Фантазия одних рисует себе города, превосходящие в красоте все города вселенной. Другие видят эти города, гуляют в них, устраивают себе образы чертогов, роскошнейших помещений; третьи устраивают в них уже трактиры, кабаки, увеселительные заведения, биржи, театры, игорные дома, банкирские конторы. Каждый устраивает себе жизнь по своему вкусу так, как ему хотелось бы жить и чего он нигде достигнуть не мог.
Кто видит себя министром, магнатом, аристократом и устраивает приёмы, к нему съезжаются с поклоном и считают, что наконец добились той чести, что они приняты у столь высоко поставленной особы. Всегда находятся лакеи, которые при жизни добивались быть лакеями у министра, и этого счастья удалось достигнуть им только в аду. Устраиваются роскошные салоны; прекрасные кареты, запряжённые небывалыми на земле лошадьми, развозят визитёров по разным концам города, заезжают на катание, в парки и даже на стрелку. Тут же сады с таким обилием растительности, которой ни на одной планете вселенной нет; с такими статуями, из которых каждая есть чудо искусства, с решётками из чистого золота с драгоценными камнями и бриллиантами неимоверной величины, с фонтанами, бывшими до небес, и с цветами изумительной красоты. В другом углу этого фантастического города идёт нескончаемое веселье, собрались весельчаки и жуиры: пьют, кутят, едят, танцуют и чего, чего только у них нет. Никакой Нерон не в силах придумать столь великого празднества, обставить себя столь комфортабельной роскошью и столь весёлым дамским обществом. Нигде стольких красавиц нет, как в аду, нигде они так не любезны, не привлекательны и не пикантны, и на перерыв не стараются удовлетворить нашим извращённым вкусам. Одним словом, идёт оргия, в полном разгаре, которую никакая сказка сказать не в силах.
В третьем углу ада собрался народ деловой. Они занимаются денежными операциями. Нет банков богаче, чем они в аду. Проценты взимаются без ограничения, народ посещает их охотно, ибо всякий желает обделать свои делишки и члены банка обогащаются не по дням, а по часам несметно.
По близости расположен игорный дом; здесь ведётся игра без запрещения и по какому угодно кушу. Передвигаются капиталы прямо лопатами, ибо горстей уже не хватит. Страсти разыгрываются, все выигрывают и вполне довольные собой начинают новую нескончаемую пульку.
Такова внешняя показная сторона ада. Всякий найдёт себе занятие и жизнь по вкусу и по характеру, и совершенно в том тоне и размере, как каждому угодно. Здесь есть место и время для властвования, кто привык к тому; для торговли, кто того желает, для ростовщичества, для издателей книг и газет; одним словом, нет такого дела на земле, которого не нашлось бы в аду. Денница ходит невидимо между ними и с глубоким презрением к ним злорадствует своей победе и научает своих бесенят к неусыпному возбуждению болезненных фантазий. Он вместе с тем скорбит, что погубил ещё мало народу; но зато представляет себе будущее ада, когда весь мир обратится к нему за исполнением своего желания. Он считает людей настолько глупыми, так глубоко презирает их, что считает это возвращение всех людей к нему вполне возможным. Он мстит им за Бога. Он считает, что выполнил перед каждым все свои обещания и даже дал им больше, чем обещал.
Но если заглянуть в душу каждого, то картина будет не столь отрадная. Они все наказаны тем родом жизни, который так желали получить, и мучаются теперь избытком её, или сознанием всей бесполезности этого избытка, ибо и он даже не в состоянии удовлетворить их.
Обратите внимание на этого скупца банкира, заглушившего в себе ещё при жизни все добрые чувства, всю любовь к своим детям и нарушившею весь завет Бога из-за денег и страсти к наживе. При жизни не было конца его алчности к деньгам, он чистил каждый потускневший червонец, чтобы насладиться его видом и таким сошёл он за гроб. Теперь он окружён несметными богатствами - это была мечта в его жизни и теперь она исполнилась за гробом; он теперь имеет столько богатств, что не знает, куда их девать; но мысль привыкла к его ненасытности в этом направлении; страсть и алчность работают постоянно и требуют всё новых; это ему надоедает; делает его состояние невыносимым, тем более, что он чувствует всю бесполезность их. Теперь он не переносит вида денег, но мысль независимо от его воли требует их ещё и ещё. Он вспоминает теперь о красоте жизни, о бывшей у него некогда любви к детям и сострадании к ближним, но всё заглушается одним алчным требованием денег и несметным прибыванием их. Голова перестаёт соображать, он как бы в чаду, как бы окружён чем-то невыносимо ему противным, а деньги всё прибывают и прибывают.
Вон, вдали, вы видите пьяницу, забился он в угол и окружил себя вином; но теперь вино уже не удовлетворяет его, оно ему противно, но развращённая воля требует всё вина да вина, и иначе он не может себя представить, как пьющим этот отвратительный напиток, и невольно для себя всё требует нового вина и ещё вина.
Вот барыня кокетка, которая бросила все заботы о детях и прямо помешалась на визитах, на костюмах и на своей якобы красоте и молодости в 40 лет. Теперь она обречена на то же занятие, и без перерыва будет визитировать и наряжаться, наряжать и визитировать целую вечность без отдыха, ибо ночи в аду нет, там один светлый день. Объезжая все великосветские салоны ада, она выслушивает всё те же банальные комплименты флиртёров. Теперь она насквозь видит своего флирта и знает, что он нагло лжёт перед ней, ибо думает совсем не то, что говорит. В свою очередь она невольно отвечает ему любезностью, зная очень хорошо, что здесь в аду и флиртёр понимает, что в душе она его глубоко ненавидит и презирает. Однако, ни тот, ни другой остановиться не могут, ибо привыкли к модной лжи и притворству. Они глубоко друг друга ненавидят, рады растерзать друг друга; но невольно для себя скалят модную улыбку, продолжают сохранять этикет и говорят друг другу пошлости без конца и будут век их повторять на разные лады, ибо ни к чему другому, лучшему они не приучили свою душу.
Мучения преступников и гордецов ещё ужаснее! Для них денница сам устраивает особые помещения, где они могли бы удобно предаваться своим собственным ощущениям. Гордецы в аду живут очень удобно, но в одиночестве и во тьме. Они при жизни не приучили себя обращать внимание на людей и с участием входить в положение ближнего, теперь уже им кажется, что никто не замечает и не видит их. Они скитаются по всей планете, посещают самые людные улицы, люди шныряют по всем направлениям, их множество, но никто не замечает их. Люди проходят так близко к ним, что задевают и толкают их, но они не могут возбудить в них внимания к себе, их никто и видеть не может.
Убийца представляет себе постоянно картину своего убийства. В ужаснейшем виде предстают перед ним все жертвы и не покидают его. Он сам находится в неподдающемся описанию раздражении и представляет себя постоянно вонзающим кинжал в раны. Кровь течёт нескончаемо, он купается в крови, ему невыносим вид и запах тёплой крови, но болезненная мысль требует новых жертв, всё больше и больше крови, всё новых преступлений и так без конца и предела, всё одно и то же и всё невыносимо тягостно.
Физических мучений нигде никто никогда не испытывает; но всякий род греха со всеми его разновидностями имеет и соответствующий ему род нравственных мучений, истекающих из самих особенностей греха. Поэтому можно себе представить до чего разнообразно помещение мучеников ада, ибо нет положительно предела разнообразию оттенков каждого греха. Например, неприязнь к ближнему, презрение, ненависть, вражда, злоба, отвращение, омерзение, мстительность, обида, издевательство, плутня, обман, мошенничество, всё суть разновидности одного и того неправильною отношения к ближнему, и все они вызывают особое внутреннее состояние, которым денница подыскивает особое помещение, более соответствующее вкусам каждого, чтобы покрепче связать их с адом и тем упрочить их пребывание в нём.
В аду нет ночи, - там вечный день, вечный праздник, вечное осуществление самых заветных желании каждого и это осуществлена доведено до одурения, до невозможности, до обморока. Усталый выведенный из всякого терпения человек, впадает по временам в какое-то забытье. Мучимый каким-то ужаснейшим кошмаром, в котором он видит всё тот же избыток и избыток, он мало-помалу погружается в мрак и хотел бы хотя на минуту забыться. Но сна в аду нет; - нет и покоя. Перед ним появляются бесенята, которые издеваются над ним, смеются, выставляют все его смешные стороны, представляют его, передразнивают и выводят из терпения: Физических болей они никаких не причиняют, разве только кто-нибудь из них по-дружески щипнёт или толкнёт, но зато нравственное состояние не поддаётся никакому описанию, и как только рассерженный и раздосадованный человек вскакивает, чтобы разогнать их - зашевелилась и его собственная мысль и снова требует денег, водки, флирта или оргий... и так целую вечность, пока человек не вспомнит Бога и не признает перед Ним своей виновности.
