рассматриваться ещё и как пространство, время и движение. Пространство связано с материальной стороной вещей, время — с сознанием, а движение — представитель божества, адхьятмы. Некоторые древние софисты выдвигали забавный аргумент в пользу того, что никакой предмет вообще не может двигаться. Они говорили: "он не может двигаться в пространстве там, где он есть, и уж точно он не может двигаться в пространстве там, где его нет". Конечно же, если бы не было ничего, кроме материи, он бы не мог двигаться. Но мы-то знаем, что предмет может передвигаться из места, где он есть, в место, где его не было. А это предполагает существование начала, превосходящего ограничения пространства. Пространство — это ограничение, но это лишь часть реальности, а не вся она. В ней божественность представлена движением.
При изучении сознания обнаружится подобная же трудность. Люди часто удивляются, как это они могут быть теми же сознательными существами, которыми они были вчера, год назад, в детстве, или в прошлых жизнях. Как это сознание, которое переменчиво, может быть и тем, чем оно было, и тем, чем является сейчас? Это так по причине принципа: время принадлежит активному началу, а движение представляет Бога, или Шиву.
В нашем составе есть не только материя в форме тел, ограниченных пространством, и не только сознание с тремя его способностями, ограниченными временем; там есть и Бог, никогда не отсутствующий и всегда превосходящий эти ограничения и пространства времени. Этого Бога в нас, который един в нас всех, мы называем "я". Вот почему Кришна всегда говорит, что человек, достигший совершенства, осознавший истину, "придёт ко мне". Говоря "я", Кришна подразумевает также и "я" человека, к которому он обращается. Есть лишь одно "Я", и человек, нашедший его в себе, узнает его во всех.
Поскольку есть три аспекта сознания, три составляющих материального бытия, и гармония между ними, которая есть майа, то во всём мире человеческого опыта есть не более и не менее, чем семь фундаментальных реальностей. В нашей системе майи, или жизни, эти семь не происходят от трёх, потому что она лишь часть большей системы, где семёрка уже существовала; но создавая свою троицу из своего семеричного я, Шива как бы одалживает три из семи Брахме, и ещё три — Вишну, сохраняя седьмое, ананду, за собой.
Отсюда можно видеть, что эти семь совершенно равны, и ни один из них не сделан из комбинации каких-то других; потому они верно названы принципами, то есть первоначалами. Если для удобства мы обозначим их цифрами, цифры эти будут произвольными, а не указывающими на относительную позицию какой-либо из этих реальностей; или же если для лучшего запоминания мы представим их на диаграммах, то математические свойства этих диаграмм не следует приписывать принципам. Опасность использования таких диаграмм в том, что сами они принадлежат лишь одному принципу и содержат тенденцию рассмотрения всех других принципов с точки зрения этого одного, тем затемняя
