– Ой, – причитает тот, – извините! Езжу редко, бензин дорогой, практики нет!
Отпустил его владелец иномарки и в этот раз.
На следующем светофоре, как вы уже поняли, та же ситуация – снова Запорожец Мерседесу в бампер въезжает. Владелец Мерседеса уже и из машины не выходит, только в окно выглянул и назад обернулся.
А там ему уже очкарик из Запорожца с улыбочкой в окошко машет:
– Свои!
Манипулятор всегда играет на противоречивых чувствах другого, в то время как эффективно противостоящий манипуляции всегда целостен. Владелец мерседеса может без угрызений совести обратиться в суд – а может и хладнокровно терпеть, понимая, что он все равно никогда не будет отбирать последнее у бедного человека. Сказать, стал ли он жертвой манипуляции или нет, возможно только поняв, что он чувствует и следует ли он тому, что его чувства ему подсказывают. Целостный человек идет за своим пониманием жизни, в то время, как живущий по господствующим в обществе стереотипам почти всегда подавляет свои желания и потому попадает в новые манипуляции.
Если владелец мерседеса задыхается от бессильной ярости; если он чувствует себя униженным; если он готов растерзать виновника аварий, но не делает этого – значит, он пал жертвой манипуляции. Это может показаться абсурдным, однако произошло это только потому что он первый начал искать власти над владельцем Запорожца – ведь прощая его, он рассчитывал, что тот не будет больше въезжать в его машину! Мы не всегда властны воспрепятствовать кому бы то ни было вредить чужое имущество, посягать на чужое время или жизненное пространство – тем более, если слабое место его хозяина найдено и можно не опасаться встречных действий. И потому, пожалев неумеху, богатей сам дал ему власть над собой.
В поисках власти над другим человеком наше сознание вкладывает слишком много энергии в его жизненную территорию и ослабляет свою, становясь уязвимым для встречных манипуляций. Манипулируя, мы заболеваем опасной для психологического здоровья болезнью – децентрированием сознания. В результате привычки к децентрированию наше внимание становится хронически прикованным к действиям другого человека и к тому, что он от нас хочет, в ущерб пониманию того, чего хотим мы сами – и вот что из этого происходит.
Часто, когда нас подводят (например, одалживая у нас деньги и не отдавая их), мы возмущаемся, осуждая несостоятельных должников – ну почему эти люди не такие, как мы? Мы вот и помочь можем – а они даже не желают просто оставаться порядочными и выполнять свои обещания.
При этом мы почему-то не видим, что выдавливая из кого-то обещание соответствовать нашим требованиям в будущем (или легковерно рассчитывая на то, что так и произойдет), мы инициируем манипуляцию. Из страха быть плохими мы перекладываем на другого ответственность за происходящее (он обещает, что отдаст – значит отдаст), затем из жалости помогаем ему (проблема у человека – не дашь, обидится) и, в конце концов, из агрессивности взываем к его чувству вины, если он свои обещания нарушил (вот ведь жулик, а!? И не отдал же…).
Взять обещание нелишне – однако не забудем посмотреть на ситуацию и со своей территории. Ведь это мы решили иметь дело с этим человеком; это мы захотели поверить в то, что он не подведет. Иными словами, мы сами дали ему право властвовать над нашими деньгами, потому что мы считали, что властвуем над его мыслями и поступками. Кстати, тем, кто отдает себе отчет о возможном невозврате денег, чаще всего возвращают – в худшем случае, они не рассматривают невозвращенное, как потерю. А то и вовсе с самого начала не дают в долг.
Когда бы мы ни были втянуты в манипуляцию, это всегда означает, что, сознательно или бессознательно, мы начали искать власти над проявлениями других людей или же убедили себя в том, что эту власть мы уже имеем – слишком сильно рассчитывая на определенное поведение другого человека, мы всегда получаем непредсказуемый ответ.
С подачи американского психолога Карпмана, манипуляция называется Драматическим Треугольником, поскольку всегда сводится к трехактной драме, где каждый из участников поочередно играет одну из трех ролей: Жертвы, Преследователя и Спасателя, всегда оставляя другому участнику незанятую роль и меняясь с ним ролями от акта к акту. Одной из особенностей этой игры является то, что один из ее участников обязательно должен быть Жертвой.
Неотъемлемым свойством Жертвы является зависимость, боязнь самопроявления, безответственность и наивность, иногда парадоксальным образом сочетающаяся с иезуитской хитростью; Спасателя – жалость (не путать с состраданием!) и неумение быть плохим либо агрессивная навязчивость, а Преследователя – менторская, поучающая позиция, раздражительность и обидчивость. Во всех трех ролях, в свою очередь, присутствует страх, агрессивность и закрытость в общении, где, чрезмерно концентрируясь на действиях другого, мы как бы стремимся к проверенным многими поколениями, жившими в среде идеологий и коллективных верований, стереотипным действиям в рамках одной из трех ролей. Например, если нападают – проси пощады (оправдывайся и защищайся; делай то, что от тебя требуют либо притворяйся беспомощным, пытаясь возбудить к себе жалость); боятся или обижаются – бей по слабым местам (чтоб сильнее боялись) или оправдывайся; требуют помощи или демонстрируют собственную беспомощность – спасай (даже, если ты этого не хочешь). Всегда, когда мы хотим изменить проявления другого человека помимо его воли – давя на него (преследуя), задабривая его или насильно помогая ему (спасая), или демонстрируя ему свою беспомощность в надежде, что он начнет оправдываться либо броситься помогать нам (становясь жертвой), мы принимаем одну из этих трех ролей, предоставляя другую своему собеседнику.
Один мой знакомый, совершенно неприспособленный к домашней работе человек, часто выслушивал упреки жены по поводу испорченных выключателей, текущих кранов и надорванных обоев. Попытки что-то исправить или привести в нормальное состояние, как правило, ни к чему не приводили – жена бдительно стояла рядом и критиковала каждый его неверный шаг, пока он не взрывался и не бросал работу на полпути. Жена после этого долго плакала, а потом молча доделывала работу сама, но после этого длительное время с ним не разговаривала. При разговоре с общими знакомыми она считала нужным подчеркнуть: «У нас мужчина – я. Я делаю в доме всю мужскую работу сама». В доме постоянно были скандалы.
В приведенном примере муж чувствует себя Жертвой, когда его критикуют, Спасателем, когда делает работу для жены, не желая того, и Преследователем, когда обвиняет ее в том, что она ему мешает. Он становится Жертвой, желая, чтобы она не обвиняла его; Спасателем, чтобы она прекратила его критиковать и Преследователем, чтобы она не смела обращаться к нему больше с подобными просьбами. Он хочет получить власть над ее чувствами, не желая признать, что ее обиды – ее проблемы; над ее словами, вместо того, чтобы научиться пропускать их мимо ушей или остроумно парировать; над ее мыслями, чтобы она была ему благодарна и демонстрировала ему свою зависимость от него, вместо того, чтобы самому определиться, хочет ли он делать эту работу, или нет.
Жена играет роль Преследователя, когда призывает мужа к порядку и стоит над ним, Жертвы, когда работа делается не так, как она хочет и Спасателя, когда переделывает им начатое. Она хочет властвовать над его поведением (пускай работает по дому!), речью (какое право он имеет на меня кричать!) и желаниями (он должен хотеть того же, что и я). И пока они будут искать власти друг над другом, эта кровопролитная борьба никогда не закончиться. Она может завершиться лишь тогда, когда ее участники научатся отделять от себя проявления чужой жизненной территории, выходить за пределы принятых в обществе стереотипов и принимать друг друга такими, какие они есть – не пытаясь властвовать над другой стороной, но и не давая расширять чужую полянку за счет своей собственной.
Отношения в семье из примера наладились только тогда, когда муж, поняв, что он останется плохим в любом случае, ограничил свои обязанности хождением в магазин и мытьем посуды, отказавшись от любой работы, требующей ремонта или смекалки. Жена стала делать все сама, постепенно привыкла к этому, а потом и ворчать перестала.
Другой банальный сюжет: муж уходит к любовнице, бросив жену (или наоборот…) Происходит это чаще всего там, где его (ее) обвиняют во всех смертных грехах и демонстрируют свои обиды, манипулятивно принуждая к отказу от права выбора партнера (как правило, в диапазоне от «ну и иди к ней!» до «умоляю, не бросай меня!»). Однако, бывает и наоборот – там, где партнер открыто принимает ситуацию конкуренции и уважает право выбора своего супруга, супруг чаще всего, пройдя через полосу нового увлечения, делает выбор в пользу старой, «проверенной» связи.
