«Кровь героев священнее чернил мудрецов и молитв верующих».
Традиционная концепция также основана на той предпосылке, что в «священной войне» в гораздо большей степени задействованы изначальные мистические силы расы, нежели люди. Именно эти первозданные силы создают мировые империи и даруют человеку «победоносный мир».
ЗНАЧЕНИЕ ВОИНСКОГО ЭЛЕМЕНТА ДЛЯ НОВОЙ ЕВРОПЫ
Одно из главных противоречий, на которые пролила свет первая мировая война, касается отношений между государством и военным элементом. Появилось типичное противостояние, которое в реальности отражает не столько две разные группы людей, сколько две различные эпохи, две ментальности и две различные концепции «цивилизации».
С одной стороны можно найти идею, что военный и вообще воинский элемент является просто подчиненным инструментом государства. Согласно этому взгляду, в обычных условиях государством управляет элемент, который можно назвать «гражданским» или «буржуазным». Этот «буржуазный» элемент занимается профессиональной политикой и, используя известное выражение, когда политика должна быть продолжена другими средствами, тогда задействуются военные силы. В этих условиях не ожидается, чтобы военный элемент оказывал какое-либо особое влияние на политику или на жизнь общества в целом. Конечно, признаётся, что у военного элемента есть своя собственная этика и ценности. Однако считается нежелательным и даже абсурдным, чтобы эта этика и ценности применялась ко всей обыденной жизни нации. Рассматриваемый взгляд в реальности тесно связан с демократическим, «просветительским» и либеральным убеждением, что истинная цивилизация не имеет ничего общего с печальной необходимостью, называемой войной, а её основанием являются не воинские добродетели, а скорее «прогресс наук и искусств» и общественная жизнь согласно «бессмертным принципам». Поэтому в таком обществе нужно говорить скорее о «солдатском», нежели об истинно воинском элементе. Действительно, этимологически слово «солдат» относится к войскам, сражающимся за плату на службе у класса, самого не ведущего войны. Это более или менее то самое значение, которое, несмотря на воинскую повинность, военный элемент имеет в либеральных и демократических буржуазных странах. Эти государства используют его для решения серьезных споров в международном плане более или менее одинаково — так же, как они используют полицию внутри страны.
Выше этого взгляда находится иной, противоречащий ему, соответственно которому военный элемент пронизывает политический, а также этический порядок. Здесь военные ценности — это подлинные воинские ценности, играющие основополагающую роль в общем идеале этического формирования жизни. Следовательно, этот идеал действителен также и за пределами чисто военного плана и периода войны. Результатом является ограничение гражданской буржуазии в политике и буржуазного духа в общем во всех сферах общественной жизни. Истинная цивилизация воспринимается здесь в мужских, активных и героических терминах: именно на этой основе понимаются элементы, определяющие всё человеческое величие и реальные права народов.
Едва ли нужно говорить, что в мировой войне 1914–1918 гг. первая идеология была присуща союзникам, и, прежде всего, западным и атлантическим демократиям, в то время как последняя по сути была представлена центральными державами. Согласно известному масонскому лозунгу — который мы здесь часто вспоминали — эта война велась как некий великий крестовый поход мировой демократии против «милитаризма» и «пруссачества», которые для «империалистических» наций представляли собой остатки «мракобесия» в «развитой» Европе.
Это выражение содержит, однако, ту истину, на которую мы указали в начале — а именно, что это было противостояние не только между двумя группами народов, но также и между двумя эпохами — даже хотя, естественно, в то время и субъективно вещи представлялись совсем по–иному. То, что называлось на масонском жаргоне «анахроническими остатками», означало сохранение ценностей, присущих всей традиционной, воинской, мужской и арийской Европе, в то время как ценности «развитого мира» означали ничто иное, как этический и духовный упадок Запада. Более того, теперь мы лучше знаем, какими «империалистами» были лицемерные сторонники этого последнего мира: их империализм — это империализм буржуазии и торговцев, хотевших насладиться выгодами мира, который должен был быть навязан и сохранён не столько собственными военными силами, сколько силами, набранными за деньги со всех частей света.
С мирными соглашениями и развитием послевоенного периода это стало ещё более очевидным. Функция военного элемента дошла до превращения его в своего рода международные полицейские силы — или скорее, не в самом деле «международные», а в полицейские силы, организованные определенной группой государств, чтобы навязать (для собственной выгоды и недопущения выгоды других) данную ситуацию: так как именно это значило и значит «защиту мира» и «права наций». Упадок всех чувств воинской гордости и чести был последовательно продемонстрирован тем фактом, что были применены все низкие средства, чтобы обеспечить желаемые результаты даже без обращения к этой армии, деградировавшей до статуса международной полиции: системы санкций, экономические блокады, бойкоты на государственном уровне и т. д.
С самыми недавними международными событиями, приведшими к падению авторитета Лиги Наций и, в конце концов, к нынешней войне, стала ясно заметной действенная инверсия ценностей не только на политическом плане, но также и на этическом и в общем плане воззрения на жизнь в целом. Нынешняя битва идет не столько против отдельного народа, но скорее против отдельной идеи, которая более или менее такая же, как и поддерживаемая союзниками в предыдущей войне. Та война была направлена на консолидацию «демократического империализма» против любых опасных нарушителей спокойствия; новая война призвана отметить конец этого «империализма» и некоторых мифов, служащих ему в качестве «алиби», и создать предпосылки для новой эпохи, в которой воинская этика будет служить основой цивилизации коллектива европейских народов. В этом смысле нынешняя война может быть названа восстановительной войной. Она восстанавливает до первоначального состояния идеалы, воззрения и права, являющиеся центральными для изначальных традиций арийских народов — прежде всего римлян и нордических арийцев, — настолько центральными, что когда они ветшают или забываются, это неизбежно приводит к упадку всех этих народов, и власть переходит в руки низшего элемента как в расовом, так и в духовном смысле.
Однако, концентрируясь на слове «милитаризм», желательно избежать недоразумений относительно значения воинского элемента в новой Европе, похожих на уже осознанно поощряемые — с полным знанием фактов — демократическими противниками. Речь не идет ни о загоне Европы в казармы, ни об определении дикой воли к власти как ultima ratio,[26] ни о принятии смутной трагической и иррациональной концепции жизни.
В первую очередь необходимо твёрдо уяснить, что специфические воинские ценности в военном контексте — это единственные представления о реальности, которые сами по себе могут иметь высшее, не только этическое, но даже и метафизическое значение. Здесь мы не будем повторять то, что мы уже имели возможность обсудить в других местах.[27] Мы только напомним, что древнее арийское человечество обычно рассматривало жизнь как вечную битву между метафизическими силами: с одной стороны — ураническими силами света и порядка, с другой стороны — тёмными силами хаоса и материи. Эта битва для древних арийцев велась и выигрывалась как во внешнем, так и во внутреннем мирах. И именно внешняя битва отражала битву, которую нужно было вести в себе, которая считалась истинно справедливой войной: битва с теми силами и народами внешнего мира, которые обладали таким же характером, как и силы в нашем внутреннем бытии, которые должны быть подчинены до достижения pax triumphalis.[28]
Из этого следует взаимосвязь истинно воинского или героического этоса с определённой внутренней дисциплиной и определённым превосходством — взаимосвязь, которая в той или иной форме всегда появляется во всех наших лучших традициях. Именно поэтому только близорукие или отягощённые предрассудками могут полагать, что неизбежным следствием выдвижения воинского взгляда на мир и поддержки тезиса о том, что новая Европа должна формироваться под знаком воинского духа, будет хаос высвобожденных сил и инстинктов. Истинно воинский идеал подразумевает не только силу и физическое воспитание, но также и спокойное, управляемое и сознательное состояние внутреннего бытия и личности. Любовь к дистанции и порядку, способность подчинять индивидуалистический и чувственный элемент принципам, способность ставить действие и занятие превыше простой личности, чувство достоинства, лишённое тщеславия — вот черты истинно воинского духа, такие же сущностные, как и касающиеся непосредственно сражения: с высшей точки зрения. Само сражение может быть полезным не столько для непосредственных материальных результатов, сколько для свидетельства этих качеств, которые имеют самоочевидную созидательную ценность и могут быть приравнены к элементам особого «стиля» — не только в данной области нации, особенно преданной солдатскому делу, но также в целом народе и даже за его пределами.
