Цуца сообщил — Вовка повесился.
В Библии сказано: "не убий", но не сказано, что нельзя убить себя. Крюгер поступил как самурай.
Я записал на бумажке: Сатан и заключил имя в овал. Вовку Кривоногого, по кличке Крюгер я помнил хорошо — породистое арийское лицо, стройный. Девушки так и вешались на шею. Жаль… И не знал. Ну, пусть тебе земля пухом будет. И Гоморру помню… Модель. Никогда бы не подумал: Гоморра и белый маг! Весёлая жизнь. Я вспомнил про недавний сеанс и вздохнул — до аванса ещё оставалась неделя.
Глава 1. Тары-бары, растабары
— Мало того, что запарка, так на выходных ещё клещ укусил! Впился в лобок чуть повыше хуя. Натёр его салом — вроде расслабился. Стал дёргать — шиш. Пришлось подрезать ножиком. Только тогда поддел и выдернул. Брр. Дай Бог, что б был обычный. Потом обнаружил ещё пару и казнил. Хотя вины их нет — все хотят жить. А что б жить надо пить. Вот разница: клещ пьёт для того, что б дольше жить, а человек — что б скорее умереть.
— Так он может опохмелиться хотел?
— А… — Вася махнул рукой — Мораль — не дрочи судьбу.
— Что касается дрочки… Может не только труд превратил обезьяну в человека…
— ?
— Отсутствие нормального секса в матриархат побудило мужчин работать руками, а там и воображение развилось и творческая забилась жилка. Потом женщины, увидев, что мужики обрели свободу, спешно отказались от матриархата и передали бразды правления сильному полу. И теперь в обмен на полноценные секс и кухню мужчина идёт на поводу у женщины. Полная иллюзия независимости.
— Хм…
— Вот тебе и ху., и эм. Попробуй — поживи с молодой женой, а потом останься один… Ага! Вот то-то и оно… В общем, сейчас и волки целы и овцы довольны.
— Ну, ты накрутил! Когда пойдём?
— А как ты думаешь?
— До полуночи…
— Правильно. Так что завтра у часов в девять. Сможешь?
— Ну!
— Пока. До завтра.
Домой я летел, как на крыльях — в принципе я мог прочитать весь дневник за ночь, но я как гурман растягивал удовольствие.
Людям врут, что их ожидает Рай. Каждый получит то, что хочет получить его «Я», а просветлённые к тому же на землю назад возвращаются — тащить остальных. Вечная работа без перекуров. Как всё это бесит. Так хочется воли! Нет дудки — сиди в этом поганом теле и терпи. "Бог терпел и нам велел". Да сам Бог погряз во вранье, сам пребывает в неведении. Бог и есть первый лжец и преступник — сам же нарушает заповедь: "Не убий". Построил такой мир, что сам, наверное, ему не рад.
…здоровья я хочу и себе, и родным, и знакомым; мало мальски сносного существования всем людям. Сын Божий, ты должен был предвидеть, что твоё учение ни хрена людям не даст. Ты только натравил человека на самое себя, а твои последователи мало того, что невинного младенца считают грешником, так ещё и 70 % жизненных действий считают грехом. Грех — проступок — наказание. Но как может любовь и свет наказывать? Хорошо. Грех — проступок — муки совести — искупление — Рай, а если нет? Вывод — родился грешным и умрёшь грешным. Вечная кабала и рабство у «доброго» Бога. Вечное преклонение перед его Сыном, а кто против тот в Ад? Или на муки вечные во внешнюю тьму? Тогда как ни крути, но Дьявол честнее — он хоть говорит: я Отец лжи, но предлагает относительно честные правила игры — имеешь все блага, только продай душу. А что по кайфу! Ау, демоны, вы где? Есть неплохая душа по сходной цене — нет, не злато и власть, а другое хочу я.
Самый великий эгоист — Бог.
— Вот что значит, с кем поведёшься, от того и наберёшься — уже в бога стал верить! И ругаться.
Полное ощущение, что я лечу куда то, и только в самый последний момент успеваю крутануть руль. Мелькают лица, дома, дела, мысли. Серая лента шоссе падает под ноги и, к сожалению, вижу я на каких то двадцать метров. Такая скорость опасна для здоровья. Надо замедлить бестолковый бег и спросить себя однажды: зачем? Зачем десятки знакомых, которые тебе не нужны, так же как и ты им. Я всё ломлюсь через тернии и к чему? Ах да! За терниями то не видать. Остаётся ломиться даже не зная направления. Может я давно иду назад.
Юрий в виде вопросительного знака. С этим Цуцой вечные приколы — то на автопилоте придёт, то отчубучит чего-нибудь…
Правильно Ромик сказал: Зверьки. Я их не люблю — с какой стати я должен убиваться от их несчастий? А с крысами у меня разговор короткий — за ручки-ножки и пополам.
— Стоп. Ромик, наверное, и есть Сатан. Вот тебе и басист!
Я как лесной волк, да ещё заматеревший и белый. Ненавижу всех. Что бы вы все скорее передохли, потрохи вонючие. Конца света хер дождётесь, так себя в войнах, эпидемиях и потопите, шакалы. Ни на кого не собираюсь работать — ни на папу Бога, ни на маму Богородицу, ни на дядю Сатану. Пускай вешают, режут друг друга — может поумнеют через пару тысяч лет. Это же их право на жизнь и на смерть.
Самый большой страх для меня — это быть самим собой. Мы боимся, что, отказываясь от масок, станем пустотой.
Мысли записывать не хочу — им самое место в отхожем месте.
Не хочу верить! Сначала Крюгер, теперь вот Цуцик. Весёлый, прикольный. Говорят, полез пьяный купаться и пропал. Гонят, что и кур доят. Не хочу в это поверить! Не хочу!
— Да. Непруха.
Цилевича Юрия знала вся Рига — такого приколиста надо было поискать. Я пару раз заходил с ним на хату. Меня ещё дико удивляло как у родителей баптистов сын панк. Что ж — жил как панк, и кончил как настоящий панк. Я произнёс формулу прощания и подумал — Как глупо — как будто ему это важно — в какой земле лежать.
Я подошёл к зеркалу и ахнул — вместо стеклянной плоскости виднелся вход в тоннель, словно занавешенный водяной завесой.
Я с опаской просунул сквозь неё голову и осмотрелся. Тихо. Сделал шаг вперёд и заметил приближающуюся тень. Она плыла совершенно бесшумно.
— Эй, кто там?
— Дед Пихто и бабка с пистолетом! — ответила тень.
Вспомнив опыт с «негром» я рявкнул:
— Что, зубы жмут?
Тень хихикнула.
— Клёво! Вот таким ты мне нравишься, пацан.
— Я тебе не девица, чтоб нравиться. Отвечай кто такой?
— У попа была собака, он её любил, она с дьяком изменила — он её убил. Вырыл яму, закопал. На дощечке написал… Что? — пропел гость на мотив "Smog in the water".
Я прыснул в кулак.
— Больной смеётся, значит, будет жить, — глубокомысленно изрекла фигура в низко нахлобученном капюшоне.
— Хи-хи не ха-ха. Имечко, будь ласков!
— Ишь, чего захотел. Обойдёсся. — гость ухмыльнулся.
— Хорошо, — как можно зловеще протянул я, — Зачем пожаловал?
— Это я у тебя хотел спросить — зачем ты меня позвал!
— Я — тебя? Чо ты гонишь!
— Айяяй, как нехорошо — жаргонизм, а ещё журналист.
— Слушай, остряк, ведь можно и по шее схлопотать.
— Руки коротки.
Я молча взял его за грудки.
— Ты ковырялки-то свои попридержи, пока я тебе их не пообрывал. Лапоть.
Ну, тут уж я не выдержал и врезал ему слева в челюсть.
— А, чёрт!
Темно-синие костистые пальцы намертво стиснули моё запястье, а из-под капюшона донеслось ехидное хихиканье. Я попытался пнуть гостя в колено. Тот легко увернулся и злобно прошипел:
— Ну, ты, сноходец хренов, ещё дёрнешься — руку сломаю, понял?
Оставалось только кивнуть.
— В общем, так — мне до твоих шашней дела нет, понял?
Я снова кивнул.
— Умница.
Я всё-таки вырвал руку, и что есть силы ударил под капюшон. Гость отлетел в туннель и, запнувшись, с шумом свалился. Я двинулся вперёд — необъяснимая злоба переполняла меня: хотелось запинать, разорвать на мелкие кусочки, втоптать в прах. Тень на полу пошевелилась. Я, рыча аки лев, набросился на врага. Пальцы поползли к горлу. Вспомнилась сцена из фильма, где анемичный интеллигент шипел на коллег: "Ну, кто так душит?! За яблочко его, за яблочко!"
Я поднялся. Пнул груду тряпья так, что она улетела хрен знает куда и, сжав кулаки, прорычал:
— Ну, тварь, попадёшься — изуродую, как бог черепаху!
В тоннеле хихикнули. Я пошарил вокруг себя — никого. Зашлёпало. Шлёпанье стало отдаляться, и, когда выполз полусонный домовой, стихло совсем.
— Хозяин, ты чего?
— Да вот, перемахнулся тут с одним… — я чуть было не сказал: козлом.
— Тёмным?
— Наверно. Через зеркало пробрался.
— Тогда это не тёмный.
— А кто?
— Наверное, бес… А может и Тень.
— Тень? Чья?
— Да твоя, Хозяин, чья же ещё! — зевнул Шныга, — Блин, ты мне такой сон обломал.
Он зевнул ещё раз, махнул лапкой и потопал в свой угол.
Я взглянул на зеркало — стекло как стекло. Перемигнулся с отражением и тоже было пошёл почивать, но остановился.
