— А почему он ее не остановит? — поинтересовался я.
— Она бросалась на него с ножом и пыталась убить, поэтому он ее боится.
— А почему же он не вызвал полицию? — недоумеваю я.
— Вы не знаете, какая обстановка у нас в Израиле, — объяснила женщина, — если бы он вызвал полицию, она бы заявила, что защищалась, а нападал на самом деле он. Это гарантирует несколько лет тюрьмы.
Но это еще не все. В Израиле, как и в США, полная забота о физическом теле ребенка и полное игнорирование его нравственно-духовной составляющей. Наказать ребенка нельзя, вот и все. Недавно в Израиле по русскоязычному телевидению был показан искалеченный, с выбитыми зубами школьный учитель. На перемене он сделал замечание школьникам, которые курили. После уроков они встретили его на улице. Взяли железные пруты и изувечили. Подростки 12–14 лет. Ни один прохожий не заступился. Все знают: тронешь ребенка — попадешь в тюрьму. Этот мужчина сказал, что уже никогда не будет учителем. Детей не только не наказали, но даже не поругали. Они продолжают учиться в той же школе. Одна из главных заповедей иудаизма гласит: «Не сотвори себе кумира». Верят ли в Бога израильтяне? Может быть. А вот государство, судя по всему, не верит.
— Но если вы думаете, что это предел кумирства женского начала, вы ошибаетесь, — говорю я. Описанная ситуация произошла в Израиле в ноябре прошлого года. Приблизительно в то же время в Америке к достаточно известному человеку в гостиничный номер проникла его фанатка. Переспала с ним по собственному желанию, а затем, вероятно, видя, что он не поддается на ее шантаж, заявила в полицию. И теперь он стоит перед выбором: пожизненное заключение или 25 лет тюрьмы. Здравый смысл не работает. Правосудие защищает права женщины.
Мне рассказали другой случай. Женщина переспала с хоккеистом, презерватив со спермой спрятала в холодильник, потом подарила его на день рождения своей подруге. Та сделала искусственное оплодотворение, и когда родился ребенок, подала на алименты. Генетическая экспертиза установила отцовство. Половину зарплаты, то есть несколько тысяч долларов, спортсмен должен теперь отдавать женщине, которую в глаза не видел. Америка достаточно нравственная и строгая страна. Но ее концепция человеческого счастья и все понятия о нравственности сведены не к защите Божественного в человеке, не к сохранению чувства любви, а к защите благополучия человека и сохранению его жизни. Поэтому, с одной стороны, в американских школах все окна затянуты сеткой, а поверх нее решеткой, а с другой стороны, детям позволяется все, даже растлевать свою душу неуемной сексуальностью.
Одна женщина мне рассказывала, как ее дети отдыхали в детском лагере в Америке.
«Определила туда детей, лагерь прекрасный, чистый, уютный, просто рай. О таком в России я только мечтать могла. Приезжаю дней через десять. Дети выглядят неважно. Они плачут и говорят;. «Спасибо, мама, все очень хорошо». Я вижу, что-то неладно. Вызываю воспитателя, а он наотрез отказывается мне их отдать. Представляете, моих собственных детей мне не отдают. Я уехала, а потом прямиком отправилась в полицию. Так вот, этот лагерь брали чуть ли не штурмом. Администрация не хотела отдавать детей. Потом они рассказали, в чем дело. Там все дети занимаются сексом с двенадцати лет. Не дай Бог, взрослый с ребенком переспит. А дети между собой — на здоровье. Им сказали, что их изнасилуют и убьют, если они скажут, что им здесь плохо. Я не понимала, почему их все-таки не хотели отдавать? Я бы их все равно забрала по истечении срока отдыха. Потом вдруг поняла. Для остальных детей они были чужими. Их нужно было сделать похожими на всех».
Если человек ломается нравственно, внутренне, он перестает сопротивляться среде и быстро принимает любые условия. Что делали в фашистских концлагерях? Если кто-то ослушался команды, его заставляли рыть себе могилу. Затем заставляли туда лечь, из шеренги вызывали другого и заставляли закопать первого живьем. Тот отказывался. Тогда им приказывали поменяться местами. Первому предлагали закопать второго. Он это делал — и превращался в раба. Человек терял свое индивидуальное «я» и начинал жить только интересами тела. Боясь за свою жизнь, он ежесекундно готов был пресмыкаться и предавать. И те из стоявших в шеренге рядом с ним, кто внутренне принимал его поведение, тоже отказывались от своей души. А такими людьми легко управлять.
Любое государство есть аппарат управления и подчинения. И любое государство, стремясь к подчинению, будет привязывать человека к благополучию, комфорту и стабильности жизни. И значит, государство всегда будет невольно тяготеть к безнравственности, уничтожению любви, а значит, к последующему самоуничтожению. Вывод прост. Если общественное мнение, представители религии, культуры не находятся в духовной, нравственной оппозиции к государству, то такое государство и такая цивилизация, имеют мало шансов выжить. Только любовь к Богу может спасти умирающее женское начало, возобновляя через себя атрофированный мужской импульс и вновь создавая гармонию развития.
На одной из недавних лекций я упоминал об одном из гениальных произведений Шекспира — «Ромео и Джульетте». Там кульминационная сцена как раз и раскрывается гибелью главных героев. Я долгое время думал о смысле последней фразы: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Всю мою жизнь мне это преподносилось так: представляешь, какая любовь! Представляешь, какая сила любви! Они оба не захотели жить друг без друга. А почему эта повесть самая печальная? Потому что ослепительно красивые, молодые, любящие, а все так несправедливо закончилось. Если отняли самое большое счастье, значит, будет самая большая печаль. Фактически это было призывом к подражанию такой большой и сильной любви и соответственно к подобным действиям. Все это называлось искусством, и я внутренне подражал героям Шекспира, не понимая, что это калечит мою душу, разваливает мою судьбу и здоровье. Потом я узнал, что одна из актрис, сыгравших роль Джульетты, попала в больницу после тяжелейшей депрессии. Но ведь искусство должно давать очищение души, приводить к катарсису.
Где же тут вспышка духовного просветления?
Я чувствовал: что-то тут не так, но что, понять не мог. Сейчас я понимаю. Самая большая трагедия и самая большая печаль в мире — это отречение от любви к Богу. Это потеря любви Божественной. Самое большое искушение, позволяющее забыть о Боге и отречься от Божественной любви, — это любовь человеческая. Бог дал нам жизнь. И когда мы не можем принять краха человеческой любви и с ее разрушением убиваем свою жизнь и любовь к Богу, это и есть самая печальная повесть на свете. Любой спектакль должен приводить к катарсису. А это означает победу любви Божественной над жизнью и человеческой любовью. Древние греки это чувствовали, и поэтому самым любимым жанром в Древней Греции была трагедия.
Мое знакомство с современной драматургией оказалось плачевным. Год назад мы с женой пошли на популярный московский спектакль. Одну из главных ролей играл известный артист, достаточно талантливый, с блестящей пластикой, что он и продемонстрировал зрителям. Немного юмора, несколько комических ситуаций плюс несколько эффектных конфликтных сцен. Правда, из-за чего конфликт и в чем смысл спектакля, понять было невозможно. Актеры попросту ходили по сцене и декламировали текст. О том, что текстовой план не работает, если нет эмоциональной конструкции, явно никто не подумал. А ведь все это давно блестяще описал Товстоногов. Похоже, и постановщик совершенно не знал, в чем смысл пьесы, а замысел-то был блестящий. Без конфликта нет развития, а в этой пьесе он великолепен.
Богатый старичок имеет деньги, а значит, и власть. Он всеми управляет и все ему подчиняются. И вполне естественно, что он по своему усмотрению решает вопрос, кто на ком должен жениться, а кто за кого выходить замуж. Но тут в великолепно отработанный человеческий механизм вмешивается высшая воля и называется она любовь. Отлаженная конструкция начинает разваливаться на глазах. И кульминационная сцена должна произойти тогда, когда один из главных героев вдруг осознает ничтожность денег и благополучия по сравнению с чувством любви. Герой делает правильный выбор. Самое интересное, что старик, облеченный властью и владеющий деньгами, ему уступает. Но этого катарсиса. он уже не выдерживает и умирает. Однако в этой, смерти мы должны увидеть воскресение души, и значит, даже в момент смерти главного героя, а вернее именно в момент смерти, мы должны ощутить радость спасения любовью. Но это все я уже домысливал потом, после спектакля. А сидя в зале и около часа наблюдая за бедными артистами, которые ходили и мучительно декламировали текст, не зная, зачем это нужно, я впал в уныние.
Кульминационной сценой в этом спектакле были мгновения, когда я вприпрыжку бежал к буфету. А катарсис я испытал, когда вместо 250 грамм коньяка по ошибке хлопнул 350. Зато в зал я вернулся умиротворенный и достаточно спокойно отсидел вторую половину спектакля. Жене уже не нужно было перегораживать выход и удерживать меня, чтобы я не сбежал. В совокупности с буфетом общее впечатление от спектакля сложилось неплохое.
