— Возьми перо и бумагу. Пиши!
Как завороженный, Ермолов потянулся за чистым листом, а пришедший, опять улыбнувшись, начал диктовать:
«Подлинная биография. Писал генерал от инфантерии Ермолов…»
Алексей Петрович хотел было возразить, что никакой он еще не генерал, а пока лишь скромный подполковник, но опять ничего не смог вымолвить и, словно загипнотизированный, исписал целый лист бумаги, на котором предстали основные события всей его последующей жизни. Здесь говорилось и о войне 1812 года, и о поездке ко двору персидского шаха в 1817 году, и о событиях на Кавказе, и об опале генерала при Николае I, и о весьма долгом периоде жизни в отставке вплоть до кончины в весьма почтенном возрасте. Закончив диктовать, таинственный человек удовлетворенно вздохнул и вдруг неожиданно исчез, словно его и не было. Ермолов же, очнувшись, кинулся к своему ординарцу, находившемуся в соседней комнате. Но тот поклялся, что никто не проходил в кабинет его высокоблагородия. Более того — и не выходил оттуда. Да и сама входная дверь дома давно была закрыта на замок.
Понимая, что история эта выглядит несколько странной, Ермолов долго никому о ней не рассказывал. И только в глубокой старости поведал о ней одному из своих близких знакомых. Знакомый этот отправлялся со спецпоручением в Европу и зашел попрощаться с Алексеем Петровичем в его московский дом на Пречистенке. Было это в конце 1859 года, и тогда Ермолову шел уже 83-й год. Друг тревожился, застанет ли он в живых старика, когда вернется.
— Не бойся, — сказал Ермолов. — Езжай спокойно. Я не умру до твоего возвращения.
— Ты уж постарайся! — пошутил гость.
— Нечего улыбаться! — хмуро сказал Ермолов. — Я точно все знаю.
— Ну уж и точно? Точно только Бог может знать, а нам, грешным, ничего не ведомо…
— А вот это не всегда. Ежели Бог допустит, и человеку все может быть ведомо!
— Ну это как сказать…
Генерал тяжело поднялся со своего массивного кресла и пробурчал:
— Не веришь… Да и я бы не поверил, кабы сказали. Но вот смотри!
Ермолов подошел к письменному столу и извлек из него пожелтевший от времени лист бумаги:
— Узнаешь, чей почерк?
Друг взглянул:
— Твой!
— Тогда смотри, — Ермолов раскрыл пожелтевшие листы. — Здесь записаны все важнейшие даты моей жизни. И записал все это я еще в молодости.
И Алексей Петрович рассказал другу ту самую таинственную историю, случившуюся с ним много лет назад. Он даже показал своему собеседнику весь документ, закрыв лишь последнюю строку.
— Этого тебе не надо читать, — произнес он. — Здесь записаны год, месяц и день моей смерти.
Друг прочел все внимательно и изумился. В самом деле, в документе точно были изложены основные факты ермоловской биографии. Да и бумага по виду была довольно старая. Но, быть может, старик решил пошутить и разыграть своего гостя? Тем более что последнюю строчку посмотреть не дал. Но уж как-то не похоже все это было на характер Ермолова, явно не склонного к подобным розыгрышам.
Сомнения развеялись окончательно, когда после смерти генерала в его архиве обнаружился тот самый документ с указанием абсолютно точной даты кончины — 11 апреля 1861 года. Надо сказать, что и встретил генерал свою смерть весьма примечательно. Он спокойно сидел за столом в своем любимом кресле, постукивая по старой привычке ногой об пол. То есть он спокойно ждал — уверенный в том, что произойдет.
Астральный пророк
Случай этот, ставший известным после смерти генерала, наделал много шума. Современники живо обсуждали его, гадая, кто же был таинственным незнакомцем, посвятившим Ермолова в тайну его собственной судьбы? Персонажем вещего сна? Вряд ли, ибо подобные сны если и предсказывают события, то не в таких количествах и не с такой точностью. Видением некоего духа в спиритуалистическом понимании? Сомнительно. Ведь генерал не узнал в таинственном госте никого, с кем был бы знаком.
Впоследствии сын генерала Ермолова в подробностях пересказал загадочную историю, приключившуюся в молодости с его отцом, известной исследовательнице оккультных явлений Елене Петровне Блаватской. Она живо заинтересовалась этим случаем и даже посвятила ему большую статью под выразительным названием «Астральный пророк». В статье этой, в соответствии с постулатами оккультизма и эзотерической философии, она утверждала, что случившееся было проявлением некоего высшего Эго генерала Ермолова. Ведь если принять доктрину о том, что для индивидуального бессмертного Эго человека в Вечности не существует ни прошлого, ни будущего, а только одно бесконечно длящееся настоящее, то окажется вполне естественным, что «вся жизнь Личности, которую одушевляет Эго, от рождения до смерти должна быть столь же ясно видна высшему Эго, как она невидима и скрыта от того ограниченного зрения, которое имеет его временная и смертная форма». По версии Блаватской, Ермолов, работая поздно вечером, внезапно впал в некое дремотное состояние. И личность его внезапно стала восприимчивой к присутствию своего высшего Эго. Именно по его подсказке Ермолов и записал чисто механически все события открывшейся ему биографии.
Что же касается образа странного человека, одетого как небогатый горожанин, то он, по мнению Блаватской, относится к «тому классу хорошо известных явлений, которые знакомы нам как ассоциации идей и реминисценции в наших сновидениях». Иначе говоря — своеобразным отражением множества горожан, которых Ермолову перед этим пришлось опросить в ходе своего расследования.
Может быть, такое объяснение предвидения генерала Ермолова и справедливо. Кто знает? Поговаривают, что к нему же склонялся в старости и сам генерал, когда на вопрос одного из знакомых, прознавших об этой интригующей истории, ответил, что таинственным человеком был… он сам.
Синие васильки — к радости,
Алые тюльпаны — к несчастью.
Помни об этом, мальчик!
Голос был женский. Тихий, но какой-то пугающий. Саша всхлипнул и попытался забыть. В голове вспыхнуло: «Это просто сон!» Но голос вновь прошептал: «Помни: васильки — к радости, тюльпаны — к несчастью!»
Маленький Саша Овер закрыл уши руками и бросился бежать. Голос стих. Наверно, не поспел за мальчиком, заплутал где-то вдали. Саша облегченно заулыбался и начал напевать песенку по-французски. В свои четыре года он уже бегло болтал по-немецки, как его матушка, и по-русски, как няня Акулина. А теперь сможет говорить с отцом на его родном французском языке. Это важно для Овера-старшего, ведь ему с женой пришлось бежать в далекую Россию из революционной Франции, где его ждала гильотина за верность королю. Счастье, что русский помещик Глебов предложил Жану Оверу место гувернера для своих чад в имении Панино Тульской губернии. Там в 1804 году и родился Саша.
Весело напевая, мальчик перескочил через канавку и вдруг застыл в изумлении: перед ним расстилалось огромное поле тюльпанов — алых, как кровь, и влажных, как свежее мясо. Саша в испуге вскрикнул и… проснулся.
За перегородкой звучали резкие голоса. Хлопнула дверь. Вбежала няня и кинулась к кроватке мальчика:
— Осиротел, соколик! Помер твой батюшка!
Загадка снов
Александр застонал и проснулся. Опять — проклятый сон: тюльпаны цвета крови… После смерти отца они снились ему дважды. Первый раз перед тем, когда неожиданно скончался любимый учитель Ивашковский, дававший Саше бесплатные уроки греческого языка. Саша жил тогда в Столешниковом переулке в Москве, куда мать и няня перебрались после смерти кормильца. Существовали почти в нищете. В 6 утра в любую погоду мальчик ходил к учителю через всю Москву, ведь без знания греческой грамматики даже самого способного ученика не возьмут на казенное обучение. Но однажды, вернувшись после урока под проливным дождем, Саша слег. Вот тогда-то и приснилось ему снова кровавое поле тюльпанов. А через два дня Ивашковский умер.
В другой раз Александр увидел проклятые цветы, когда ему стукнуло уже 25 лет. Он уже с блеском закончил медицинский факультет Московского университета и Медико-хирургическую академию, где получил степень доктора медицины. А ведь ему тогда исполнился всего 21 год! Молодого вундеркинда послали на стажировку за границу. Четыре года он проработал в клиниках Страсбурга, Парижа, Рима, Лондона. В мае 1829 года вернулся в Москву. К тому времени мать Александра переселилась на родину в Германию, так что в Москве новоявленного доктора медицины ждала одна няня. Овер снял дешевый мезонин на Трубной площади, и надо же — в первую ночь на новом месте увидел во сне красные тюльпаны. А через несколько дней узнал — в далекой Германии умерла его мать.
Московский спаситель
И вот снова! Александр вскочил в холодном поту:
