На самом деле, он страшно боится — боится утратить связь с Небом, с духами, и перестать идентифицировать себя в сакральном пространстве. Это безумный страх, близкий к неврозу — вот именно поэтому, как представляется, Конфуций и «не садился на циновку, которая лежала не по ритуалу» (X, 12), и бранился, недовольный даже мелочью, нарушающей ритуальное единство с духами: «Этот кубок для вина не похож на обычный винный кубок. Так разве это кубок?! Разве это кубок?!» (VI, 25).
Он становится все раздражительнее, понимая, что даже его близкие друзья, с которыми он знаком десятки лет, и лучшие ученики просто не способны или не хотят следовать его увещеваниям. Он резко суровеет, как только видит нарушение ритуала — ведь для него в этот момент обрушивается целый мир, который он столь тщательно создавал у себя в голове. Как-то к нему приходит его старый друг Юань Жан и в ожидании учителя садиться ждать его «как варвар» — скорее всего на корточки. Повод для прихода был важным — у него умерла мать и он, вероятно, решает попросить Учителя о помощи. Но наставник его даже не слушает. Он раздражен, он возмущен таким страшным нарушением ритуала — «сидеть как варвар»! И Конфуций выговаривает старому другу: «В детстве ты не почитал старших, повзрослев, не приобрел известность, а сегодня состарившись, все не унимаешься, и ведешь себя, как разбойник» И после этого бьет его палкой по ноге (XIV, 43). Поведение старика, строго к себе и безжалостного ко всем другим. Усталого и разочаровавшегося…
Он страдает он невостребованности и непонятости. Конфуций ждет вещих сновидений и знамений, он печалиться, что «не прилетает дух фэн(феникс)» и из вод Хуанхэ не появляется знамение в виде священного дракона- лунс письменами на спине. Плохой знак — от отвергнут Небом! Он не состоялся как носитель знания! «Конец мне!» — в отчаянии восклицает он (IX, 9). Учитывая, что и фэни лун, как уже мы замечали выше, были некими посредниками между царством людей и царством духов, а иногда и перевозчиками в царство мертвых, то перед нами оказывается напуганный пожилой мистик, который вдруг испытывает крах своей мечты постоянно находится в контакте с духами предков и мудрецов.
«Лунь юй»: служение духам
II, 23
Цзы Чжан спросил:
— Можно ли знать, что будет через десять поколений?
Учитель ответил:
— Династия Инь наследовала нормы Ритуала от династии Ся. То, что она отбросила, и то, что добавила, — можно знать. Династия Чжоу унаследовала нормы Ритуала от династии Инь. То, что она отбросила, и то, что добавила, — можно знать. А поэтому можно узнать и о тех, кто сменит династию Чжоу, пускай и пройдет с этого времени сотня поколений.
* * *
Династия Инь правила с XVII по XI в. до н. э. Династия Ся предшествовала Инь, правила с XXII по XVII в. до н. э. Династия Чжоу пришла на смену Инь, правила с XI по III в. до н. э.
II, 24
Учитель сказал:
— Приносить жертвы духам не своих предков — лесть. Бездействовать, когда следует исполнить долг — трусость.
III, 12
Учитель совершал жертвоприношение предкам, будто они были живые. Когда же свершал жертвоприношение духам, то вел себя так, будто они были рядом. Учитель сказал:
— Если я не сам принимал участия в жертвоприношении, то будто и не приносил жертву вовсе.
III, 11
Некто спросил, в чем смысл жертвоприношения ди. Учитель ответил:
— Не знаю. Для того же, кто познает это, то сможет управлять Поднебесной — все равно, что смотреть на это.
И указал на свою раскрытую ладонь.
* * *
Ди — жертвоприношение, которое совершал верховный правитель. Оно включало в том числе возлияние вина на землю.
III, 13
Вансунь Цзя спросил:
— Правда ли то, что говорят: «Лучше угождать духу домашнего очага Цзао, чем моление духу аов юго-западного угла комнаты»?»
Учитель ответил:
— Не так. Если провинился перед Небом, то и моление бесполезно.
* * *
В числе жертвоприношений пяти духам — духу дверей в начале весны, духу центра комнаты в средине лета, духу ворот осенью, духу дороги зимою — мы находим жертву духу домашнего очага, которому она приносилась в начале лета. Для этого табличка с именем духа очага ставилась на загнете; по окончании жертвоприношения предложения переносились в юго-западный почетный угол навстречу лицу, изображавшему духа очага. Таким образом главенство в жертвоприношении, несмотря на почетное положение юго-западного угла, принадлежит такому низкому месту, как очаг, так как в это время он является заправителем дела. Ван Сун-цзя хотел этим примером сказать, что Конфуцию было бы выгоднее угождать ему, всесильному вельможе, временщику, чем бессильному князю. Ван Сунь-цзя был вэйским вельможей (комм. П. Попова).
III, 17
Цзы Гун хотел отменить обряд жертвоприношения барана при объявлении первого дня месяца. Учитель сказал:
— Цы! Ты любишь этого барана, а я люблю ритуал.
V, 18
Учитель сказал:
— Цзан Вэньчжун поместил большую черепаху в специальной комнате, в которой на капителях были вырезаны горы, а на столбиках над матицей нарисованы были водяные растения. Каков же его ум?
* * *
Цзан Вэньчжун (Цзан Суньчэнь, ум. в 617 г. до н. э.) — сановник в царстве Лу. Конфуций считает нарушением сути ритуала помещать священную черепаху в непредназначенном для этого месте.
VI, 6
Учитель сказал Чжун Гуну:
— Пускай тяглового бычка, даже рыжего и с рогами, люди не захотят использовать для жертвоприношения. Но разве сами духи гор и рек погнушаются принять его?
* * *
Чжун Гун — ученик Конфуция, сын простого земледельца.
VI, 22
Фань Чи спросил:
— Кого можно назвать мудрым?
Учитель сказал:
— Мудр тот, кто прилагает все силы к тому, чтобы народ обрел чувство долга, кто почитает духов, но не приближается к ним слишком
Фань Чи спросил:
— А человеколюбивым?
Учитель сказал:
— Человеколюбив тот, кто прежде всего стремиться преодолеть трудности, и лишь затем стремиться к выгоде.
VII, 35
Учитель тяжело заболел. Цзы Лу просил его обратиться с молитвой к духам.
Учитель спросил:
— А поступают ли так?
Цзы Лу ответил:
— Поступают. В «Сборнике заклинаний» говорится: «Молись духам Земли и Неба».
Учитель ответил:
— Тогда я уже давно молюсь.
X, 9
При жертвоприношениях в храме предков не допускал, чтобы жертвенное мясо главного животного оставалось на второй день. Жертвенное мясо других животных не должно было лежать более трех дней. Если оно пролежало три дня, то он его не ел.
X, 14
Когда жители его родной деревни выполняли обряд изгнания духов, то он в парадном платье стоял на восточной стороне крыльца.
* * *
Очевидно, что Конфуций был одним из высших распорядителей такого обряда.
XI, 12
Цзы Лу спросил о смысле служения духам. Учитель ответил:
— Мы не умеем служить живым людям, как же можем служить духам умерших?
Цзы Лу вновь обратился:
— Хотел бы узнать, что такое смерть?
Учитель ответил:
— Если мы не знаем, что такое жизнь, как же мы можем знать о смерти?
XIII, 22
Учитель сказал:
— Южане говорят: «Тот, в ком нет постоянства, не может ни предсказывать ни лечить». Хорошие слова! «И цзин» говорит: «Не будешь постоянным в своих достоинствах, может быть, попадешь с ними в неловкое положение».
Учитель сказал:
— Таким даже предсказывать не дано.
XV, 1
Правитель царства Вэй Лин-гун спросил у Конфуция об искусстве построении войск. Конфуций ответил:
— Я искушен о делах, связанных с жертвенной утварью, что же касается построения войск, то это я не изучал.
На следующий день Конфуций покинул царство Вэй.
* * *
Конфуций считал себя мастером ритуалом жертвоприношений и священнослужителем. В вопросе о построении войск он увидел тот, что Лин-гун не понимает его сущности.
Цзюньцзы: идеал мистического знания
Во всех рассуждениях Конфуция ярче всего проступает фигура некоего «благородного мужа» цзюньцзы— идеального типажа, точке устремлений каждого служивого мужа. Под воздействием этого идеала сформировалась вообще вся моральная парадигма китайской культуры. Благородный муж «без гнева строг», он «безмятежен и спокоен» и логически противостоит «маленьким людям» (сяожэнь), которые не способны понимать и соблюдать ритуальную сторону жизни, испытывать человеколюбие, уважение к старшим, выполнять свой долг перед правителем.
Цзюньцзыпринято переводить как «совершенный муж» (П. Попов,) «благородный муж» (Л.С. Переломов), ли «достойная личность» (В.М. Алексеев), «достойный муж» (Сухоруков), на английский — gentlemen, хотя суть его образа значительно более глубока, чем просто достойное ритуальное поведение. Прежде всего, он тот, кто «познал волю Неба» (ХХ, 3) — и именно это отличает его от обычных людей.
