25 марта
Несмотря на нашу дружбу, Аптонио считает, что я тщеславен. Такой себе двадцатичетырехлетний свежеиспеченный психолог, напичканный информацией, цифрами, академической и популярной философией, навьюченный рюкзаком с теплым бельем и туалетной бумагой. Я замечаю это время от времени и в его глазах, и в улыбке, и даже в движениях губ, когда он упоминает о моем «изучении шаманства». Как раз в те моменты, когда мне кажется, что я выдержал его тесты, заслужил его уважение, произвел на него впечатление своей серьезностью, — я замечаю эту улыбку.
Мачу Пикчу, пик-дедушка. Худайна Пикчу, пик-возлюбленный. Гранитные, покрытые мхом склоны этих гигантов головокружительно круто взлетают над белыми водами Урубамбы, изогнувшейся защитным змеиным кольцом. Оставив пыльную железнодорожную станцию Агуаскалиентес, мы направились к берегу реки.
— Вы можете перейти реку здесь, — сказал Антоиио. Он присел на корточки и достал свою сумку с юккой и кукурузной мукой. — Вам лучше взбираться на гору по следам Бингама. Воспроизвести путь первого белого человека, который побывал и Мачу Пикчу. Там есть пещера, — он вытянул руку в направлении белого гранитного вкрапления в склон горы на высоте двух третей дороги к вершине; это был голый вертикальный угес, у основания которого можно было различить впадину. — Возьмите с собой теплое одеяло и флягу с водой. Там удобно, хотя и холодно ночью. Оставайтесь там двое суток, начиная с сегодняшнего вечера, и соблюдайте пост. Послезавтра перед заходом солнца поднимитесь на вершину горы, к руинам. По дороге собирайте дрова для костра. Выбирайте их тщательно; в руины не входите. Я встречу вас там.
— А что потом?
— Мы разложим mesa и вызовем истрепанные обрывки вашего прошлого, и вы исполните свою работу на Южном пути. — Его тон не допускал ни вопросов, ни возражений.
Он вздохнул и прищурился на заходящее солнце. Перед нами лежала долина, по которой с ревом неслась Урубамба. Рядом с нами возле самого берега возникали и исчезали небольшие водовороты, вовлекая в свой хоровод плывущие по реке щепки и листья.
— Это вам надлежит сделать, мой друг. Вы молоды, но успели оставить за собой целые завалы мусора. Вы похожи на незавязанную котомку. Прошлое удерживает вас на привязи, вас связывает ваше собственное представление о себе. Вы должны броситься в огонь, который сожжет ваше прошлое, но не уничтожит вас. Вы сотрете с доски свою личную историю. — Он смешивал юкку с кукурузной мукой, его пальцы мелькали. — Сбросьте прошлое, как змея сбрасывает кожу. Это и есть ваша работа в Мачу Пикчу, но сначала вы должны приготовить себя к ней как можно лучше. Вы должны провести это время в воспоминаниях; обратитесь к вашей памяти, к прошлому, думайте о том, кем вы были и кем вы стали. Примените вашу психологию к себе: Посмотрите, где она вас касается. Это будет трудно, и все же это именно то, что вы должны сделать… как ученик. То, что вы будете делать в руинах, вы будете делать для себя; это дело мужчины.
Он наклонился вперед и положил мне в руку кусок кукурузной пасты с юккой.
— Знанием можно овладеть только тогда, когда вы научитесь применять власть к судьбе. А ваша судьба каждый день становится жертвой вашего прошлого. Дух не может расти, когда на нем висит мертвая плоть прошлого. В ваше изучение шаманства вы не должны внести никакой истории. — Он взгля нул на пищу, которую держал в руках, и рассмеялся.
Я улыбнулся его веселому настроению.
— Что вас рассмешило?
— Все это похоже на реальную мистику, правда?
Я отправился по пути, указанному мне Антонио. Как он заметил, я шел по стопам Хайрама Бингама, «первооткрывателя» священного города инков в 1911 году.
Позже
Западное тщеславие. Хайрам Бингам, неустрашимый джентльмен, путешественник из золотого века приключений, когда суровые индивиды возводились в рыцари за суровый индивидуализм. Широкополые фетровые шляпы, кожаные ботинки, зашнурованные до колен, или краги; затасканные записные книжки с грубыми карандашными зарисовками древних каменных сооружений на выступах скал, иногда увитых ползущими вверх лианами или свисающими вниз орхидеями.
Романтика, опасные приключения и — удовольствие открыть миру сокровища далеких и древних культур. Возможно, таким видел себя Бингам. По когда «цивилизованному» человеку показывают место, где туземцы третьего мира живут много столетий, то он считается первооткрывателем. Как будто туземцы держали это в секрете от остального мира.
Несмотря на циничный тон моих рассуждений, я думаю, что во всем этом был некоторый смысл. Если бы Бингам не «открыл» затерянный город на вершине этого пика, мне не пришлось бы теперь на него карабкаться на голодный желудок.
Пещера, на которую показывал Антопио, когда мы стояли па берегу Урубамбы, оказалась небольшим углублением, расщелиной в сплошной гранитной стене. Перед входом протянулась полоска покрытой мохом земли, и я осторожно пошел по ней. Ярко-оранжевое солнце садилось, и моя тень двигалась рндом со мной, по гладкой поверхности скалы на высоте двух тысяч футов над рекой.
Размеры убежища оказались достаточными, чтобы можно было повернуться. Именно это я и сделал и стал смотреть вниз, в долину Урубамбы.
Позже
Спрятавшись в маленькой дыре, я почувствовал одиночество и беспокойство. Мне немного страшно, и я знаю, какой голод меня ожидает. Но я переживал все это и раньше. И я сам толкнул себя на это, отказавшись от личного комфорта во имя приключения или ради каких-то экспериментальных трофеев.
Солнце село, и последние лучи 25 марта подкрашивают нижние края облаков в розовые и оранжевые оттенки. Я сижу в глубине пещеры в восьми футах от ее входа, прислонившись спиной к каменной стене, и наблюдаю небо сквозь каменную пасть. Чувствую себя, как Иона во чреве кита.
День осторожно переходит в ночь.
Я оборудовал свое гнездо — разобрал рюкзак, вытащил из него все дерьмо, которое таскаю на себе. Комплект для выживания: нитки с иголкой, рыболовные крючки, таблетки соли, герметически упакованные спички, бинты, средство против змеиных укусов, теплое одеяло. Плитка шоколада Херши. С миндальными орехами. Я даже забыл о ней. Теперь я положил ее на небольшой каменный уступ.
Позже
Это нелегко. Моя голова полна недавними событиями, я слишком ярко осознаю свое положение и важность предприятия. Возможно, это то, что нужно. Я стараюсь превратить этот подготовительный период в ценный опыт самораскрытия. Я очень стараюсь, и кое-что получается. И все же я в отчаянии. Слишком много информации. Нужно время, чтобы переварить и упорядочить, а я вместо этого собираюсь заняться своим прошлым и вступить на четырехэтапный путь знания.
Случайная мысль: похоже, те, кто ищет духовных приключений, кончают социальными изгоями. Они как будто теряют себя где-то в пути, пытаясь переопределить свою сущность в соответствии с «поисками». Глупые подхалимы. Духовные лизоблюды. Школяры, проповедники мистических условностей или духовных традиций. Астрология, магия чисел, иудаизм, католицизм со всеми его вариантами, индуизм и все другие измы. Системы веры, парадигмы. Редукционизм? Научный метод? Всеобщий триумф западной мысли? Сколько профессоров я видел на коленях перед алтарем гипотез и клинических подтверждений?
Но далее идут достойные фигуры: Иегова, Христос, Гуата-ма Будда, Магомет, Кришна. И вот Антонио. Преподаватель философии, прекрасный спутник, шаман. Исключительно тонко настроен на «человека знания». Похоже, все это не составляет для него никакой проблемы. Мистик-прагматик.
Мне не хватает altiplano.
Устал. Попробую заснуть. Утро вечера мудренее.
В эту ночь мне что-то снилось, но память беспорядочно металась, сбитая с толку паникой и дезориентацией от пробуждения в непривычном месте. Я прополоскал горло водой из Тамбо Мачай, скатал спальный мешок и вышел на площадку перед пещерой.
Утро в Андах. Несколько глотков холодного разреженного воздуха вернули мне равновесие. По зеленой пойме Урубамбы стелился туман, скрывая реку, которая бежала в полумиле от моего приюта. Я сел, скрестив ноги, на краю уступа, закрыл глаза на великолепие пейзажа и стал внушать себе состояние блаженства, на какое только был способен.
В своем предисловии к «Рассудку моралиста» Фрейда Филипп Райф пишет: «Человек отягощен грузом прошлого, и даже огромной терапевтической работой удается достичь немногим большего, чем перемещения ноши на плечах». Западная традиционная психотерапия безусловно подтверждает это наблюдение. Западный человек раскапывает свое прошлое с помощью памяти — исключительно ненадежного инструмента. Мы никуда не годимся, если нам приходится эксгумировать свое прошлое в полном объеме и в одиночестве. Нам куда привычнее вызывать фрагменты нашего прошлого и представлять себя другим людям в рассказах, которые мы сами выбираем, в событиях, которые подкрашивают нашу личность. Каждый из нас представляет целую иконографию импрессионистского и абстрактного стиля в аккуратных рамах. Во время моего недолгого пребывания в индейской резервации на юго-западе США я услышал об обычае рассказывать историю своей жизни камню; это яркий пример смирения, если к этому относиться серьезно. Легче обращаться к предмету — булыжнику, скале, лилии, безучастному врачу, чем к самому себе. Возможно, акт говорения вносит порядок в ту часть памяти, которая иначе оставалась бы бесформенной.
