Майор Пчелкин только что доложил генералу о принявшем экстремальные формы культе Шивы в среде кришнаитов Таганрога, возглавляемой внештатным сотрудником ФСБ Геннадием Квасиным, которому якобы ночью явился танцующий Шива и возвестил о конце света, сворачивании в рулон мироздания и окончательной остановке всех часов земного шара в девять часов по московскому времени, в августе одного из годов двадцать первого века. Еще Пчелкин доложил, что агент Квасин был настолько убедителен, настолько красноречив, энергичен и коммуникабелен в своих проповедях, что почти каждый третий юноша города, от 14 до 18 лет, выбрил себе голову, оделся в оранжевые одежды и провозгласил себя вестником танцующего Шивы.
— Они уже исподволь, — доложил Пчелкин, — начинают примерять на себя роль счастливых солнечных мучеников. Звучит красиво, но чем это кончится, я не знаю. Самое интересное, что Квасин по-прежнему намеревается сотрудничать с ФСБ.
— С нами все сотрудничают, даже те, кто не сотрудничает, — Веретенников нахмурился, — а вот если слишком часто употреблять в одной связке слова «солнце», «счастье», «мученик», это на все сто процентов заканчивается погромами или, наоборот, антипогромными революциями. На мой взгляд, Квасина надо показать психиатру, а Шиве, каким бы он ни был, нужно придать серьезное значение во всех, включая и мистические, аспектах. Совсем недавно точно такой же Шива «протанцевал» перед археологами в районе нахапетовской аномалии. Правда, ученые головы себе брить не стали и о конце света не провозглашали, но заявили, что археология вовсе не наука, а созданное захватившими человечество серыми инопланетянами направление для поиска Великого Ведического Шифра, который позволит серым захватить внутриземное человечество и начать путь не от отца к сыну и внуку как у них, а от Сына к Отцу, как у землян. Одним словом, побросали лопаты, расторгли все контракты с ЮНЕСКО и уехали к себе в Москву. А там всем наплевать, видел ли ты Шиву или человекообразное матерное слово, лишь бы жить не мешал и не сбивался с заданного ритма. Так что, — Веретенников вытащил из ящика стола пистолет и засунул его в карман, — Квасина покажи докторам, в среде «счастливых» разведи агентуру, молодежь, да и все остальные возрастные группы, любят на нас работать. А я по делам в Грозный еду.
Степа Басенок сидел перед зеркалом в театральной гримерной. Из зеркала на него смотрел губастый мужчина, кудрявый брюнет с наглым лицом жизнелюбивого вымогателя и любимца женщин. Позади него, тоже отражаясь в зеркале, стоял Игорь Баркалов и едва сдерживал смех.
— Чудесный грим, — с завистью посмотрел на коробку с гримом Гера Капыч, шестидесятилетний театральный гример, — жаль только, что не мой.
— Да вы его себе оставьте, Гера Капыч, — лукаво свеликодушничал Степа Басенок, — а я, если надо, буду изредка заходить на маскировку.
Гера Капыч не мог о себе сказать, что он всю жизнь посвятил театральному гримированию, потому что всю жизнь провел в ожидании встречи с уголовным розыском. В 1968 году Гера Капыч, то есть Базлай Сергеевич Шаповалов, был не заметным миру учетчиком склада готовой продукции таганрогского кожевенного завода. Как-то раз он неправильно ориентировал его в пространстве: вместо того, чтобы отправить в братскую Болгарию, он выписал сопроводительные документы в еще более братскую Грузию. Узнав об этом, директор завода сурово посмотрел на Базлая Сергеевича, открыл сейф, достал оттуда паспорт и протянул его подчиненному:
— Держи. Недавно у нас один прикомандированный из Казахстана утонул. Смотри, — он показал Базлаю Сергеевичу на фотографию, — вылитый ты. Прописан в степи под Карагандой в юрте номер восемь по ходу южно-восточного ветра — зимой и северо-западного — летом. Вот тебе пять тысяч и десять накладных на отгрузку со склада сырьевой лайки для отправки в Польшу. Оформляй их, подписывай, бери деньги и ударяйся в бега, я на тебя в розыск подам.
Базлай Сергеевич убежал в Ленинград и двадцать пять лет, под видом обаятельного казаха Геры Капыча, проработал сначала помощником гримера, затем гримером, а затем и главным гримером на студии «Ленфильм», где и проживал в павильоне для экзотических съемок среди картонных пальм. К старости он потерял страх и вернулся на родину. Издали посмотрел на свою жену и двух тридцатипятилетних сыновей, сплюнул и пошел сдаваться в уголовный розыск.
— Да тебя никто не искал, придурок старый, — любезно сообщили ему в уголовном розыске. — Да и вообще, знать не знаем такого, пошел отсюда.
Но все-таки кое-что выяснилось. Помог Самсонов.
— А-а, ну да, помню. Хотели сначала тебя посадить, но посадили директора. Он молодец, тебя не подставил, в смысле подставил, конечно, но неудачно, пришлось самому сесть. Тебя искали в Казахстане, но разве там кого-нибудь найдешь среди казахов, так и бросили.
Самсонов неожиданно для себя проникся судьбой русского кожемяки, ставшего казахом и театральным гримером высшего класса. Он снял трубку, позвонил директору театра и выяснил, что тот спит и видит в штате своего театра гримера, гримировавшего саму Алису Фрейндлих и самого Басилашвили.
— А где он жить будет? — напористо поинтересовался Самсонов.
— Найдем! — пообещал директор театра.
Так Гера Капыч остался казахом и стал жить в бывшей дворницкой таганрогского театра имени Чехова, работая там же гримером и чувствуя себя по гроб жизни обязанным уголовному розыску.
— В Питере, но сути, — объяснял он любопытным, — холодно, да и «Ленфильм», по сути, — настаивал он, — гикнулся.
— Ну, Степа, — сказал Игорь Баркалов, — ты теперь альфонс и шулер в одном лице. Тебя же интеллигентные женщины по библиотекам и филармониям затаскают.
— Ну уж нет. — Степа Басенок с удовольствием рассматривал себя в зеркало. — Я сам себя лучше по кабакам затаскаю.
Переживания и страхи Мурада Версалиевича закончились сразу же после того, как он пришел к мысли: «Три миллиона денег заработаю и продам бизнес, даю слово». Дал он слово себе и какой-то, абсолютно ему не ведомой, силе, видимо, имеющей полномочия бестелесного нотариуса…
Дело в том, что Шлыков, которому Мурад Версалиевич неосторожно предоставил долю в своем бизнесе, сразу же после того, как впервые в жизни подержал в руках пачку стодолларовых банкнот в количестве пятидесяти тысяч, моментально пришел к мысли, что все это время, сорок семь лет прожитой жизни, его нагло и подло обманывали. Он почти мгновенно превратился в прагматика, понял современные веяния, перестал осуждать Чубайса за приватизацию и США за двойные стандарты в политике. Метаморфоза была потрясающей.
В провинции главврач психиатрической больницы воспринимается почти так же, как и пациент этой больницы, которого по какому-то странному недомыслию надо считать образованным человеком, принимать в обществе и здороваться при встрече. Шлыков был не такой. Он сколотил при больнице банду санитаров, вел интенсивную переписку с Союзом психиатров СНГ, поддерживал связи с ветеранами советской психиатрии. И эксплуатировал больных на полную катушку. Вскоре больница приобрела вид секретного коттеджа, спаренного с военной и такой же секретной лабораторией. Мощный высокий каменный забор окружил Дарагановский психиатрический стационар. По его периметру была натянута колючая проволока. Внутри, на территории, возникли две сауны, на стене больничного корпуса появилась несанкционированная мемориальная доска: «Здесь жил, творил и умер художник-археологист Леня Светлогоров, автор картины „Черный квадрат Малевича. Вид сзади“, которую приобрела Французская республика и выставила в Лувре». Все чаще и чаще к Шлыкову стали наезжать из Союза психиатров, в саунах больницы были замечены ученые-медики из НИИ судебной экспертизы имени Сербского. Мурад Версалиевич ужаснулся, когда узнал, что в среде профессиональных психиатров бывший директор ДК железнодорожников котируется как «грамотный и опытный психиатр». Впрочем, «Наука против приворота» давала солидный доход, и Мурад Версалиевич перестал ужасаться. Схема была отлаженной и по большому, впрочем, как и по малому, счету преступной: заказ клиентки на возвращение мужа, любовника, захват объекта, помещение объекта в стационар, медикаментозная блокада, фармацевтическо-спецслужбовское гашение памяти у объекта, временная импотенция объекта и возвращение его к разлучнице. Через некоторое время дама покидает не способного на любовь мужчину, а все остальные женщины, впрочем, как и мужчины, обходят его стороной, пока не приходит законная жена или преданная любовница и не уводит его домой, выхаживать, водить к докторам, то есть к одному доктору Левкоеву, который делает объекту инъекцию «витаминчика», и все в порядке — любовь и секс торжествуют.
