А может быть, это и есть только ветер, шумящий в столетних соснах? Ветер, который можно услышать только в глубине своего сердца!
Чай: эстетика простоты
Наталья Чуличкова
В прошлом номере журнала мы рассказывали о японской чайной церемонии. Эта статья привела к новому знакомству. Сегодня наш собеседник – доцент кафедры японской филологии в Институте стран Азии и Африки при МГУ канд. филологических наук Виктор Петрович Мазурик. Чайному мастерству Виктор Петрович обучался в Японии и является членом Российского филиала чайной ассоциации «Урасэнкэ» с момента открытия его в Москве в 1989 г.
В. П. Мазурик
Виктор Петрович, диалог культур очень интересен современному человеку. Но действительно ли, знакомясь с чаем, мы открываем для себя Японию?
Установить культурный диалог пытались многие японские деятели еще с середины XIX века, когда страна была открыта для активного общения с Западом. Но наши культуры существуют как бы в двух разных измерениях, поэтому итог этого диалога получился довольно грустный: японцы за эти 150 лет взяли с Запада очень много и очень эффективно, а Запад не взял почти ничего. Если не считать каких-то экзотических понятий – гейши, самураи, сакура, – мы почти ничего не знаем об этой стране.
И вот в 80-х годах уже XX века чайный мастер Сэн Сосицу решил: а что если запустить действующую модель чайного действа через профессиональный интерес востоковедов, психологов, архитекторов (которые интересуются дзенской архитектурой). Запустим и посмотрим, как она будет работать. Сэн Сосицу был потомком чайного мастера Рикю в 15-м поколении.
Помните, что у нас тогда в стране происходило? Все рушилось, государство шаталось. Я был на встрече с ним. Он посмотрел на скептичные лица вокруг и сказал: «Я понимаю, что вы думаете: до чая ли нам, когда государство вот-вот развалится на части! Вы очень идеализируете восточную культуру. Вам кажется, что чайное действо – это плод благополучия, спокойных философских досугов. А это – один из инструментов выживания в эпоху тотальной гражданской войны». Потому что Путь Чая появился в Японии в конце XVI века, в столетнюю японскую войну. Войну с очень жестоким финалом, и не только для страны, но и для чайных мастеров. Мастер Сен-но Рикю вынужден был совершить харакири, многие его ученики тоже. Кто-то был казнен. Но именно потому, что обстановка была столь чудовищна, люди отчаянно нуждались в гармонии, чтобы было где возобновить силы.
Для воинов чайное действо было тренировкой концентрации сознания. А что такое для воина концентрация сознания перед битвой! Они не приходили на чай расслабиться. Они непосредственно перед битвой сидели и пили чай. Это тоже далеко от утонченности и от красивой философической символичности.
Но если чай как действо родился из такой конкретной жизненной необходимости, откуда такая ритуальность? Почему простые вещи превратились в церемонию?
«Чайная церемония» – это просто очень неудачный перевод. Для русского языка больше подходит выражение «чайное действо». Ритуальный аспект здесь далеко не самый главный и не в том смысле, как его понимают на Западе, а в том, как его понимают на Востоке: как некий упорядочивающий принцип, как механизм, превращающий хаос в космос. Здесь речь идет уже о сверхритуале, о ритуале, который не может быть сведен до какого-то частного аспекта – религиозного, государственного, семейного.
Чайное действо все время путают с формой бытовой культуры, доведенной до изысканности: есть английское чаепитие, есть французское, а есть – японское. Но оно совсем в этот ряд национальных чаепитий не укладывается.
Из чего же складывается чайное действо?
Из всего. Чайное действо – это модель идеального бытия, в ней ничего нельзя сократить. Сюда входят все формы бытового поведения – очищенная от всяких напластований природа, архитектура, все окружение человека, все его отношение к миру, маленькому и большому. Поэтому, например, нужен сад. Без него нельзя, потому что это хотя бы маленькая, но определенная модель большой природы.
Имеется в виду сад по японским канонам?
Да. Он может быть из дуба, березы, ели (даже лучше, если растения будут естественными для своей климатической зоны), но он должен быть сделан именно по японским канонам. Это означает, что сотворчество человека с природой не должно быть навязчивым. Нет тех крайностей, которые есть на Западе: либо «все перекроим, как хотим», либо «руки прочь от природы». Есть очень активное сотрудничество человека с природой, но по планам природы. Когда человек вот так поработал с природой, то обнаружить следы его присутствия нельзя – природное начало еще больше выявляет себя, чем до его участия.
Еще необходим чайный дом?
Чайный дом – это очень сложная конструкция. Ей обязательно сопутствует простота, может быть даже бедность, но эта простота кажущаяся. Это простота, к которой ведет очень сложный путь. И бедность, которая очень дорого стоит. Но не в том смысле, что много денег надо потратить. За деньги нельзя купить чайный дом. Как нельзя, к примеру, купить ум за деньги или тонкое эстетическое восприятие.
В чем сложность? Нет типовой архитектуры чайного домика. Он должен являться какой-то суммой пейзажа. Домик – он как растение, которое в этом ландшафте выросло. Каждый домик является уникальным произведением искусства или произведением природы и никогда не повторяется. Он должен соответствовать всем природным стандартам, всем культурным стандартам, причем самым идеальным. Он должен быть идеальным интерьером, который идеально служит для чайного действа. И вы даже не представляете себе, насколько сложно совместить эти три вещи. Это должен быть домик, в котором у человека изменяются все пространственно-временные ощущения: маленькое становится большим, краткое – длинным, долгое – мгновенным. И это не на уровне философских размышлений, а ощущаемо физически. А на самом деле это просто маленькая комнатка, в которой ничего нет.
Что значит «ничего нет»? Отсутствует мебель, но все-таки какие-то предметы используются?
Только те, которые нужны в чайном действе. Это минимальная модель бытия. Нет ничего лишнего, ни одного нефункционального предмета. Почему нам, например, кажется красивой походка пантеры? Там нет ни одного лишнего движения. Точно так же красота форм и движений в чайном действе – это не красота для красоты, это красота абсолютной функциональности.
А как ощущается эта функциональность, например, в посуде, в чашках?
Когда я сам стал эти чашки держать в руках, сам стал делать чай, для меня было большим откровением. Идеальная чашка настолько хорошо предназначена для чайного действа, что в ней чай, как в сказке, сам собой возникает. Она так хорошо лежит в ладони, что кажется продолжением руки. И когда ты подержал такую чашку, расставаться с ней – это трагедия (как с лучшим другом!). Некоторые чашки, особенно корейской традиции, действуют просто магически. Дело не в утонченности или красоте форм, красок. Эти чашки сделаны таким образом, что за внешней неказистостью стоит немыслимое совершенство. Но совершенство спрятанное.
Эстетика «ваби», эстетика простоты и кажущейся бедности, – это мастерство, которое мастер преодолел и оставил позади. Мастер поднялся до пика мастерства. Двигаться дальше некуда, только вниз. Но ваби – это не упадок. Это движение вниз, к простоте, за которой стоит воспоминание о вершине. Внешняя простота, которая доступна только тому, кто на этой вершине побывал. Чашка вроде бы простая, вроде бы мастер нарушил каноны. Но когда смотришь на эту неровную, серую, землистую, пористую чашку, чувствуешь движение, которое открыто бесконечности. И чем дольше ты смотришь, тем труднее отвести от нее взгляд.
Но не только чашки участвуют в процедуре чайного действа. Там сотни предметов: посуда для воды, котел, угли, огонь, чайники, сам чай. Даже уголь – это произведение искусства, такое же, как керамические чашки. Его очень сложно делать, существует около 12 разных видов угля.
Для каждого конкретного действа – минимальное количество предметов. А в другое время суток, в другом сезоне, по другому поводу – другие предметы.
Это неудивительно, человек всегда так живет.
Да, у него все конкретно. Только здесь предметы живут все-таки не так, не так взаимодействуют с человеком. Тут предметы «прозрачны». В нашем мире предметы сами по себе, а человек сам по себе. И если он вступает в диалог с предметами, то этот диалог неравноправный. Человек – активный субъект, предметы – пассивный объект. Он как хочет ими манипулирует, а они себе лежат. А в чайном действе все так построено, что если вы не туда поставите чашку, то она взбунтуется. И если вы попытаетесь сделать следующее движение, то споткнетесь об эту чашку и упадете, расшибете себе лоб.
