Ознакомительная версия.
В.: Что же нам делать? У.Г.: По-видимому, у нас нет никаких ответов на наши проблемы. Если ты спрашиваешь меня о коллективных ответах, мы мало что можем сделать. И индивидуально ни черта не сделаешь. Ничего. Что мы можем сделать? По крайней мере, мы можем задать эти вопросы, вопросы, которых никогда не задавали, потому что все вопросы, что мы задавали все эти годы, исходят из ответов, которые у нас уже есть. Но они нам не помогли.
В.: На Вашем лице какое-то сияние и благодать.
У.Г.: Я наполовину женщина. Это отклонение. Это аномальное состояние тела, которое вы превратили в нечто таинственное и интригующее и затем назвали его просветленным. Когда такое происходит, меняется весь гормональный баланс. Так кто нормальный, а кто ненормальный? С вашей точки зрения, это [указывая на себя] – ненормальный индивид. Но я не называю тебя ненормальным человеком.
Как-то ко мне пришел один праведник. Ему шел пятый десяток. Он утверждал, что отказ от секса необходим для духовного будущего человека. Я сказал: «Это преступление против природы». Природа не предназначила тебя для того, чтобы ты отвергал секс. Тогда он встал и ушел. Как же можно делать эту аномальную ситуацию образцом для всех духовно стремящихся? Зачем истязать их? Почему отказ от секса сделали основой духовного просветления, как в нашей стране, так и на Западе? Как противодействие или протест против этого [отказа] в нашей стране появилось то, что вы называете тантрой. Когда она вышла из-под контроля, внедрили этот мистический элемент, «левую» и «правую» тантру. Вот почему теперь некоторые люди говорят, что тантрический секс – один из способов достижения блаженства, просветления и всего прочего.
В.: Когда Вы говорите, что Вы наполовину женщина, что Вы имеете в виду? У.Г.: Я сказал так, поскольку произошедшее со мной изменило весь мой гормональный баланс. Занятие сексом стало просто физически невозможным для этого индивида [для У. Г.]. Весь химический состав тела претерпел аномальные изменения. Я называю это аномалией, потому как это вряд ли то, что предназначено ему природой. Есть две вещи, в которых заинтересован живой организм, – это его выживание и воспроизведение себе подобных. Даже природа отказалась от этого тела, поскольку оно стало бесполезным для нее. Но вы превратили его в нечто духовное. Поэтому и говорят, что контроль над сексом необходим для духовных достижений человека. Я хочу сказать, что ни отказ от секса, ни злоупотребление им никак не связаны с тем, что называют просветлением.
В.: Считаете ли Вы, что для того, чтобы заниматься сексом, нужна мысль?
У.Г.: Определенно; иначе как бы это было возможно? Без мысли просто невозможна «надстройка» секса. Именно непрекращающееся мышление дает иллюзию координатора. Но здесь [указывает на себя] нет никого, кто координировал бы сенсорную деятельность. Ощущения возникают так быстро, что память никак не может уловить их в свои сети и сказать: «Вот оно». Ты смотришь на какую-нибудь прелестную лапочку, а в следующий момент, когда она откроет рот, ее зубы, возможно, окажутся самыми страшными, какие ты когда-либо видел или мог себе представить. Ты переключился с ее прекрасного лица на ее страшные зубы, а потом на что-то другое где-то еще, и уже видишь это.
Я хочу сказать: испытывать влечение к чему-либо – это естественно. Если тебя ничто не влечет, ты камень. Тело с его органами восприятия – это не камень. Оно должно реагировать на то, что происходит вокруг. Не твое благочестие или молчание затрагивает твое тело, а твой гнев, твое вожделение и все происходящее. Я говорю о реакции. Ну, я не интерпретирую. Я даже не знаю, что здесь происходит – половое влечение ли это, нежность, злость или жадность. Ничего из этого мысль не интерпретирует, как такое-то и такое-то. Здесь нет времени. Поэтому я всегда привожу пример с фильмом. Если взять фрагмент движущейся руки, отсюда и туда, то там очень много кадров. То, что вы видите на экране, – искусственно. Чтобы произвести это действие или движение на экране, вам нужен кинопроектор. Но в действительности, это не движение руки отсюда и туда. Вам нужно синхронизировать отдельные движения руки, чтобы создать эффект движущейся руки. Вот таким образом и действует человеческий организм. Когда вы слушаете музыкальную запись, вы не слышите интервала между двумя нотами. Но органы чувств отмечают этот интервал и слушают его. То же самое происходит, даже когда вы говорите на каком-нибудь языке. Что такое язык в конце концов? Язык – это не что иное, как промежуток между двумя нотами и мелодия. Если вы ее выучите, будете знать, как говорить на конкани, французском или немецком. В этом смысле все языки одинаковы. Они всего лишь шум.
В.: Где Вы родились? У.Г.: Я родился в Андхра-Прадеш, в местечке под Виджаявадой…
В.: Ваша семья была очень консервативна? У.Г.: Мой дед по материнской линии и другие в моей семье были очень близки с основателями Теософского общества. Я провел больше времени в Мадрасе, чем в Андхра-Прадеш. Я лучше говорю на тамильском, чем на тел угу [3] . Я не умею читать и писать на тамильском, но он приходит мне на ум легче, чем мой родной язык. Все годы своего становления я провел с Теософским обществом в Мадрасе.
В.: Какая музыка Вам нравится? У.Г.: [Смеется] Очень трудно сказать. Я не могу утверждать, что мне нравится или не нравится какая-то музыка. Я не знаю. Что бы я ни сказал, вы хотите вывести какую-то абстракцию из этого и спроецировать что-нибудь на это. У меня могут быть свои предпочтения, но все они обусловлены воспитанием. Ты никак не можешь освободиться от своей обусловленности. Разговоры о необусловленном уме крайне глупы. Но моя обусловленность не вмешивается в мои действия. Например, я вижу кого-нибудь. Наблюдая за его действиями, я бы назвал его «отвратительным» или сказал бы, что он отвратительный человек. Но это не оценочное суждение, а описательное высказывание о его действиях в рамках ваших понятий. Но это никак не влияет на меня или не меняет меня таким образом, чтобы я реагировал на него в следующий раз. Я не вовлечен в то, что он делает. В следующий момент, когда появляется кто-то еще, я могу сказать, что он хороший человек. Но это одно и то же. На самом деле я ничего не имею в виду, говоря, что это хороший человек или что это отвратительный человек. Я ничуть не вовлечен в его действия.
В.: Сэр, какие женщины Вам нравятся? У.Г.: Я не знаю. Это ответ.
В.: Вам совсем не нравятся женщины? У.Г.: Они мне ни к чему.
В.: Почему? У. Г.: Как я недавно говорил, мне нравится их общество. Это странный вопрос.
В.: Не отклонение ли это? У.Г.: Об этом я и говорю. Держу ли я руку женщины или ручку кресла, физическая реакция одинакова. Абсолютно одинакова. Реакция не говорит, что это рука нежной душеньки или ручка кресла из тикового дерева. Пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я не то чтобы каким-то особым образом выражал эти вещи или ставил их на один уровень. Поймите, что я пытаюсь сказать.
В.: Но Вы сами говорили, что тело должно каким-то образом на все реагировать? У.Г.: То, что там происходит, или эта реакция, о которой ты говоришь, это нечто, что я никак не могу передать или испытать. Могу сказать тебе, что я занимался сексом. Воспоминание иногда всплывает. В момент, когда это воспоминание рождается там внутри меня, оно похоже на любое другое воспоминание. Оно не может укорениться здесь, потому что все здесь [указывая на свою голову] сжимается и делает невозможным для нее [мысли] длиться дальше. В следующий момент я увижу черную собаку вот там, и с предыдущим кадром покончено – полностью. Я могу сейчас смотреть на самую прекрасную и замечательную женщину – а в следующий момент это может быть черная собака вон там. Это разные кадры. Поэтому я спрашиваю: «Так кто здесь ненормален, ты или я?» Мои действия далеки от действий ненормального человека. Я не женоненавистник. Я не ненавижу женщин. Они мне нравятся. Рядом со мной всегда были женщины. Но связь со всем, что окружает меня, формируется и прерывается каждое мгновение моего существования. Я не хочу, чтобы вы помещали меня в какую-нибудь определенную клетку; у вас ничего не выйдет.
В.: Вы женаты? У.Г.: Я был женат. У меня было четверо детей. Моя жена была одной из самых красивых женщин в округе. Она также была самой красивой девушкой в ее колледже. Мои дочери все еще там [в Индии]. Они взрослые. Некоторые говорят, что я выгляжу не старше, чем моя дочь.
В.: Что это означает? Есть тут какой-то секрет? У.Г.: Не думаю, что есть какой-то секрет. Я не обращаю внимания на мое тело. Когда я был в твоем возрасте, очень молодым, я был глупцом. Я делал все, что требуется от тех, кто практикует духовную садхану. Но я ничего не достиг и отверг их всех [садханы]. Я не ем никакой здоровой пищи. Напротив, я говорю, что все это дерьмо. Я не сделал ничего для своих дочерей. Если бы они жили со мной, кто знает, что бы с ними произошло. Знаешь, они росли с родней жены. И один сын в Америке. Другой умер от рака. Он работал в рекламном агентстве в Бомбее. У него был полиомиелит, он даже в США ездил лечиться. Я там потратил состояние, в отличие от тех людей, которые едут в Америку делать деньги. Я хотел снова поставить его на ноги. Я потратил много тысяч долларов. Он был очень способный мальчик.
Ознакомительная версия.
