Осёл говорит, но Другой не может сказать ослу двуглавому ничего, ибо третий – лишний, и всякий разговор идёт с глазу на глаз! А потому, пока сам он не замолчит, будет осёл этот – невменяем и глух, как токующий тетерев. Но не на свадьбе токует эта странная птица с длинными глухими ушами, а на панихиде, ибо вокруг него покойники да души их спиритические!
Таково безумие осла двуглавого, такова природа бреда его, называемого «внутренней жизнью»! Но Жизнь не бывает внутри, а потому следует ему знать, что заложник он внутренней смерти, и разговаривает он с мёртвым!
Празднует осёл двуглавый праздник свой вечного одиночества! Заратустра зовёт праздник этот поминками, но большего не может сказать он ослу, ибо осёл этот, говорящий внутри себя самого сам с собою, его не услышит!
Я завяжу уши свои узлом, крест-накрест!
Мы возвращаемся. Под нами акварельные облака, а наверху, наверху только небо – спокойное, покатое, сюрреалистическая голограмма света...
Божественный, нежный и пряный мир люди зовут иллюзорным, ибо не таков он, каким кажется им. Но разве иллюзорны ощущение контакта, ощущение близости и нежность тепла?
Контакт – отнюдь не то, ради чего нужно жить, иначе просто нельзя, это ведь сама Жизнь!
Иллюзии царствуют в бескрайнем пространстве одиночества, пространстве фиктивного контакта, и нет в Жизни им места!
Нам же не к чему стремиться, довольно! Контакт сам определяет всё, а другого нет. Он даёт ровно столько, сколько можем мы взять. Мы отдаём ровно столько, сколько можем отдать.
Странное дело: я перестал ощущать Заратустру как Другого. Его движение – это моё движение, его радость – это моя радость, его слово – это моё слово, его сила – это моя сила, а слабость... слабости нет.
Слабость – это настойчивость в невозможном, контакт же – избыточность возможного. Ощущающий контакт не знает слабости, он созидается.
– 3ар, хорошо жить!
Он улыбнулся мне, довольный. Морщинки побежали по его лицу, словно весенние ручейки:
– Хорошо!
В аэропорту нас встречали шумной компанией.
– Всё хорошо! Без комментариев, – отшутился Зар, предупреждая дальнейшие расспросы.
Озабоченность, сковавшая было лица встречающих, сменилась радостью и улыбками. Мы обнимались, смеялись и говорили глупости.
Опьянённые встречей, мы отправились праздновать.
Как хороши танцующие! В самозабвенности Танца становятся они сами Собой, весёлые, улыбчивые, смеющиеся!
И полночь танцует над нами мириадами звёзд, и даже высокомерная луна, подглядывая за танцующими украдкой, медленно раскачивается в мантии белёсых облаков, бессильная удержаться от танца!
«Не проспите жизни!» – так говорит глубокая полночь.
«Связаны вы нитями моими невидимыми!» – так говорит огромный паук, думая, что пугает. Кто ж испугается слов его? Спасибо! – и только.
Страх ведом лишь отступающему, так трепещи же, паук, мы идём! Босыми ногами Танцуем мы по нитям, что связывают нас воедино!
Не тяните, друзья, но Танцуйте легко, ступая, как утренний снег! Будем же нежны, будем нежны! Слушайте нежность!
Что пьянит нас, если не радость? Что жизнь, если не пьянящая близость? Что нужно ещё счастливым?
Зачем вам крылья, друзья, когда Танцуете вы ногами босыми? Здесь ваше царство! Ступайте же смело по могилам своим, не воскрешайте разбитых скрижалей!
Колокола счастливых сердец бьют в унисон, и трупный червь не гложет живущих. Но одинокий – мёртв, зачем спрашивает он меня, что ему делать?
Близкие, уста ваши – сладкозвучная лира. Я хочу слушать вас, поющие! Не знаю я слов ваших, но голос музыки вашей скажет мне больше любых слов! Не будем же мертвить живое, друзья мои!
Вам даровано знать, что конечно и что конечно оно. Одинокие печалятся этим, радостные так боготворят жизнь, ибо всегда смотрят они дальше, будучи сами Собой, а потому видят они большее!
Пьян я вами, друзья мои, будьте же сами Собой, не пугайте меня похмельем! Смерть рядом, смешливая, и хочу я смеяться, Танцуя! Довольно боли и слёз!
В вас, друзья, нашёл я источник золотой своей радости, будьте же господами земли! Объятия её распростёрты, кто ж противится нежности, златоглавые!
Не счастье следует ловить вам ловкими руками, но смех друзей ваших, ибо он лёгок! Лёгкое не знает тяжести! Божественность – невесома, ибо она Танцует!
Танцуйте же и вы, мои божества, сердечный смех манит сердечных! Так побеждаем мы одиночество – Танцем!
Нет глухих к бою сердечного колокола, так не бойтесь же, друзья мои, быть одинокими, ибо страх сделает вас таковыми!
Ходите прямо, прямоходящие, ибо не знает одиночество прямых дорог! Оно играет, вы же играйтесь – таков завет вечной юности поющих сердец!
То не ветер обдувает вас, но дыхание! Так не бойтесь замёрзнуть! Лишь одиночество холодно, ибо оно – обитель подлинной смерти! Бойтесь бояться, будьте ветрены на дорогах прямых!
Слышали вы о виноградных лозах, друзья мои? Не алмазного ножа жаждут они, но хотят, чтобы их опыляли, нежьте же их своим Танцем!
Богатый урожай зреет, вам завещали лозы кормить друг друга! Свой урожай готовите вы для Других, ибо знаете вы, что Жизнь больше, чем жизнь!
Радость не хочет детей, ибо она сама – ребёнок с золотыми кудрями. Будьте же взрослыми, чтобы беречь свою радость! И дети ваши не будут сиротами!
Жизнь ваша хочет, что б вы любили её, ибо она одна. «Так не будет же она одинока!» – говорит ощущение и раздаёт жизнь вашу щедрой рукою. Нет скорби, кроме глупости, друзья! Нет! Не клевещите на Жизнь, не примеряйте к ней чужие одежды, не слагайте несовместимое! Противоположности иллюзорны, будьте же сами Собой, и вы узнаете это! Скорбит по своему утверждающий, радуется утверждающий самого Себя! Так утверждайте же сами Себя – это ваш Танец!
Золотистый мёд радости вашей, нежный нектар сердец ваших, цветочная пыльца смеха вашего – вот моё счастье, вот моя Жизнь! Знаете ли вы теперь, как оставить одиночество своё позади?
Падёт царство тьмы, когда оставите вы одиночество ваше, презрев страх тщедушный! И узнаете вы, что не бояться, а желать Другого заповедует Жизнь!
В Другом увидите вы благодать, которой столько боялись! Ибо Он искал вас, чтобы Мир, созданный для Двоих, Жил, созидаясь!
Лучшую свою песнь пою я для вас, Другие, ибо вы дороги мне!
То песнь Жизни!
Слышите, Танцующие? – Вы уже поёте со мной...
Блаженный день зимнего солнцестояния: день начинает прибывать! Клиника уже преобразилась в преддверии праздника. Снежинки, хранящие тепло человеческих рук, покрыли высокие окна. Весёлые гирлянды флажков расцвечивают коридоры сочной гуашью. Праздничные, покрытые серебряным дождём ёлки заботливо посажены в кадки и расставлены по углам. Разноцветные шары украшают двери палат.
Когда ещё клиника неврозов слышала столько смеха, как теперь? Слёзы просыхают, сердца бьются звучнее, улыбки слетают с губ и слышатся поздравления, озвученные звонкими голосами. Человек может быть счастлив, только не нужно тянуться к счастью руками, оно источается изнутри и через руки тоже.
Заснеженное дерево стучится замёрзшими ветвями в окно моего кабинета. Жёлтые, как самаркандские лимоны, синички весело щебечут в лучах короткого зимнего солнца, а розовые яблоки снегирей ершатся и молчаливо вскидывают серебристо-серые крылья, греясь на декабрьском морозе. Жизнь не спит, жизнь созидается и зимой, и ночью, Жизнь Живёт.
В перерыве между психотерапевтическими сеансами два «канатных плясуна» пьют традиционный кофе и весело смеются.
У нас забавная профессия: мы не сострадаем, мы умеем преодолевать страдание. Чтобы Жизнь созидалась, мнимые ценности нужно отпеть и похоронить со всеми подобающими им почестями – мёртвым не место в царстве живых. Мы паталогоанатомы мнимых ценностей и акушеры радости – что у нас за профессия?
Шумной толпой в кабинет вваливаются смеющиеся обитатели клиники, с десяток, может, больше. Смущаются, теснятся, переминаются с ноги на ногу. Блестящие глаза, улыбающиеся лица, поздравления, шутки, смех и прочие подарки благодарной радости.
На Новый год клиника должна опустеть, а я надеюсь, что когда-нибудь «канатные плясуны» и вовсе останутся без работы. Безработные, они переквалифицируются в Танцоров.
Внезапно с улицы донёсся странный, сначала едва различимый, но с каждой минутой всё возрастающий шум, он стремительно приближался. То играл марш. Весёлый марш из какой-то старой, знакомой по детству телевизионной комедии.
Моё окно глядится во двор, так что я вышел из кабинета и прошёлся по коридору. Все, кто был здесь, буквально прилипли к окнам и звонко кричали: «Смотрите! Смотрите! Ничего себе! Смотрите!»
