Этих крыс нельзя убивать. Даже когда их просто называют крысами, это противно слуху людей, молящихся в храме. Это не крысы; они только притворяются крысами. Это божественные сущности, великие святые, поклонники Матери-богини Дурги, и они приняли облик крыс лишь для того, чтобы быть ближе к Матери.
Можно ли поддерживать такие суеверия в двадцатом веке? Но даже разумные, даже образованные люди ходят туда, потому что эта вода имеет целительную силу. Должно быть, это самая грязная вода в мире — ведь можно представить, что еще делают в ней крысы. И весь храм кишит крысами.
Человек не так разумен, как нам хотелось бы.
В Калькутте я посещал большой храм Матери Кали. Там даже сейчас каждый день убивают коз в жертву Матери-богине. Она кровожадна.
Наверное, вы видели изображение этой Матери-богини. На это стоит посмотреть, поскольку если такова Мать мира, то возможно, Адольф Гитлер и Рональд Рейган — ее единственные сыновья! Она сидит верхом на льве. В одной руке она держит свежеотрубленную человеческую голову — из нее капает кровь. В другой ее руке окровавленный меч. На ее шее — ожерелье из человеческих черепов. Такова Мать мира!
Каждый день ей нужна кровь. И ей поклоняются в одном из самых культурных городов Индии, Калькутте. Никто не возражает: "Это отвратительно. Это бесчеловечно. Это не сострадательная, любящая Мать. Даже человеческие матери не так опасны; а это Божественная Мать!"
Но возможно, причина в том, что говорит Заратустра. В определенное время, в определенном контексте что-то могло быть важным. А может быть, это и не имело никакой важности, а было просто выдумкой, изобретением священников. И если все меняется, всем этим Матерям-богиням, всем этим богам следовало бы сказать: "Пока, ваше время вышло. Теперь оставьте нас в покое!" День, когда человек говорит прошлому: "Пока, оставь меня одного, дай нам побыть в настоящем. Дай нам возможность быть абсолютно свободными и ответственными за наши поступки, быть сознательными, чтобы идти в ногу со временем, со всеми переменами, двигаться вместе с рекой жизни..."
"Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!" — некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь. Почти во всех писаниях мира, во всех религиях, вы найдете нечто подобное: "Ты не должен красть. Ты не должен убивать".
Но религии убивали — убивали друг друга. Христиане убивали иудеев, мусульмане убивали христиан, мусульмане убивали индуистов, индуисты убивали мусульман. В их писаниях все время говорится об этом, они все еще почитают эти писания священными, и они все время делают прямо противоположное.
Христианская Библия говорит: "Бог есть любовь". Но христиане убили больше людей, чем любая другая религия в мире. Во имя Бога, который есть любовь, они сожгли живьем тысячи женщин — во имя Бога, который есть любовь. Должно быть, мы слепы; иначе как все это может продолжаться? Это продолжается до сих пор.
Но я спрашиваю вас, — говорит Заратустра, — были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова?
Разве мало в самой жизни убийств и разбоя?
Люди воруют под прикрытием софистики. Люди убивают под прикрытием красивых слов. Адольф Гитлер убил шесть миллионов евреев и убедил одну из самых интеллигентных стран в мире... Историки не смогли бы поверить, что страна, родившая Эммануила Канта, Гегеля, Фейербаха, Карла Маркса, Зигмунда Фрейда и Альберта Эйнштейна, поверит какому-то чокнутому Адольфу Гитлеру, что "В нашем падении, в падении Германии и в нашем поражении в Первой мировой войне виноваты евреи". Здесь нет никакой связи. Было бы столь же логично, если бы он сказал: "В падении Германии, в поражении Германии виноваты велосипеды — давайте уничтожим все велосипеды!" Это было бы так же нелепо, как уничтожение евреев. А он убедил народ одной из самых интеллигентных стран.
Кажется, нашей разумности недостаточно, чтобы защитить нас от идиотов, фанатиков, от всяких сумасшедших. Достаточно любой мелочи, и мы готовы убивать друг друга — ради прекрасных слов, красивых названий. Сейчас Россия готовится уничтожить весь мир во имя коммунизма. Интересно, задумывались ли когда-нибудь эти люди или нет: если в мире не останется людей, на что нужен коммунизм? Кого вы осчастливите им? Мертвые тела?
Конечно, все мертвые равны; они все коммунисты. Мертвое тело могло принадлежать богатейшему человеку или нищему — это безразлично, труп есть труп. Смерть — великий уравнитель. Наверное, Россия старается сделать эту планету планетой коммунизма — большой могилой.
А Америка готовится... во имя демократии, во имя свободы слова — прекрасные слова, чтобы одурачивать людей, обманывать людей. Они нагромождают склады ядерного оружия, и никто не спросит их: "Все это оружие, накопленное вами, может, по меньшей мере, семь раз разрушить планету. Кого вы осчастливите демократией?"
Я не думаю, чтобы трупам понадобилась свобода слова. Во-первых, им нечего сказать. Но ни Америка, ни Россия не собираются слушать никаких доводов. А если вы попытаетесь, вы подвергнете себя опасности.
Меня арестовали в Америке совершенно без всяких причин — без всякого ордера на арест, потому что нельзя получить ордер на арест без всяких причин. Они не могли даже на словах объяснить мне, почему, по какой причине они арестовали меня. Все, что они смогли мне предъявить — это двенадцать заряженных револьверов. Это были их аргументы — очень примитивные и совершенно бесчеловечные. Я сказал им:
— Я хочу связаться с моим адвокатом, потому что это странно. Это противоречит конституции, вашей конституции. Вы не можете арестовать меня без ордера. Я хочу, чтобы мой адвокат приехал и разобрался в этом.
Они не разрешили мне сообщить адвокату. Наоборот, они сказали:
— Ваш адвокат найдется сам. Я спросил:
— Как он сможет найтись? Вы сообщили ему? Вы знаете, кто мой адвокат? Но они ответили:
— Мы ничего не знаем. Это приказ сверху, из Вашингтона.
И они заставили меня признать, что я совершил два преступления. Я никогда не думал, что правительство шантажирует невинных граждан.
Но они так шантажировали... они не могли сказать это мне, они сказали моим адвокатам. Адвокат правительства сказал:
— Если вы хотите сохранить Бхагвану жизнь, просто признайте любые два преступления. Вот список. Там было тридцать пять преступлений, которые я совершил.
Я не выходил из своей комнаты; три с половиной года я провел в безмолвии, но они умудрились написать список из тридцати пяти преступлений, которые я совершил. Они сказали моим адвокатам:
— И мы, и вы знаем, что он не совершил никакого преступления. Но это дело Соединенных Штатов Америки против Бхагвана Шри Раджниша. Мы не допустим, чтобы один человек выиграл дело против всей великой американской нации. Мы знаем, что он не совершал никаких преступлений.
Поэтому мы хотим предложить вам вот что: признайте их и уговорите Бхагвана. Он должен просто сказать "да" на два преступления — любые два, это не имеет значения. Мы не хотим доводить дело до суда, потому что на суде победите вы. У нас нет никаких свидетельств; у нас нет доказательств. Победа вам обеспечена, но до того, как вы победите, жизнь Бхагвана будет в опасности. Америке не хотелось бы проиграть одному человеку — вы должны хорошенько понять это.
Мои адвокаты были одними из лучших в Америке. Со слезами на глазах они пришли ко мне в тюрьму и сказали:
— Мы здесь для того, чтобы защищать вас — чтобы не было сделано ничего незаконного — но мы, по-видимому, беспомощны. Они хотят, чтобы вы убрались немедленно, без всякого суда, потому что им прекрасно известно, что на суде они не смогут ничего доказать.
С другой стороны, они не хотят проигрывать; так что для них единственным решением будет не позволить вам выйти под залог и убить вас в тюрьме. А в случае вашей смерти дело закроют — без всяких решений о том, кто победил.
Тем не менее, я настаивал на том, чтобы возбудить дело даже с риском для жизни, но они сказали:
— Это абсолютно бесполезно; это все равно, что биться головой о стену. Подумайте о своих людях во всем мире. Есть люди, которые уже двенадцать дней не ели — с тех пор, как вы в тюрьме. Мы слезно вас умоляем: просто согласитесь. Ваш самолет стоит с заведенным мотором. Мы хотим, чтобы вы уехали из Америки немедленно, в тот же миг, когда вас освободят; у нас есть подозрение, что ваша жизнь в опасности.
Полностью осознав положение, я согласился. Я даже не знаю, какие преступления я подтвердил. Я сказал адвокатам:
