Я та самая Саша, сказала девочка, которая постоянно озорничает. Я проклятая матерью. Меня унес дедушка и вот сюда к вам послал за то, что прохожему хозяйка не дала воды испить… Озорничаю я потому, что вы мне ни есть, ни пить не даете. Давайте мне помягче спать, ставьте мне под лавку поесть, а то вот я и обносилась…
И девочка своим сверстникам показала кое-где прорехи на белье, и тетка, узнав об этом, стала ставить под лавку пищу и детское чистое белье класть.
Но замечательно, что никто из больших (из взрослых. А. П.) ее не мог видеть!..
Однажды на вопрос детей «Когда она уйдет?» та ответила:
Я уйду спустя три года после пожара.
А разве будет пожар?
— Да.
Ты зажжешь?
Нет. Такое полено попадется.
Пожар действительно был. Много сгорело всякого добра у тетки. Только благодаря родственникам наши успели скоро отстроиться…
А теперь приведу несколько коротких историй, случившихся в прошлом веке. Они почерпнуты мной из книг русских фольклористов.
Вот первая из них.
Подполковнику Ивану Никитичу Тимошенко приснился сон, до того врезавшийся в его память и оказавший на него такое сильное впечатление, что он, встав поутру, немедленно занес его в свой дневник. Эту историю мы знаем со слов его сослуживцев.
Ивану Никитичу приснилась его старая няня, прожившая в семье его родителей много лет.
Я пришла к тебе проститься, сказала старушка, явясь к своему бывшему питомцу.
А давненько мы, няня, с тобой не виделись!
Давненько, милый, давненько, ровно четырнадцать лет. Да, четырнадцать лет прошло с тех пор, как я от вас ушла. Ну а теперь совсем ухожу. А пришла я к тебе, чтобы проститься с тобой и сказать тебе, что ровно через четырнадцать лет мы с тобою опять увидимся. Прощай.
С этими словами старушка скрылась, а Иван Никитич проснулся, весь под впечатлением своего поразительного живого сна.
Он знал, что его бывшая няня жила в Ардове, и послал письмо к ее родственникам, желая узнать, что с нею. В ответ получил известие о смерти старушки, и, по справке в его дневнике, оказалось, что в тот день, когда она приходила прощаться со своим питомцем, она простилась и с нашим греховным миром.
Наступил 1891 год, и вот совершенно здоровый, одаренный сильным и крепким организмом Иван Никитич Тимошенко заболевает и, проболев около двух недель, умирает совершенно неожиданно для своих родных и друзей. Старушка сказала правду: явившись своему воспитаннику в 1877 году, она обещала ему свидеться с ним ровно через четырнадцать лет. И вот в 1891 году И. Н. Тимошенко уходит в тот же мир, куда ровно четырнадцать лет назад удалилась его старушка няня.
Рассказывает ярославский архиепископ Нил:
В 1871 году умер 24-летний певчий А. Я. от эпидемической холеры. Через десять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне.
На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления я сидел у стола гостиной своей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало… и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги с малой примесью серебра.
С изумлением спросил я:
Что это значит? Он отвечал:
На уплату долга.
Надобно заметить, что накануне приходили от фотографа Г., объявив, что по книгам значится за А. Я. четыре рубля.
Я неоднократно повторил:
Нет, нет, не нужны твои деньги, сам заплачу твой долг.
При сих словах А. Я. с осторожностью сказал мне:
Говорите потише, чтобы не слыхали другие.
На выраженную мною готовность уплатить за него долг он не возражал, а деньги не замедлил сгрести рукою со стола. Но куда положил он их, не удалось мне заметить, а кажется, они тут же исчезли.
Затем, вставши со стула, я обратился к А. Я. с вопросом:
Где находишься ты, отшедши от нас?
Как бы в заключенном замке.
Имеете ли вы какое-либо сближение с ангелами?
Для ангелов мы чужды.
А к Богу имеете ли какое отношение?
Об этом после когда-нибудь скажу.
Не в одном ли месте с тобою Миша?
Миша тоже певчий, мальчик, живший в одной комнате с А. Я. и скончавшийся года за четыре перед тем.
Не в одном.
Кто же с тобою?
Всякий сброд.
Имеете ли вы какое развлечение?
Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда, ибо духи не говорят между собою.
А пища какая-либо есть у духов?
Ни-ни.
Ты же как чувствуешь себя?
Я тоскую.
Чем же этому помочь?
Молитесь за меня, ведь доныне не совершаются обо мне заупокойные литургии.
При сих словах душа моя возмутилась, и я стал перед покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно это сделаю. Последние слова, видимо, успокоили собеседника.
За сим он просил благословения, чтобы идти в путь свой. При этом я спросил его:
Нужно ли испрашивать у кого-либо дозволения на отлучку?
Ответ заключался в одном слове: да. И слово это было произнесено протяжно, уныло и как бы по принуждению.
ПРИЗРАК В ПОДВЕНЕЧНОМ ПЛАТЬЕ
Еще одна стародавняя история:
Будучи еще студентом, я влюбился в чудную девушку… 8 февраля 1897 года наш союз был благословлен церковью. Я прожил с этим ангелом два года в безоблачном счастии, а затем судьба безжалостно разлучила нас: моя Милька умерла 24 января нынешнего года (1899 год. А. П.).
8 февраля, в годовщину нашей свадьбы, я с отцом моим был на ее могиле и положил на нее венок. Вернулся я домой около половины восьмого; поужинав, как всегда, лег в постель в половине десятого и тотчас же крепко заснул.
Сколько я проспал не знаю, но проснулся я от очень неприятного ощущения: какая-то тяжесть давила мне ноги, поднимаясь по мне все выше и выше… Давление продолжалось и мешало мне спать; и представьте себе! я увидел Мильку, но не бледную, худую, жалкую, какой она была последние месяцы своей жизни, а цветущую, прекрасней, чем когда-либо. Она была в подвенечном платье, в котором ее и похоронили, и стояла в нескольких шагах от моей кровати.
«Мне это кажется», подумал я. Нет! Фигура все стоит ясная, отчетливая. Невыразимый ужас обуял меня. Привидение, как бы желая успокоить меня, улыбнулось, три раза кивнуло своей милой головкой и подошло ко мне, наклонилось и поцеловало в лоб! Я совершенно ясно ощутил прикосновение холодных губ к моему лбу, и ледяной холод пронизал меня.
Она отступила, все улыбаясь, подошла к двери комнаты, в которой спит моя мать с нашим (автора сообщения и его покойной жены. А. Я.) ребенком, три раза перекрестила эту дверь и исчезла. Я был страшно потрясен и поутру чувствовал необыкновенную слабость.
Несколько лет тому назад полюбил я одну девушку, с которой имел намерение вступить в законный брак. Но за несколько дней до брака невеста моя простудилась, получила скоротечную чахотку и через три-четыре месяца умерла. Как ни велик был для меня удар, но время свое взяло я забыл о невесте или, по крайней мере, не скорбел о ней уже так, как в первое время после ее смерти.
Случилось мне однажды по делам службы проезжать через один город, где были у меня родные, у которых я и остановился на одни сутки. На ночь отвели мне отдельную комнату. При мне была собака, умная, преданная.
Только я было начал засыпать, как слышу, моя собака начинает ворчать… Я приподнялся на постели, но ничего не заметил, собака же сильнее и сильнее ворчала, видимо, чего-то пугалась. Смотрю у нее шерсть дыбом стоит.
Вдруг ко мне подходит моя невеста и, целуя меня, говорит:
Здравствуй! Ты не веришь, что за гробом есть жизнь, вот я явилась тебе, смотри на меня, видишь я жива, даже целую тебя. Верь же, мой друг, что со смертью не прекращается жизнь человека…
Она сообщила мне еще нечто, о чем запретила рассказывать другим. Когда я встал на другой день, то увидел себя совершенно поседевшим за одну ночь, так что родные мои испугались, когда увидели меня за утренним чаем.
Нижеследующий рассказ был записан А. Аксаковым со слов его жены:
Это было в мае 1855 года. Мне было девятнадцать лет… Вечером 12 мая я легла в постель и стала читать какую-то книгу. Читая, я слышала, как стенные часы в зале пробили двенадцать часов… В эту минуту я услыхала, как отворилась дверь из прихожей в залу и кто-то мужскими шагами взошел в нее. Шаги продолжали приближаться и уже были совершенно близко от меня, вплоть за стеклянными ширмами, стоявшими у моей кровати.
При лампадном свете я могла ясно различить, когда входивший поравнялся с моей кроватью, что то был зять мой, А. Ф. Зенгиреев (находившийся в этот момент в другом городе. А. П.), но совершенно в необычайном для него виде в длинной черной, как бы монашеской рясе, с длинными по плечам волосами и с большой окладистой бородой, каковых он никогда не носил, пока я знала его.
