— Макс, ты что? — с беспокойством взглянул на него Адам. — Да найдем мы твоих красавиц!
— Чур, одну сразу мне! — бодро влез в разговор Моду. — Зачем ему сразу две?
— Согласен! — дурашливо хлопнул по растопыренной ладони малийца Адам. — А вторую — мне. Максу вообще девчонки не нужны, у него Оля есть!
При упоминании Ольги Барту стало еще хуже.
— Что за Оля? — заинтересовался Моду. — От меня что-то скрыли?
Адам принялся весело рассказывать об известной журналистке, гордости российского телевидения, и по совместительству — возлюбленной всемирно известного ученого Максима Барта.
Макс, чтобы не слышать этой болтовни, зажал голову в квадрат сомкнутых рук: еще пара минут отдыха и пора…
— Профессор! — услышал он вдруг тонкий жалобный голосок. И тут же еще раз. — Профессор!
— Что? — вскочил на ноги Барт. — Лиза! Мари!
— Макс, ты что? — уставились на него друзья. — Глюки?
— Нет! Я только что слышал их голоса! Они звали меня!
Приятели недоверчиво смолкли, вслушиваясь в тишину. Пару бесконечно долгих минут было абсолютно тихо, а потом откуда-то снизу тонко и ясно донеслось:
— Профессор!
* * *
Из отупляющего, почти парализующего оцепенения, в которое Ольга погрузилась после ухода Рощина, ее вывел звонок мобильного телефона.
Шульгин? — встрепенулась Славина. — Наконец-то! Сейчас она попросит, чтобы он забрал ее к себе, хотя бы на день, хотя бы на час. Потому что она не может больше находиться одна! Потому что — сходит с ума. Или уже сошла.
Оказалось — Машка.
— Лелька, а чего домашний не берешь? Вот, через Шульгина тебя выудила.
Судя по веселому щебетанью, о своем увольнении Виктор ей не сообщил. И правильно сделал.
— Макс звонил, — радостно доложила подруга. — У него все в порядке, только очень за тебя переживает, но я его успокоила.
— Где он?
— В Мали.
— А когда вернется?
— Не знаю. Он тебе будет звонить. Только трубу снимай! Как ты?
— Нормально. Рощин заходил.
— Рощин? Зачем?
— Хочет, чтобы я сделала еще одну программу.
— Гони его в шею! Хватит уже! Вот приедет, я ему устрою!
— У тебя-то как? Когда на работу?
— Да я уже там. Представь, сразу собрала планерку и заявила на субботу свой материал обо всей этой дикой истории с твоей программой, а буквально через час — звонок. Из Москвы. Газпром. Мужик, с которым мы подписали договор о сотрудничестве, вдруг спрашивает: а правда, что вы поддерживаете отношения со Славиной и собираетесь давать статью? Я говорю — да, а что? А он мне нагло заявляет: выбирайте, милочка, или наш договор, или ваш со Славиной. Третьего не будет. Нам, типа, в преддверии разработки газового месторождения на шельфе весьма важны взаимоотношения с вашим губернатором. Так что, никаких разборок!
— Маш, и в самом деле, не надо! — попросила Ольга. — Мне уже ничем не поможешь, так лучше о газете подумай!
— Еще чего! — отозвалась подруга. — На фига мне такой договор о партнерстве, если они мне диктовать будут, что писать, а что нет! Да пошли они! Без них жили и проживем!
— Маша, — Славина мгновенно вспомнила, что примерно так рассуждал и Шульгин, перед тем как его выгнали, — Маша, я тебя прошу, не лезь в бутылку! Я скоро приеду в Мурманск, мы обо всем поговорим.
С чего вдруг это сорвалось с языка? Какой Мурманск? Что она там забыла? И не собиралась, и в мыслях не было…
Второй раз этот город прошелся по ее судьбе безжалостным танком, размолов в труху налаженную жизнь. Первый раз — Леша, его гибель, и второй раз, пятнадцать лет спустя, она сама едва осталась жива. Зачем? Не лучше ли было погибнуть там, на Сейв-Вэре, вместе с близнецами, семьей Шубиных, съемочной группой, вертолетчиками… Мертвые не враждуют. И не было бы сейчас этого позора с изгнанием с работы, диких нелепых слухов, вереницы неприятностей у тех, кто хотел ей помочь. Витя Шульгин, Маша.
Да, но именно там, в Мурманске, она обрела Макса…
Обрела и тут же потеряла. Где он? В далекой и, наверное, опасной Африке. Приедет, узнает, что с ней случилось. И что тогда? Поймет ли? А если то несчастье, которое она несет, обрушится и на него? Получается, что никто, никто из тех, кто с ней в последнее время общается, не выходит сухим из воды. И эти голоса в ее голове… Хороша же она будет к возвращению любимого, невменяемая, зашуганная, пугающаяся собственного отражения в зеркале…
Машка продолжала что-то возмущенно лопотать о том, что если на нее будут давить, то она пошлет всех и все, и уйдет из газеты, которая обрыдла ей до крайности, и станет писать женские романы про любовь-морковь…
— Маш, не пори горячку, ладно? — снова попросила Ольга подругу. — Пусть все немножко успокоится.
И тут же раздался новый звонок, на сей раз и впрямь от Шульгина.
— Лелька, ты там как? Давай срочно собирайся, ну, там, глазки-губки подмажь, чтоб выглядела, как в телевизоре! О программе весь город гудит, как я и говорил! В семь в универе на геофаке встреча студентов с Ольгой Славиной! И эту встречу будет снимать наше кабельное телевидение. Они ребята отчаянные, ни от кого не зависят, а смотрит их весь город!
— Витя, ты что, какая встреча? Я не пойду!
— Пойдешь-пойдешь! А я еще и масла в огонь подолью, расскажу о сегодняшней панике, о том, как меня с работы поперли! Леля, ну мы же без боя не сдадимся?
— Витька, по-моему, это плохая идея…
— Отличная! Я тебе говорю! Давай, не кисни! Заеду ровно через два часа.
Ольга стояла перед зеркалом, вглядываясь в собственное отражение, и не узнавала себя. Турецкий загар, еще пару дней назад ровный и сладко-шоколадный, приобрел зеленоватый оттенок, какой случается на месте начавшего проходить синяка. Глаза окаймила темная с желтизной пыльная пенка. Ее очень хотелось смыть, оттереть, отшкрябать, но ни мылу, ни губке, ни полотенцу она не поддавалась. Губы странно усохли, будто спеклись, и от их углов стекали вниз две грустные темные ленточки.
Неужели это я? — равнодушно подумала Ольга. — Этой женщине там, в зеркале, лет пятьдесят… Так бывает? Когда я последний раз смотрелась в зеркало? Вчера, перед эфиром. И вчера это была еще я. А сейчас? Приедет Макс, увидит меня такую… Зачем я ему? Зачем мне вообще жить? Не будет меня — не будет проблемы. У всех все наладится. Дело в том, что я просто не хочу больше жить. Не хо-чу.
- Смерть так же драгоценна, как и жизнь, — сказал кто-то в самое ухо. — Смерть — это не конец, это просто переход. Но время твоего перехода еще не пришло.
— Да? — удивилась Ольга. — И кто же это решает?
— Ты. Ты решила это давно, когда только собиралась на Землю. Здесь очень нужна твоя помощь.
— Чем я могу ей помочь? Разве тем, что уйду. Стану травой, камешками, песком.
— Человек и Земля — это единая сущность, одна система. И все, что делаешь ты, отражается на структуре планеты. Разве ты не изменилась после того, как на Сейв-Вэре рушились скалы? Разве ты не чувствуешь, как переменился мир?
— Еще бы, — горько усмехнулась девушка. — Я теперь — прокаженная, и все, кто касается меня, — тоже заболевают.
— Или — тоже начинают понимать то, что уже поняла ты?
— Я? Как раз все дело в том, что я ничегошеньки не понимаю.
— Разве? А тебе не приходило в голову, что маяк никогда не ставят в светлых местах? И, может быть, твое единственное предназначение — светить туда, где темно?
— А близнецы? А остальные? Те, кто погиб?
— Они сделали свою часть дела, теперь — время за тобой. Последние дни тебе плохо, ты беспокоишься и тревожишься, но неправильно истолковываешь все это.
— Неправильно? Я знаю, что просто схожу с ума.
— Это — ложный посыл, не бойся его. Твое беспокойство — это тревога не о себе, это — опасение за судьбу планеты.
— Что? Причем тут планета?
— Разве тебе безразлична судьба партнера?
— Макса?
— Земли. Планета — партнер любого из вас, людей, она нуждается в тебе так же, как ты в ней.
— Тогда почему все происходит так? Разве Земле нужно, чтобы я страдала?
— Не стоит думать, что твоя жизнь — это наказание за что-то. Земля — не пристанище грешников. Земля — это место строительства рая.
— Именно поэтому здесь так много зла. И оно сильнее, изощреннее, пронырливее, чем добро! Почему так? Почему это допускает Бог? Или, как ты говоришь, Дух? Почему он не защищает наши души?
— Потому что за них никто не борется.
— Как это?
— Зло — это то, что создано самим человеком, а не кем-то коварным и всемогущим! Тьма не в щупальцах коварных пришельцев и не в кознях дьявола, она — в ваших головах. Зло и добро, как и тьма и свет — внутри вас. И только вы решаете, чему из них суждено проявиться. Вы определяете необходимую меру равновесия, а вовсе не сражающиеся за ваши души ангелы и демоны. И означает это единственное — зло победимо, и вы вполне властны над ним. Помнишь, ты была маяком?
