тех пор, пока спина не покрывалась волдырями, а мы не начинали молить Бога забрать нас домой прямо здесь и сейчас. И потом он раздирал эти волдыри широким кожаным ремнем, привязанным к палке. После такого ты был полностью в крови — от шеи до пояса.
— Иногда они при избиении раздевали нас догола, и это было самое худшее, потому что за твоим унижением наблюдали женщины и дети. Им было недостаточно содрать с тебя кожу, они пытались сломить твой дух. Подчас им это удавалось, и черные теряли самоуважение. Иногда женщины обворачива-ли нас вымазанными салом простынями. Порой после сильных избиений мы носили ее под рубашкой три-четыре дня.
— Однажды Даниила разозлил Исаак, и он повел беднягу к пруду. Мы знали, что это очень плохо, потому что нас обычно
избивали на глазах у других, чтобы преподать урок. Час спустя он вернулся без Исаака, и жена Исаака начала причитать, потому что все понимали, что это означает. Через несколько дней кто-то нашел тело Исаака, плавающее в пруду, и я слышал, как некоторые говорили: «Этот старый негр просто не умел плавать». Конечно же, Даниилу это сошло с рук, но только до поры до времени. Мы знали, что однажды он попадет в руки Божьи, и Бог поступит с ним так, как мы и представить себе не могли. И это, несомненно, так и произошло. Однажды я увидел Даниила через эту дверь подобно тому, как Лазарь увидел богача. Это длилось всего мгновение, но я увидел его в аду, а он увидел меня здесь, и от этого ад для него стал еще мучительнее.
Дэни содрогнулась.
— Даниил... По иронии у него было библейское имя.
— Меня избивали люди по имени Петр и Тимофей, а самую злобную из всех известных мне женщин звали Марфа. Всегда было странно слышать, как этими христианскими именами называли людей очень далеких от христианства. Мне всегда было жаль их, потому что я знал: если они не покаются, то ангел-мститель Эль-Иона отнесет их в преисподнюю.
— Удивительно, как вы могли жить под таким гнетом, — сказала Дэни.
— Человек может выдержать, что угодно, если его глаза устремлены на награду — то, что придет взамен прошлого и настоящего. Я думал о том, как старый корабль «Сион» увезет меня через Иордан далеко от Египта и фараона в землю, где течет молоко и мед. Я думал об Иисусе и о том, что Он страдал намного больше меня, потому что понес грехи — мои и всего мира, включая Даниила. И я думал о том, что наказание за мои грехи, которые намного меньше грехов Даниила, будет более тяжким, чем может перенести кто-либо из людей. Знаешь, страдание — это не всегда плохо. Это один из уроков, которые я извлек, пребывая здесь и наблюдая за происходящим в мире теней. Вера спотыкается там, где должна возрастать, и возрастает там, где должна была бы спотыкаться. Большинство Божьих детей не выдержало испытание процветанием, но выдержали экзамен бедствий. Как насчет новых уроков?
Дэни утвердительно кивнула.
— Мне не терпится получить их.
— Божьи дети не должны удивляться страданиям. Это точно. Петр говорит: «Огненного искушения, для испытания вам
посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь».
Дэни увидела, как в двери прошлого материализовалась еще одна сцена.
— Это старый господин Джекобе. Он был религиозным человеком, но только так, как устраивало его. Ты знаешь эту негритянскую песню: «Все, кто говорят о небесах, туда не идут»? Это можно сказать как о черных, так и о белых, и, несомненно, можно было сказать о господине Джекобсе. Он приглашал торговцев, устанавливал большой столб и после того, как все лошади и коровы были проданы, выставлял на продажу рабов. Чтобы скрыть рубцы от избиений, он покрывал их какой-то горячей, обжигающей кожу коричневой смолой. Чем глаже была кожа, тем выше была цена. Потом он срывал с рабов одежду, чтобы продемонстрировать их мускулы.
— Ты часто думал о побеге, пока, наконец, не предпринял его?
— Я думал об этом каждый день. Человек хочет свободы не только в жизни грядущей, но и в жизни нынешней. Если бы дело было только во мне, то это было бы просто. Я бы или стал свободным, или умер и был бы по-настоящему свободным с Иисусом. Не скрою, я даже думал прихватить с собой нескольких самых жестоких надсмотрщиков, но не сделал этого. Я знал, что иду на небеса, а они — нет. Так вот, у меня были Нэнси и дети, и я понимал, что не могу убежать с ними. И я не мог оставить их, подвергнуть избиениям за то, что я убежал. Я никогда не оставлял свою семью. Я скорее тысячу раз бы умер, чем сделал это.
Дэни смотрела на Зеке с восхищением, замечая в нем так много черт своего отца. Она высоко ценила это христианское наследие, уходящее корнями в два предшествующих поколения, и сожалела, что на земле ей встречалось мало таких людей, как Зеке и папа.
— Но после того как Нэнси и Руфь увезли, а Абе вырос, я больше не мог ждать. Я хотел быть свободным: в Огайо или в Канаде, или на небесах.
Дэни посмотрела через дверь и увидела человека, подходящего к Зеке, — хорошо одетого человека, господина.
— Итак, Зеке, я знаю, что ты счастлив жить здесь, со мной. Ты знаешь, что я хорошо забочусь о тебе, ведь так, парень?
Дэни понимала, что этот человек пытается разговаривать с Зеке на плохом негритянском сленге, не зная толком, как это делать.
— Да, сэр, господин Джекобе, — услышала Дэни ответ Зеке. — Я как раз говорил этим неграм о том, какой вы добрый господин. Спасибо, большое спасибо за то, что вы такой добрый господин. Да, сэр, спасибо.
Джекобе, похоже, колебался, как бы размышляя, нет ли в словах Зеке легкого сарказма по отношению к нему. Однако он отбросил эту мысль, как будто разум Зеке был неспособен на подобную хитрость
