Исключений из этого правила не бывает – даже человек, отдающий последнюю рубаху нищему, после этого действия чувствует себя интегрально лучше. Без этого не отдал бы. Даже самоубийца совершает свое действие только потому, что ничего не переживать лучше, чем переживать то, что у него на душе.
Конечно, прекрасно, что у человека есть система значений, которую можно настроить так, что она позволяет делать добро, пусть лишаясь чего-то, но при этом чувствуя радость. Значит, у мира есть надежда.
Давайте попробуем привести пример, чтобы понять, как наше сознание оперирует значением предметов в зависимости от контекста, условий.
Итак, вы находитесь в опасной ситуации: вблизи вас одновременно появились голодный медведь и очень злая собака – даже не собака, а людоед какой-то.
Разумеется, вы оцениваете эту ситуацию негативно и, может быть, готовы впасть в панику (предположим, что вы почему-то не стали отпугивать этих зверей техниками третьей ступени). Но все-таки мышление работать продолжает. Сканируются разные варианты. Вот оба животных напали на вас. Реакция – плохо. На вас напало только одно – тоже нехорошо. Животные схлестнулись между собой. А вот это уже интересно! Так, пока они не проявляют подобных намерений… но собака… она же нервная собака… ее неустойчивую психику вполне можно развернуть на медведя, если попробовать вести себя так, как будто ее не боишься, и попробовать использовать команду «фас», «взять», подтвердив ее своим поведением… ага! Если это удастся, то ситуация значительно улучшится! «Взять его, Мухтар!»
В самой плохой ситуации для нас есть хорошие варианты.
Мы привыкли пользоваться оценками «хорошо-плохо» автоматически, не слишком задумываясь, что они для нас значат, и привычно относимся к тому, что от них зависит сила нашей реакции. Поэтому не удивляемся тому, что бывают случаи, когда у нас так мало энергии, что мы и на важную вещь еле реагируем.
А ведь это интересно.
Потому что под этими явлениями от нас прячутся реакции нашего мозга, которые генерирует совсем не сознание, механизм мышления, производящий ограничение, его суть.
Значение – это личное, то, чего в природе ну никак не существует. Оно – это свойство.
Нет в мире такой вещи, как значение! Есть только свойство, проявляющееся во взаимодействии. К примеру, если два предмета столкнутся, выяснится, что прочность у них разная. Тогда можно утверждать, что один предмет прочнее относительно другого.
Только относительность. Свойства наличествуют у всех объектов материального мира, в самых разных сочетаниях, но отдельно их не существует. Все это только характеристики, играющие роль при взаимодействиях между ними.
Так вот, значение – это тоже свойство предмета, но по отношению к живому организму, обладающему сознанием. Объективно его нет.
Оно просыпается только как реакция живого организма на вещь.
Оно нам кажется, оно создано индивидуальными предпочтениями нашего мозга – но одновременно для каждого человека это неотъемлемая часть восприятия мира.
Спросите любого человека: чего ты хочешь, того или этого, или что лучше для тебя, то или это? Он не слишком задумается с ответом.
Но как он сделает этот вывод?
Он представит себе тот или иной образ. В сознании всплывут его связи и сопрягутся с уже имеющимися образами. Мозг отзовется эмоциональной реакцией на эту совокупность образов. Произойдет оценка: ухудшила или улучшила эта реакция эмоциональное состояние. Будет дан ответ: «хорошо» или «плохо». И все.
Сознание принимает участие в этом процессе только как поставщик образов, учетчик реакций и комбинатор образов.
У новорожденного с мозгом как чистый лист реакции поставляются непосредственно инстинктами и имеют совсем уж непосредственное значение, с этим у нас полная ясность. А откуда берутся значения у мозга, хранящего большее количество информации?
Обратим внимание на то, что реакция мозга – это самое «хорошо-плохо» – вызывается при помещении осознаваемого образа в центр других образов, формирующих контекст, поле для сравнения. Чем их больше, тем глубже осознание.
Как пример: ребенок с радостью потянет в рот что угодно сладкое, будь оно хоть сто раз вредным. У него с этим сладким ассоциировано три с половиной образа, и все они дают картинку «хорошо». Взрослый отличается от него тем, что имеет живое и пережитое в личном опыте представление о том, что такое «вредно», «болезнь». Эти ассоциированные образы при добавлении образа поедания сладкой, но вредной еды дают уже ответ «плохо».
Если сам образ по каким-то причинам не вызвал яркого эмоционального отклика, который в этом случае может быть только инстинктивным (когда образ один-одинешенек в сознании), он не может быть оценен другим способом, кроме как через реакцию на него в присутствии имеющихся в сознании образов.
И потом именно это, а не что-то иное: память о величине реакции на образ, разрешенное количество энергии, которое впоследствии будет выделено на анимацию этого значения, – записывается в памяти как значение нового образа.
То есть значение предмета образуется не как результат вычисления, создающего для них самостоятельное значение из ниоткуда, а как сочетание значений, уже имеющихся в распоряжении сознания. При этом новое значение выступает как регулятор: усиливающий их или ослабляющий.
И величина этого нового значения (если оно не обусловлено прямой инстинктивной реакцией) не может быть больше, чем сумма других, уже имевшихся значений.
Такой же – или меньше.
Раз на раз не приходится – и мы вынуждены констатировать, что по теории вероятности средний уровень понижения величины значения на такой акт опосредованного мышления будет примерно 50 %.
А ведь значение – это инструкция, степень приоритетности образа как объекта внимания и при обработке. Слабая величина значения – и разум просто не займется рассмотрением предмета, который, может быть, через 10–20 тактов мышления стал бы приоритетным, вытащив из ассоциативных закромов чуть ли не все актуальные значимости человека.
Только вдумайтесь в это!
Ведь очевидно, что система значений, хранящая опыт, вырастает в человеке, опираясь на инстинктивно создаваемые величины эмоциональных напряжений.
Она начинает свой рост от максимальных величин – от ствола. А дальше чем более косвенное понятие, тем тоньше у него значение, тем больше истончается ветвь связанных значений.
К примеру, у мозга, не заполненного информацией (хотя тогда он почти не может мыслить), есть какая-то фигура, которая вызывает стопроцентный страх, чистый страх в его максимальном выражении. Назовем эту фигуру черным человеком. В нем 100 % страха. А мешок черного человека? Уже 50 %. А нитка из мешка черного человека? 25 %. И так далее и тому подобное.
Во взрослом состоянии человек редко имеет возможность столкнуться с фигурами, олицетворяющими максимально возможную для него величину значения. Ну, разве только тот, кому «повезло» иметь инстинктивный страх, фобию, к примеру фобию змей или пауков. От предельного значения страха человек может даже сойти с ума или умереть – как и от предельного наслаждения или невыносимого желания.
Но благодаря тому, что мы не сталкиваемся с такими насыщенными эмоционально фигурами, они давно погребены в нашей памяти. Сознание оперирует в основном образами, имеющими относительно этой максимальной величины очень невысокое значение.
Это прекрасно – и потому, что тогда мы можем позволить себе не поддаваться дремлющим в нас животным инстинктам, и потому, что разум способен странствовать среди огромного количества понятий и весь мир представляет для него интерес.
Но на деле – такая небольшая часть мира!
Давайте подыщем пример формирования одной из ничем не выдающихся веток кустов значений.
Скажем, имеется проблема выживания в сложной ситуации. Она составлена: медведь (80 %), собака (40 %). Вместе: -120 %. Хотя, конечно, эмоциональные структуры нашего мозга больше -100 % заставить нас ощутить не могут; 100 % – это все, что у них есть.
Есть команда «фас», которая может снизить остроту этой ситуации вдвое. Скажем, до -60 % (тут значения составляющих ее элементов не будут обрезаны пределом реагирования нашей психики). Соответственно, ее значение, если бы мы встретились с этой командой впервые, услышали бы, к примеру, – +60 %.
Прямо волшебное слово какое-то (надежда на такие слова и породила легенду о заклинаниях).
Но мы знаем, что слово может и не сработать: +0 %. В среднем: (0 + 60): 2 = +30 %.
Хорошо, а интонация, с которой подана команда? Можно приказать громко и звонко, можно тихо и командно… и в зависимости от этого, как мы понимаем, она тоже может либо сработать, либо нет. От 100 до 0 % по отношению к команде, имеющей значимость 30 %, то есть 15 %.
А акцент, с которым стоит подать команду? Может, хозяином собаки был уроженец Кавказа? Овчарка-то кавказская… Опять 50 %, но уже по отношению к интонации (вот тут вариативность разума – она же может быть теоретически привязана и к самой команде, но мы привяжем для наглядности к интонации) – то есть 7,5 %.
