“Тогда давай рассмотрим это даже просто с материальной точки зрения, — сказал Прабхупада,— Остановить интоксикации и мясоедение, как мы делаем, благоприятно для здоровья.” “Шрила Прабхупада,— продолжал я, — когда я работал в отделении социального обеспечения в Ныо-Йорке, я
узнал, что бедняки на самом деле занимались обманом, спуская все выдаваемые им деньги на интоксикации.” “В действительности, сбор денег в пользу малоимущих — это большое надувательство, — сказал Прабхупада, — Обычно людям никогда не достаются деньги, собранные ради них. Я лично знал политического деятеля, которому доверяли распределять сухое молоко, жертвуемое из-за границы. Так этот человек давал чисто символическое количество, два-три котла, школе, платил директору, а остаток продавал молочнику во Вриндаване.” В моменты, подобные этому, даже я был не настолько сумасшедшим, чтобы просить разрешения оставить обязанности слуги Прабхупады.
Большую часть времени с Прабхупадой я проводил, выполняя какое-либо служение, что не позволяло мне заводить отдельную дискуссию о чем-либо, что было у меня на уме. Ко мне обращались преданные с просьбами спросить что-либо у Прабхупады, так что, вместо моего большого вопроса я задавал Прабхупаде их вопросы.
“Прабхупада, преданные хотят знать,— спрашивал я, — можно ли им производить благовония в Индии.” Прабхупада отвечал: “Нет, они же ни на что не способны, не могут даже постирать свою собственную одежду. Потому что прежде, будучи хиппи, они сияли с себя всякую ответственность, и до сих пор не знают, как быть ответственными. И таких юношей и девушек среди американцев очень много. Хиппи. Америка находится не в самом выгодном положении.” “Бомбейские преданные хотят знать, как наилучшим образом раздавать прасадам.” “Лучше всего группами по двенадцать человек. Двенадцать
человек садятся в ряд, и им раздают горячий свежий рис, дал, чапати, и когда они закончили, место моют, и садятся следующие двенадцать. Если гак делать, все остается горячим и свежим. Это питательно и вкусно. Ешьте плотно, но не чрез-мерно и заботьтесь о своем здоровье.1’ Потом я слег с гепатитом. С Пандитджи это случилось за неделю до меня, и он регулярно говорил об этом с Прабхупадой, рассказывая ему о своих симптомах, своей особой диете и лекарствах. Однажды Пандитджи подошел к Его Божественной Милости и сказал, что теперь у него стул белого цвета.
Шрила Прабхупада ответил: “У меня тоже иногда проявляются симптомы, но я ничего не говорю об этом. Иногда я вижу, что стул белого цвета, и думаю ‘Продолжается’. Потом он снова станет красноватым. Сейчас вот, например, я чувствую, что у меня ступня распухла. Но я не говорю об этом. Вайшнава избегает того, чтобы уделять слишком много внимания своему телу.” Приняв это, как предупреждение, я постарался не заострять больше внимание на своей болезни или позволять ей стать причиной какого-либо беспокойства для Прабхупады. Но, когда он узнал о ней, он порекомендовал мне есть сахарный тростник и ксрслу. Он сказал, что возможной причиной моей болезни является чрезмерная работа. Я не мог понять, почему Прабхупада говорил, что я работаю без меры, так как моя загруженность работой в Бомбее уменьшилась. Конечно, мой ум был перегружен постоянными размышлениями “за” и “против”, по я не был уверен, что Прабхупада имел это в виду.
В конце концов, однажды утром, после того, как Прабхупада позавтракал, я прямо-таки втащил
себя, трепеща, в его комнату. Он был один, и это представлялось удобным моментом. “Сейчас или никогда.” — подумал я про себя и начал. Когда я заговорил, звук моего голоса, звучавшего слабо, как будто на расстоянии, вызвал у меня чувство непонятного страха.
“Прабхупада, я подумал, что мне неплохо бы сменить служение и отправиться проповедовать в Америку.” Прабхупада был разочарован. Это стало сразу же ясно.
“Эго каприз, — сказал он сурово, — Проповедь означает быть полностью занятым в сознании Кришны в любом качестве. Не будь, как эта Шримаги, которая только и делает, что скачет.” Прабхупада имел в виду одну преданную, которая написала ему недавно, прося о том, чтобы поменять порученное ей служение. Она получила профессиональную подготовку, позволявшую ей изготовлять куклы для диорам, что нравилось Прабхупаде, но в своем письме она высказала пожелание оставить эго служение и заниматься чем-нибудь другим. То, что меня, как капризного непоседу, сравнили с ней, явилось для меня сокрушительным ударом. Но это право духовного учителя, и это было правдой.
Я попытался было привести контраргументы, но что может противопоставить клочок бумаги сильному ветру? У меня не было ни надежды, ни желания изменить решение Прабхупады, но, раз уж я потратил столько энергии на эту идею, то лучше, думал я, пройти теперь все это до конца, больше для проформы, и получить хороший выговор, чтобы уж быть полностью уверенным. Хотя даже мне мой вопрос казался теперь смешным.
“Я хочу больше проповедовать. У меня не так много возможностей для этого.” — сказал я.
“Истинный проповедник занимается этим везде, — ответил Прабхупада, — По вечерам ты можешь проповедовать в здешнем храме вместо меня. Для меня это будет огромным облегчением.” “Но это не будет облегчением ни для кого другого.” — сказал я. содрогаясь от одной мысли, чтобы заменить Прабхупаду в качестве проповедника. Прабхупада привел еще несколько убедительных аргументов, и я сказал, что сожалею и вижу, что он прав.
Так я получил долгожданный ответ на свой вопрос. Потрясенный, я вернулся на веранду и приступил к своим обычным утренним делам, начав с писем Прабхупады. Как ни в чем ни бывало, словно находясь в обычном состоянии ума, я напечатал шесть писем. Но после этого я написал письмо Прабхупаде и положил его сверху на остальные письма. Затем я, как обычно, пришел делать Шриле Прабхупаде массаж. Он никак не упомянул о моем ужасном вопросе, да и я не заговаривал больше об этом. Он сохранял молчание на протяжении, практически, всего массажа. Позднее, после того, как он пообедал и удалился отдыхать, я вошел в переднюю комнату и взял пачку писем. Мое письмо все еще лежало сверху, и я снова прочел его про себя.
Дорогой Шрила Прабхупада. Примиie, пожалуйста, мои смиренные поклоны. Я очень аыжусь того, каким неподобающим образом я говорил с Вами сегодня уфом, когда сказал, чю не испьпываю энтузиазма от “oicyiciBitH проповеди”.
Ho ваши слова спасли меня. Я осознал, что проповедь означает быть занятым служением Вам в любом качес!ве.
В действительности, я очень счастлив выполнять свои нынешние обязанности, и я в самом деле не хочу ничего в них менять. Когда я говорил с Вами, я попросту находился под воздействием майи.
Единственное чего я боюсь, что Вы станете думать обо мне, что я капризен и непостоянен.
Я хочу просто оставаться с Вами.
Ваш слуга,
Ca iсварупа даса Госвами
Затем я заметил, что справа на полях, в верхней части листа, Прабхупада написал коротко, небольшую заметку.
Большое тебе спасибо.
Пусть Кришна спасет тебя от несчаст ий. Ты очень чистый.
Я написал свое письмо, испытывая искренний стыд и страх, думая: “Что же я наделал!” Я молил о прощении. Когда я писал, я хотел больше, чем чего-либо другого, чтобы Прабхупада оставил меня своим сл у гой-секретарем. Возможно было дерзко с моей стороны, будучи слугой, писать такое письмо, но в тот момент я был вне привычных взаимоотношений пассивного благоговения и почтения. Мне было совершенно необходимо высказаться Прабхупаде в духе, отличном от того капризного, в котором я задал свой глупый вопрос. Я пребывал в чрезвычайном нетерпении. Мне нужно было знать его ответ.
Заметка Прабхупады — величайшее сокровище в моей жизни. Я не совсем точно понимал ее смысл,
145
было лишь ясно, что она является проявлением его доброты и что он не отвергает меня, несмотря на мой промах. Непостижимо, почему он написал “Большое тебе спасибо”. Слова “Пусть Кришна спасет тебя от несчастий” я понял так, что произошедшее было одним из несчастий, и придут еще другие. Как находящаяся в материальном мире обусловленная душа, я буду подвержен множеству несчастий, вызванных разного рода страданиями, но Шрила Прабхупада, как мой духовный учитель, молился Кришне, чтобы Он спас меня. Из наставлений Прабхупады я знал, что это означает, что я должен всегда помнить Кришну и никогда не забывать Его, какие бы испытания и нссчастия не сыпались на мою голову. Так Прабхупада заверил меня в своей благожелательной протекции. Кришна— защитник всех живых существ, а Шрила Прабхупада— защитник всех своих учеников. Слова “Ты очень чистый” я понял следующим образом: “Ты негодяй, ибо хотел капризно уклониться от своих обязанностей, но теперь, когда я исправил тебя, а ты написал письмо искреннего раскаяния, которое я принял, я считаю тебя простым, неразумным учеником. Ты подчинился своему духовому учителю, благодаря этому твое осквернение ушло, так что теперь ты чист.” Более ничего не было сказано по этому поводу, и я взялся за свои обязанности слуги-секретаря с еще больше простотой и обновленными убежденностью и верой в то, что служение Шриле Прабхупаде было для меня наилучшей проповедью.
