Ознакомительная версия.
В.: Я согласен с большинством из того, что Вы говорите. Но еще остается работа по сносу руин и выметанию паутины. У нас есть все эти поставщики религии и святые… У.Г.: Каждый раз, когда на сцене появляется святой, он придает движущий импульс всему этому хаосу, что уже существует, и мы медленно движемся в направлении самоуничтожения.
В.: Да, я это имею в виду.
У.Г.: Не то чтобы все мы превратились в анти-Бога, всех и вся разрушающего. Когда я говорю о всеобщей анархии, это состояние бытия, а не состояние действия. В нем нет действия. Может быть, из него возникнет нечто новое. Сейчас поговаривают о новых формах жизни вблизи вулкана на западном побережье Соединенных Штатов. Возможно, появится что-то новое. Не то чтобы я был озабочен будущим человеческого рода. Если исчезнет человечество, и я, и ты исчезнем вместе с ним. Кто дал тебе или мне полномочия спасать человечество? Я часть этого мира. Что до меня, то я нахожусь в полной гармонии с этим миром. Он нравится мне точно таким, какой он есть. Я не в конфликте с ним. Он не может быть другим. Это вы, ребята, хотите все изменить: «лучший мир и более счастливый мир». Я в отличие от вас не вижу возможности создать такой мир. Итак, мы должны задать вопросы, которые еще никогда не были заданы, потому что все вопросы, которые мы задавали до сих пор, исходят из ответов, что у нас уже есть.
Но, к сожалению, единственный выход для всех этих людей – в возврате к великому наследию Индии. Мы продукты великого наследия Индии. Но если вот оно – то, что мы сделали, и если мы такие, какие мы есть сегодня, чем тогда гордиться в этом великом наследии Индии? Почему вы желаете вернуться назад? Это великое наследие подвело нас. Что нам делать в этой ситуации? Какой ответ? Может, у тебя есть ответ. У него есть ответ или у нее есть ответ. Я спрашиваю их, потому что это они пытаются вызвать перемены. Менять нечего. Пока вы заботитесь о том, чтобы изменить себя, вы подразумеваете изменить мир. Как только вы освобождаетесь от потребности вносить в себя какие-то изменения, потребность изменить мир также иссякает.
Все революции – это не что иное, как революции наших систем ценностей. Вы всего лишь замещаете одну систему другой. Но по сути своей любая новая система не слишком будет отличаться от той, которую она заменила.
В.: Но все-таки остается эта жажда «знать». Я отрицаю Бога; я агностик. И все же у меня нет ответа на простейший вопрос, который задает большинство из нас: «Зачем мы здесь? Что случится с нами, когда мы умрем?» Единственный мой ответ в том, что у меня нет ответа. Я не знаю. Но это нас не удовлетворяет. Поэтому мы и обращаемся к таким людям, как Вы. У.Г.: Так возвращайся к гуру, они тебя как-нибудь утешат..
В.: Но они плетут небылицы, которые бессмысленны для разумного человека. У.Г.: Они не хотят решать свои проблемы. Что я могу поделать?
В.: Но я не об этом. Это простой вопрос желания знать, где было начало, цель и… У.Г.: Тебе не кажется, что само желание что-то знать – это и есть настоящая проблема? Желание знать как раз и создало определение нас самих.
В.: А мы не можем подавить его? У.Г.: Нет. Я не прошу тебя подавлять его. Я говорю, что это «желание знать» не может быть ответом. Желание знать все больше лишь усиливает и подкрепляет эту самую вещь, которая вовсе не помогла нам разрешить проблемы ни индивидуально, ни коллективно. Я только задаю этот вопрос. «Знать» – это не нечто таинственное или мистическое. Оно всего лишь означает знать, что это стул, или то, что я счастлив или несчастен. Послушай, нам приходится принимать реальность, навязываемую нам. Эта реальность, хоть она и сомнительна, все же функционирует. Это единственный способ, позволяющий нам здраво и разумно функционировать.
В.: Знание конкретного объекта – это одно. Ноя имею в виду нечто вроде вопроса, который задал Ади Шанкара. Он спросил себя: «Откуда я пришел?», очень простым языком. У.Г.: Это вопрос для меня несущественный, поскольку он ничуть не помогает нам понять ситуацию, в которой мы находимся, ведь движение мысли заинтересовано лишь в установлении причинных связей.
В.: Вы бы отклонили вопрос? У.Г.: Я отклоняю вопрос, потому что он основан на предположении, что у всего есть причина. Для меня каждое событие – это независимая единица. Один мой друг, Махеш Бхатт, режиссер, подписал контракт с издательством Penguin Books на написание биографии его приятеля У. Г. Кришнамурти. Я ему говорил, что тут не расскажешь никакой истории. Я имею в виду, что все, произошедшее со мной, беспричинно. Все, что случилось, что бы это ни было такое, случилось вопреки всему тому, что я делал. Все события до этого [до «катастрофы» У. Г.] не были с этим связаны. Нам бы хотелось связать все их в историю, или в философское построение, и сказать, что каждое событие в жизни не случайно, а что, возможно, некая судьба формирует события, формирует твою жизнь. Я не думаю, что мы функционируем таким образом. Сама эта потребность знать либо причину нашего происхождения, либо причину происхождения мира – праздный вопрос, ответы на который, как бы интересны они ни были, не имеют никакого значения для разрешения жизненных проблем.
В.: Та же самая проблема возникает с вопросом о смерти: «Что происходит, когда мы умираем?», «Что значит умереть?»
У.Г.: Мы не хотим соглашаться с фактом, что можем прожить только семьдесят или восемьдесят лет жизни. Со смертью все, чего мы достигли за этот промежуток времени, исчезает. Не желая признавать факт, что это конец, мы представляем себе загробную жизнь и создаем всевозможные фантазии. Мой ответ на вопрос такой: что, по-твоему, есть тут сейчас, что продолжится после смерти этого тела? Что касается тела, то для него не существует ни рождения, ни смерти. То, что мы называем смертью, – не что иное, как перетасовка атомов, а перетасовка атомов происходит по той простой причине, что необходимо поддерживать уровень энергии во Вселенной. И по этой простой причине, то есть для поддержания уровня энергии, миллионы людей стираются с лица земли посредством катастроф. Для природы эти события не катастрофичны. Землетрясение – это такая же необходимость и такая же составляющая деятельности планеты, как любое другое событие. (Конечно, это не утешение для тех, кто лишился своего имущества и своих близких. Землетрясения уничтожили огромную часть человечества.) Так что попытки обнаружить ответы на эти вопросы – не что иное, как диалектические размышления. Они не помогут разрешить насущные проблемы, стоящие перед человечеством…
Бесполезно отвечать на эти вопросы, потому что этому нет конца. Нет начала и нет конца. В природе все происходит по-другому. Все, что рождается, разрушается в ней. Видишь ли, рождение и смерть – это синхронные процессы. Как только исчезает непрерывность мысли или потребность испытывать одно и то же снова и снова, чтобы поддерживать то, что мы называем личностью, все эти вопросы, которые мы без конца повторяем, прекращаются. Мысль рождается, а затем растворяется в виде энергии – так устроена жизнь. Не то чтобы у меня было какое-то особое понимание законов природы, но все, что мы обнаруживаем относительно законов природы, используется для разрушения. Та небольшая выгода, которую мы извлекаем, приносит пользу только ничтожному проценту населения на этой планете. Она не доходит до уровня обычного человека. Почему нас так сильно впечатляют научные исследования? Мы можем дать им Нобелевскую премию. Мы можем дать им престижные награды. Но как они [эти исследования] отразятся на обычном человеке? Каждый раз, когда кто-нибудь приходит просить милостыню к моему дому, я говорю ему: «Иди к своему премьер-министру. Он там. Вы его выбрали. Вы посадили его туда, чтобы он кормил вас, одевал вас и давал вам крышу над головой». Знаешь, давать милостыню нищему – это самое вульгарное. Если ты что-то такое делаешь, то только лишь для самоудовлетворения. Ты чувствуешь кайф «благодетеля человечества». Ты не признаешь тот факт, что ты эгоистичен.
Мы ничего не делаем, чтобы решить проблемы. Ты можешь спросить меня: «А что делаешь ты?» Это естественный вопрос. Видишь ли, я не работаю на эту страну. Я ничуть не подвержен идеям национализма, патриотизма или другой чуши, которой нас учили в школе. Я совершенно ничему не научился ни у светских, ни у духовных учителей. Хотя я жил рядом с великими умами, взращенными в Оксфорде и Кембридже, я ничуть не выиграл от общения с ними.
В.: Я задаю эти вопросы, потому что как человек с определенной системой веры в Бога и в жизнь после смерти как журналист хочу спросить о несправедливости в мире. У.Г.: Любые ответы, предлагаемые кем-то, не удовлетворительны. Эти ответы никак не объясняют существование бедности и нищеты. После более пятидесяти лет свободы вы не можете продолжать винить британцев в сложившейся ситуации здесь [в Индии]. Хватит превозносить вашу культуру и наследие. Нужно разнести все это одним взрывом. Но у них даже нет энергии, чтобы все это взорвать. Вас кормят всевозможным блефом и вздором. Из поколения в поколение вы находитесь под влиянием веры в то, что существует реинкарнация. Вы верите, что сделали что-то ужасное в прошлой жизни, и потому наслаждаетесь своим несчастьем, своей деградацией, своей бедностью в этой жизни и надеетесь на лучшее в следующей. Так какой смысл сожалеть обо всем этом? Веками людям промывали мозги, чтобы они верили во что угодно. Помимо всего, вы никак не можете проверить достоверность или правдивость утверждений этих святых. Кто-то говорит, что он был Ширди Саи Бабой в прошлой жизни, в этой жизни он Сатья Саи Баба, а в будущей он станет бог еще знает кем. Мы никак не можем проверить эти заявления. Тебя там не будет, чтобы проверить их. Людям, которые задают вопрос о реинкарнации, я говорю, что реинкарнация существует для тех, кто верит в нее, а для тех, кто не верит, она не существует. Но если вы меня спросите, существует ли реинкарнация [объективно], как закон тяготения в природе, я отвечу, что нет. Некоторые люди вынуждены верить. Мы с этим мало чего можем поделать. Скорее всего, вера [в реинкарнацию] их утешает и успокаивает.
Ознакомительная версия.
