Как-то раз, когда я еще только учился готовить, несколько блюд не удались вовсе. С величаишим трепетом я принес Прабхупаде приготовленное. И как раз в этот самый момент из храма пришел один преданный с самосами от жены Шрутакирти. Прабхупада съел их с большим удовольствием, и день, таким образом, был спасен.
Всякий раз, когда Шрила Прабхупада ел, я просто ловил каждое его слово, каждый жест, пытаясь определить, нравятся ему кушанья или нет. Не было никакого объяснимого повода к тому, чтобы пытаться предвосхитить события, спрашивая себя постоянно: “А как же ему это понравилось?” Я был готов плакать и смеяться от напряжения. Если он говорил, что чапати было сырое, то я бежал назад и прикладывал все усилия к тому, чтобы следующее вышло как положено. Бывало, взмокший и разнервничавшийся, я просто задыхался. Только преданный Прабхупады смог бы понять, что все эти симптомы были трансцендентны. Это был необыкновенный обмен, так как Шрила Прабхупада не был заурядным господином, но чистым преданным Кришны.
После обеда Шрила Прабхупада имел обыкновение отдыхать в течение часа, а я в это время прибирал свою комнату и шел мыть серебряные чашечки из которых он ел. Я мог бы попросить кого-нибудь помочь мне, но считал, что все это я должен делать сам. Моя посуду на главной храмовой кухне, я приятельски беседовал с преданными, но находился все это время в своем собственном мире. Быстро и сосредоточенно выполнив эту работу, я снова бежал наверх, в комнату слуги. У
жи:шь с: СОВЕРШЕННЫМ УЧИТЕЛЕМ
меня не было времени на долгие разговоры, и я также не мог распространяться о том, чем сейчас был занят Прабхупада. Я чувствовал, что едва справлялся с работой, но все же не желал делить ее с кем-либо еще. Мне вовсе не хотелось уклоняться от обязанностей слуги.
Но я в действительности был полностью загружен работой и имел очень напряженный распорядок дня. Обычно Прабхупада распределял обязанности секретаря и слуги между двумя преданными. Мне же приходилось выполнять их одному. Помимо того, что я пекся о личных нуждах Прабхупады, я также зачитывал ему его почту, записывал то, что он диктовал в ответ на каждое письмо и затем печатал эти ответы. Деятельность Пандитджи ограничивалась редактированием санскрита в переводах Прабхупады. В остальное же время он либо старался не попадаться на глаза, либо просто отказывал, если его просили что-либо сделать.
Мне было также поручено распечатывать Бхагаватсим, по мере того как Шрила Прабхупада надиктовывал его на пленку, а также делать редакцию английского манускрипта. И я все еще оставался секретарем Джи-Би-Си в храмах на Среднем Западе. Когда у меня выдавалась свободная минута, я бежал вниз в главный офис и говорил по телефону с президентом какого-либо храма в моей зоне. Вдобавок ко всему этому я был главным редактором журнала “Бж ту Годхед’ и мне приходилось читать поступающие рукописи, а также пытаться писать статьи самому. Все это было немного чересчур.
Прабхупада наблюдал за тем, как я бегаю взад-вперед, пытаясь организовать свою деятельность и упуская при этом из внимания какие-то вещи, и
поучающе-ласково журил меня. Заметив, что я выжег круг на полу в моей комнате, поставив на него горячий котел, он сделал короткое замечание по этому поводу. Однажды, на Экадаши я принес ему лекарство, смешанное с рисовой водой, хотя он и говорил мне раньше не делать этого, так как мы соблюдаем пост на все зерновые в этот день. Как-то раз, видя мой очередной ляпсус, он рассказал мне историю о сэре Исааке Ньютоне. Сэр Исаак Ньютон сделал две дырки во входной двери, и один из его друзей спросил его о назначении этих дырок.
“Эти дырки, — сказал сэр Исаак, — нужны для того, чтобы мои кошки могли входить и выходить из комнаты.” “Но к чему же две дырки? — снова спросил друг сэра Исаака Ньютона, — Неужели кошки не могут вылазить через одну дырку?” Ученый муж ответил: “Я сделал две дырки различного размера, поскольку одна из моих кошек меньше, а другая — больше.” Услышав это, друг сэра Исаака от души рассмеялся над такой незадачей. Очевидно, что обе кошки могли по очереди выходить через одну дырку большего размера. Это была бездумно выполненная двойная работа.
Я думаю, Прабхупада рассказал мне эту историю, чтобы показать мне, что я был похож на рассеянного профессора. Поначалу мне льстила мысль о том, что сэр Исаак Ньютон был, в конце концов, очень ученым человеком, который просто сделал однажды что-то несуразное. Вероятно, сэр Исаак Ньютон размышлял в тот момент о высших материях, не задумываясь о незначительных деталях. Но это было неприменимо ко мне, поскольку все мои “незначительные детали” являлись важными составляющими служения Шриле Прабху-
падс. Размышляя над историей об Исааке Ньютоне, я пришел к заключению, что Прабхупада видел, что хотя я был движим добрыми побуждениями и усердно трудился, все же был иногда непрактичным. Например, не было причин избегать помощи преданных храма.
Однажды утром, сопровождая Шрилу Прабхупаду на его утренней прогулке, я допустил по несобранности еще одну ошибку. С несколькими преданными мы приехали на пляж и припарковали там машину. Когда мы зашагали по пляжу, у меня вырвалось: “Ох ты!” — и я повернул назад к машине, чтобы взять забытые в ней четки. Я попытался открыть дверцы, но они были закрыты на ключ.
“Чго такое?” — спросил Прабхупада Я ответил: “Я оставил свои четки в машине.” “Сэр Исаак Ньютон,” — прокомментировал Прабхупада и продолжил свою прогулку без меня. Намек на мою рассеянность, выраженный почти приватным языком, одновременно убил меня и доставил мне наслаждение.
*
Здесь же в Лос-Анджелесе я получил мой самый суровый выговор от Его Божественной Милости. Однажды, в послеполуденное время он позвонил в свой колокольчик, и я вошел, в то время как он сидел, разговаривая со Шрутакирти.
Я предложил свои поклоны, коснувшись головой пола, и присел на пол, глядя на него. В его комнате с ее светлыми голубыми стенами, огненнооранжевыми шторами и низким столиком была приятная атмосфера. А присутствие Прабхупады было всегда волнующим и вызывало благоговейный трепет.
Обычным тоном Прабхупада спросил меня о письме к Гуру дасу, которое он ранее продиктовал и которое я впоследствии отпечатал и отправил в Нью-Дели. Он хотел знать, не забыл ли я приложить копию его предыдущего письма, которое Гуру дас не получил. Какой-то момент я раздумывал и затем сказал правду: “Нет.” Я был удивлен тем, что Прабхупада думал о такой маловажной детали. Казалось невероятным, что он вот так неожиданно заговорил об этом. Вспомнив о том письме, он поймал меня на том, что я совершил ошибку. Прабхупада выглядел очень обеспокоенным. “Я написал в этом письме, — сказал он, — что прилагаю копию предыдущего. Почему же ты послал письмо от моего имени и не вложил той копии, хотя в письме и говорилось о ее наличии?” Я закивал головой, показывая, что сопжсен с тем, что поступил неправильно.
“Это же ребячество, — сказал Прабхупада,— совершенно бестолковый поступок.” “Мне не удалось отыскать этой копии в документах”,— ответил я, защищаясь.
И это было правдой. В бумагах, которые вел предыдущий секретарь ее не было или, по крайней мере, я не смог ее найти. Я переводил взгляд то на Шрутакирти, то на Шрилу Прабхупаду. Как же далеко все это зайдет? Я начал испытывать все усиливающуюся тревогу, чувствуя, что это еще только начало.
“Это бросит на меня тень, — с настойчивостью продолжал Шрила Прабхупада, — получается что я послал несерьезное письмо, в котором говорю, что прилагаю нечто, не делая этого в действительности.” Шрила Прабхупада добивался от меня чего-то большего. Я понимал, что он учит меня на более глубоком уровне, преподает фундаментальный урок, но все это становилось трудно переносить.
Тяжело было видеть, что я огорчил его. Того, ради которого я жил и кому поклонялся. И тяжело было признать, что я был не прав.
“Я забыл,” — пробормотал я. Но Прабхупада не был удовлетворен. Казалось, что он просто не мог поверить в то, что я был столь безответственен.
“Почему ты так сделал? — резко спросил он — Как можно было вообще посылать такое письмо?” При этих словах мои глаза увлажнились, и меня проняла дрожь. На примере этой оплошности Прабхупада раскрывал мое неправильное отношение к служению и недостаток смирения. Как неожиданный дождь из моих глаз хлынули слезы и покатились по щекам. Я вытащил носовой платок и высморкался. Вытер слезы, но они не переставали течь. Шрила Прабхупада нисколько не тронутый этой эмоциональной сценой, оставался трансцен-дентно сердитым и требовал от меня ответа.
Ну хорошо, подумал я, тогда я объясню все честно, признаюсь.
“Я не стал вкладывать письма, — сказал я прерывающимся голосом, — потому что не отнесся с серьезностью к тому, что вы мне поручили. В этом состоит причина. Я просто не принимаю наставления всерьез. Я легкомысленно подхожу к нашим взаимоотношения, и потому я допустил такую ошибку.” Мое негативное признание нисколько не успокоило его. Но теперь Прабхупада смотрел на меня с другим выражением лица. Глаза его были полны переживания и огорчения. Это повергло меня в еще более подавленное состояние.
