Однако вернемся назад к точке сборки и ее смещениям. Сновидящие обучаются передвигать эту точку усилием воли по всему светящемуся кокону. При этом они достигают тех зон осознания и восприятия, которые закрыты и недоступны для обычного человека. Путь к свободе для сновидящих ведет через весь этот опыт в спектре возможностей всего нашего осознания. Но окончательного, абсолютного освобождения сновидящие достигают посредством совершенно особого акта, к которому я еще, конечно, не готов. Они перемещают точку сборки на огромной скорости по всей ширине светящегося яйца. Это действие воспламеняет тотальное осознание, то есть человек одновременно осознает все. Именно этот процесс и приносит свободу. Кастанеда пишет об этом: "И когда выбранный миг наступает, приходит огонь изнутри, и они сгорают в нем, исчезая с лица Земли, свободные, словно их никогда здесь не было". 137)
Как представляется, условием достижения такого результата является полное овладение осознанием, произвольной подвижностью точки сборки. И только чтобы научиться сдвигать эту точку, толтеки обучаются всем их искусствам. Искусство Сталкинга вырывает точку сборки из ее привычной прочной фиксации и позволяет практику совершать небольшие ее перемещения. Искусство сновидения обусловливает перемещения по всему пространству, которые, однако, практикующий должен научиться контролировать. Третий метод сдвига точки сборки — "овладение намерением", и к практическим аспектам этого метода мы сейчас и перейдем.
В заключение этой главы мне остается только предостеречь от переоценки объяснения осознания принципом местоположения точки сборки. Осознание есть и останется всегда непостижимой тайной, единственным в своем роде чудом. Практики легко согласятся с этим, потому что какой мир действительнее: обычный или тот, что снится? Что есть «я»: двойник, птица или физическое тело? И есть ли вообще в нашем осознании место для чего-то еще, кроме чуда?
"Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа."
(Евангелие от Иоанна 3,8)
После пояснений, данных в предыдущей главе по поводу светящегося кокона и точки сборки, может легко возникнуть неверное впечатление, что тайна нашего восприятия и нашего осознания находится в нас самих и может будто бы быть сведена к внутреннему психическому процессу. Это впечатление обманчиво, потому что, как и везде, толтекское учение и здесь оказывается намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Учение о механизмах восприятия светящегося кокона не является солипсическим учением, что означало бы, что на самом деле существуем лишь мы сами, а наш мир является чисто вымышленной картиной нашего восприятия. Но это не так, потому что светящееся яйцо связано с миром щупальцем воли, связующим звеном, чем бы в конце концов мир на самом деле ни являлся. Поскольку мы можем воспринимать различные миры и вещи, как показывает толтекская практика, это “что-то”, с чем мы связаны посредством связующего звена, должно быть чем-то сверхмощным и таинственным. Толтеки называют это “что-то” намерением, духом, нагвалем или абстрактным, потому что здесь речь не идет о чем-то таком, что может ухватить наше сознание. И однако оно существует и определяет наше восприятие, укрепляя точку сборки на определенном месте. Определяя то, что мы воспринимаем, оно задает одновременно нашу судьбу. Если мы, например, воспринимаем, что мы попали в аварию, то принуждает нас к такому восприятию собственно намерение, и в то же время эта “авария” в своем действии становится нашей судьбой. По причине такого непосредственного действия намерения сам я предпочитаю среди всех наименований для этой власти судьбы название “Сила”.
Поскольку намерение имеет определяющее значение и, прежде всего, поскольку оно определяет позицию нашей точки сборки, толтеки создали третью практическую систему своего учения, которая была названа “овладение намерением”. Эта система отличается от двух других систем — искусства сновидения и искусства Сталкинга, и в то же время является связью между обеими и квинтэссенцией обеих. Такое положение дел непросто понять, хотя практику оно становится очевидно. Намерение — это особая сила, которая имеет атрибуты всемогущества и вездесущности. Однако, несмотря на такие качества, это ни в коем случае не Бог, потому что намерение нельзя ни описать, ни представить. А с Богом человек связывает определенное представление, образ Бога, который, если его повнимательнее рассмотреть, всегда оказывается в конце концов образом человека, то есть имеет человеческую форму. Поэтому толтеки говорят, что Бог — это человеческая матрица. Она проявляет себя также как чистый свет любви, который познают мистики в их единении с Богом и который они описывают как ни с чем не сравнимое чувство счастья и как чувство вновь обретенной целостности.
Намерение, напротив, совершенно неописуемо, мы можем его почувствовать только через его действия. Поэтому в прямом смысле невозможно говорить о намерении. Если намерение определяет и предписывает все наши восприятия, располагая в определенной позиции точку сборки, то, следовательно, все наши восприятия и являются действием намерения. Поэтому толтеки говорят, что намерение постоянно проявляет себя в восприятии. Однако обычный человек проходит, к сожалению, мимо откровения, содержащегося в характере его восприятия, потому что восприятие, мир и существование — все это сводится для него к чему-то повседневному и скучному, не имеющему особо глубокого значения. Если он что-то воспринимает, то он спрашивает себя, как это можно использовать, но никогда не спрашивает себя, что же это должно значить. Обычный человек зафиксирован на своем собственном образе и связанном с этим образом делании, и именно эта постоянная фиксация препятствует использованию приходящих к нему откровений намерения. Именно такое положение дел толтеки называют первым абстрактным ядром знаний о намерении. Поскольку о намерении в прямом смысле нельзя говорить, они представили все знание о намерении в виде маленьких историй. Я процитирую одну из этих историй первого абстрактного ядра так, как ее передает Кастанеда:
“История рассказывает об одном мужчине, который когда-то жил, нормальном мужчине без каких-то особенных способностей. Как и любой другой, он был проводником духа. И благодаря этому он был, как и любой другой, частью духа, частью абстрактного. Но он не знал об этом. Мир занимал его настолько полно, что у него не было ни времени, ни склонности разбираться в сущности вещей. Напрасно дух пытался проявить связь между ними. С помощью внутреннего голоса дух открывал ему свои тайны, но мужчина был не способен понять эти откровения. Конечно, он слышал внутренний голос, но он думал, что это были его собственные чувства, которые он воспринимал, и его собственные мысли, которые он думал. Чтобы вытащить его из его сна, дух дал ему три знака, три друг за другом следующих откровения. В физическом теле и бросающимся в глаза способом дух пересекал путь мужчины. Но мужчина не был восприимчив ни к чему, кроме своих собственных забот”, 138)
Как раз это и есть ситуация обычного человека; и хотя действующее лицо в этой истории — мужчина, можно то же самое рассказать о “женщине”. Фиксация на нашем собственном образе делает нас слепыми ко всему остальному. Нам могли бы быть в восприятии открыты величайшие откровения — мы не увидели бы их в своем самоослеплении или приняли бы их за продукт нашего собственного гения. Наше самолюбование вводит нас достопримечательным способом в заблуждение, и эффект всегда один и тот же, потому что из-за постоянной фиксации на нас самих ржавеет наше связующее звено с намерением. Таким образом мы грабим самих себя, грабим наши исходные возможности, даже не зная об этом.
Если бы люди знали о своей постоянной связи с намерением, они могли бы активно воздействовать на судьбу, манипулируя связующим звеном. По крайней мере, им бы были ясны планы судьбы, и их жизнь уже не была бы бессмысленным случаем, но стала бы взаимосвязанной со всем остальным. С другой стороны, это не были бы уже обычные люди, они стали бы магами. Давайте вспомним: нормальность означает, что точка сборки постоянно удерживается в определенной позиции. Но именно из этой постоянной фиксации развивается стагнация (От лат. stagnum — стоячая вода — застой. — Прим. ред), ржавеет наше связующее звено с намерением. Нормальность — это стагнация, и стагнация — это смерть нашего связующего звена.
Мы все научились — любой ценой быть нормальными. Ненормальность презирается обществом, потому что мешает социальному порядку. Но чем же является этот порядок, который, кажется, стал богом современного общества? Он заставляет нас вскоре после рождения выучиться играть определенную роль, — роль, которая, если повнимательнее присмотреться, недостойна человека.
