Последнюю фразу он произнёс шёпотом, прерывающимся от волнения.
Меня словно обдало холодком.
— Ну, выздоравливай быстрее, — сказал я напоследок.
Чтобы хоть что-то сказать.
8
В то время среди знакомых у меня был один чудак, который обожал с парой металлических рамок обследовать квартиры друзей и знакомых, выискивая участки отрицательных и положительных полей.
Не припомню, чтобы кто-нибудь следовал его советам по расстановке мебели.
Совершенно неожиданно мне пришло в голову зарядить этого фанатика во благое дело.
Не потому, что я верил в экстрасенсорику. Просто мне было любопытно узнать, чем всё закончится.
Михаил Петрович (так звали фанатика-энтузиаста) согласился сразу, не раздумывая. Его столько раз называли «шизофреником» или, в лучшем случае, «шарлатаном», что он был готов обожествить любого, обратившего на него внимание.
В ближайшую субботу, ясным солнечным днём, мы сходили на кладбище.
Неподалёку от ивы я остановился и сказал:
— ТО место приблизительно здесь.
— Очень может быть, — заметил Михаил Петрович, доставая из сумки свои причиндалы.
Не без доли здорового скепсиса я наблюдал, как он крутится на одном месте, держа рамку перед собой на вытянутых руках, слегка вихляет из стороны в сторону, чтобы уточнить направление.
Потом Михаил Петрович сказал: «Ого-го!..» — и медленно направился вперёд, не разбирая дороги, прямо через заросли бурьяна.
Я стал ждать результата, сидя у ивы и покуривая.
Ждать пришлось недолго. Докурив сигарету, я хотел было запалить вторую и услышал радостно-возбужденное:
— Здесь! Это здесь!
— Ну-ну... — сказал я.
Прикинув, как проще до него добраться, увязшего среди оград и крестов, я вошёл в аллею, которая начиналась... напротив ивы.
По дороге чисто машинально я начал считать могилы: «Первая... Вторая... Третья...».
Михаил Петрович стоял у седьмой, и на лице его был безумный восторг.
— Чертовски сильное поле! — сказал он. — Я смог бы засечь его, наверное, с автобусной остановки!
— Вы не ошиблись? — спросил я.
— Ошибиться невозможно, — заявил он. — Даже слепой заметит солнце — если не по свету, то по жару!
Медленно, как во сне, я открыл калитку и вошёл внутрь, хотя ещё издали разглядел надпись на табличке, прикреплённой к кресту.
Краска была старая, она местами облупилась, но всё равно фамилия, имя и отчество сашкиной бабушки читались легко.
Ну как после этого не верить в чертовщину?
ИНЖЕНЕР С ОСИНОВЫМ КОЛОМ. История двадцать четвёртая
Первое, что я ощутил, войдя в квартиру номер 16, был запах чеснока.
Воняло здесь будь здоров. Как будто стены натёрли да ещё солью посыпали.
А потом я увидел хозяина.
Борец с нечистой силой выглядел до скуки обыденно. Он был в спортивном костюме и тапочках на босу ногу.
Короткая стрижка. Очки в тонкой металлической оправе. Рукопожатие слабое, вялое.
На секунду я даже усомнился: туда ли я попал? Не пошутили ли надо мной?
— Проходите в комнату, — сказал он. — Я сейчас.
Я вошёл и понял, что всё в порядке: комната соответствовала ожиданиям.
Одну стену занимал книжный стеллаж.
Вдоль другой стоял диван, пара кресел, платяной шкаф и — самое главное! — стол, заставленный предметами, которые здесь, в современной однокомнатной квартире, смотрелись дико.
Это были аккуратно выструганные... колья сантиметров пятьдесят в длину и пять в толщину.
А так же несколько изданий Библии, початая пачка охотничьих патронов, распятие...
Опираясь на стену, стояла роскошная икона — наверное, прабабушкина.
Чесноком здесь воняло ещё сильнее, чем в прихожей.
Я невольно сморщился, и вошедший в комнату хозяин сразу насторожился.
— Что-то не так?
— Я посетовал на зловоние.
— Вы не любите чеснок? — медленно, с расстановкой произнес он.
— Да нет же, — сказал я. — Я люблю и чеснок, и перец, и вообще всё острое... Но, по-моему, это чересчур.
Мой ответ, похоже, не удовлетворил хозяина.
Как-то бочком он скользнул к столу, налил из пыльного графина четверть стакана какой-то прозрачной жидкости и подал мне:
— Выпейте.
От незнакомого человека, неизвестно что...
Сдержав первый порыв (чисто инстинктивный), я осторожно понюхал и пригубил.
Это была вода.
— Достаточно, — сказала хозяин обычным голосом. Взял у меня стакан и выплеснул содержимое на пол. Небрежно поставил на стол: — Прошу прощения. Маленькая разумная предосторожность. Продолжаем разговор...
— Ваш телефон мне дал общий знакомый, — сказал я. — Так вот, Станислав уверял, будто вы единственный в нашем регионе профессиональный охотник на... нечистую силу.
Он поморщился.
— Я не профессионал. Я не зарабатываю этим себе на жизнь... Скажите, зачем вам всё это?
— Разве Станислав не сказал?
— Говорить-то он говорил... — проворчал он. — Значит, будете писать?
— Возможно. А вам бы этого не хотелось?
— Да как вам сказать... Мне от этого ни жарко, ни холодно. Я занялся истреблением нечисти не для того, чтобы попасть на страницы газет... Да вы присаживайтесь. Разговор у нас, по-видимому, будет долгий.
Я сел в кресло, он — на диван, раскинув руки по спинке.
— С чего всё началось? — спросил я.
— С беды, — ответил он. — Г ода четыре назад на моих глазах погибал старый друг, а я ничего не мог поделать.
Женька был весёлый жизнерадостный парень, а тут вдруг как-то угас в одночасье.
Стал молчалив, замкнут в себе.
Пытался наложить на себя руки — вскрыл вены.
Совершал странные и нелепые поступки, за которые потом униженно извинялся — впрочем, с каждым разом всё реже.
Терпеть не мог запах чеснока.
Кривился, увидев по телевизору священника, крест или церковь.
В те времена мои познания в эзотерике были примитивны: десятка два криминальных ужастиков и мистические романы типа «Дракулы».
И то, и другое годится лишь как иллюстративный материал, не более того.
Начав догадываться, что происходит с моим другом, я привёл к нему батюшку.
С Женькой случилось что-то вроде припадка эпилепсии, который прекратился, едва за батюшкой закрылась дверь.
Теперь, конечно, я понимаю, что крещение (а Женька был некрещёный) ничего бы не дало, — процесс зашёл слишком далеко.
Никто не мог спасти его тело и разум.
Даже Всевышний.
Я мог только попытаться спасти его душу от вечных мук.
Но я никак не мог решиться и сделать то, что должен был сделать.
По ночам Женька куда-то уходил. Возвращался на рассвете, усталый и грязный.
На расспросы он не отвечал — глухо фыркал и говорил, что я ничего не понимаю.
В одну из таких прогулок его сбила машина. Женьку похоронили, но вы можете себе представить, что я испытал, когда через пару недель он пришёл ко мне в гости.
Чтобы понять, как я мог решиться на поступок, противоречащий морали, надо оказаться на моём месте...
Он пришёл ко мне поздно ночью, а на следующий день я выточил осиновые колья, приготовил небольшую кувалду и вечером отправился на кладбище...
По неопытности я колья вбивал неточно. В сердце я попал только с четвёртого раза — руки тряслись.
Зато Женька ко мне больше не приходил...
Хозяин замолчал. Минуты три мы глядели друг на друга. Потом он сказал, грустно усмехнувшись:
— Вот так я начал. Ещё вопросы будут?
— Допустим, — сказал я, — суровая необходимость заставила вас «помочь» старому другу обрести покой. Почему вы сделали это своей второй профессией? Вам понравилось, что ли?
— Это не может понравиться. Просто я уже не мог иначе.
— Почему?
— Ну... Во-первых, однажды вступив в противодействие силам зла и победив, я обратил на себя их внимание.
Несколько месяцев после этого я был вынужден спасать свой рассудок, тело и душу.
Меня преследовали силы, на которые нельзя подать жалобу в милицию или в страсбургский суд.
Но я выстоял.
Понимаете, я смог выстоять!..
И, во-вторых, я вдруг уяснил, что выстоял не только благодаря личным качествам, знаниям и вере.
Мне помогли.
Надеюсь, не надо объяснять, кто отметил меня высшей печатью?
Сейчас всплыло немало белых и чёрных колдунов, магов, предсказателей, целителей, а таких, как я, нет ни одного.
— Что ж в этом удивительного? — сказал я. — То, что вы делаете, попадает сразу под несколько статей Уголовного кодекса. Попробуйте на суде объяснить, зачем протыкали трупы осиновыми кольями. Всё закончится в лучшем случае психушкой.
— Верно, — согласился он.
— А что было потом?
— Что такое благодать, снизошедшая на меня, объяснить невозможно.
Она помогла мне выстоять и она же открыла мне глаза на многое в этом мире.
