Несколько недель мы шли по следу голубого барана. Высотомер с изрядной регулярностью сообщал, что мы поднимались на 4600, а иногда и на 5500 метров. Над нами возвышается еще один великан — вершина Канченджау, чей «рост» составляет 6920 метров. Где-то под нами находится едва заметная серебряная петля — там внизу поет свою неистовую песню река Лачен. Я сижу на валуне и мечтаю. Внезапный громкий крик улара отрывает меня от фантазий. Я слышу хлопанье крыльев и лротяжный свист. Птица, быстрая как стрела, летит в сторону долины. Она свистит, и этот звук отражается от каменных стен. Когда мне казалось, что птица должна была врезаться в скалу и на такой скорости полета разбиться, она отклоняется, огибает скалу, ныряет вниз, где скрывается от моего взгляда в одной из трещин. Между местом, где исчезла птица, и местом, где мы отдыхаем, зияет глубокая долина, которая внезапно освободилась от власти тумана. Земля там усыпана желтыми первоцветами, склоны светятся розовыми бутонами еще каких-то цветов.
На голых глыбах мелькнуло что-то серебристое. Это растет широколистная соссюрея. В этой долине очень много этого растения. Просматриваю через бинокль с восьмикратным увеличением всю долину. Я рассматриваю каждую глыбу, каждую нишу в скале, все перевалы, где могли бы спрятаться днем стада голубых баранов. Но все напрасно. Опять ничего нет. Иногда мне кажется, что я все-таки увидел раскидистые рога голубого барана. Но каждый раз это оказывается либо причудливая глыба, либо тень от каменных обломков. Порой мне сдается, что где-то на перевале близ хвойного леса показалось стадо баранов, но на деле это оказывается не чем иным, как обросшими камнями, которые дурачат меня своим беспорядочным расположением.
Всем нам ясно, что надо решаться продолжать наши поиски на горных хребтах, расселинах, в лабиринтах гор и попадающимся нам на пути горных долинах. Мы крадемся дальше осторожно, как горные кошки. За мной следует Краузе, который постоянно держит кинокамеру наизготове. Затем прибывает Мигма, верный помощник Краузе. Он приносит пленки, объективы, приспособления — одним словом, все то, что может потребоваться кинооператору, когда он хочет быть во всеоружии во время охоты за редким животным.
Сколько дней мы пребываем здесь, наверху? Сколько унылых часов мы провели здесь, в тумане? Нам это уже безразлично. Мы потеряли представление о времени. В своем фанатичном терпении мы стали похожи на азиатов. В нас сохранилась лишь энергия и воля к победе. И именно эти качества должны привести нас к успеху. Может быть, великолепные, робкие дикие бараны заключили союз с ведьмами тумана, которые скрывают их среди камней, предупреждая о нашем приближении отрывистым свистом, который вновь и вновь звучит в наших ушах, как злая насмешка?
День и ночь мы блуждаем по туману, что портит нам настроение и фактически лишает сна. Час идет за часом. Мы уже больше не можем видеть бородатые усталые лица друг друга. Почти на каждом волоске висит капелька тумана, который стекает струйками по нашим загорелым физиономиям. Минута сменяет минуты. Наши нервы на пределе, но мы не теряем надежды. Мы лежим на голой скале и всматриваемся ввысь, пытаясь проникнуть за пелену тумана. Где-то там находится солнце. Сквозь клубы оно просвечивает в виде фееричной короны, составленной из нескольких кругов. Долгожданное, любимое, спасительное солнце. Но между ним и нами находится туман, который мы прокляли. Мы готовы его расстрелять, только чтобы испытать одно счастливое мгновение — когда сквозь него прорвется золотистый поток света. Мы стоим, мы сидим, мы лежим на горном лугу в небольших углублениях. Мы защищаем линзы и объективы от запотевания и влажного налета. Иногда мы протягиваем руки навстречу друг другу. Мы пытаемся увидеть тень, что означает приближение восхода солнца. Но каждый раз нас ждет разочарование. Одно разочарование за другим. Наши глаза воспалены.
В какой-то момент мы доели последнюю плитку живительного шоколада, жалкие остатки раскрошенной булки и несколько кусочков виноградного сахара. Нас одолевает голод, мы замерзаем на ветру а наши лица горят как огонь. Каждый шаг грозит нам катастрофой. Мы рискуем сорваться вниз. У Краузе настолько сильные головные боли, что он едва может двигаться, не говоря уже о том, чтобы преодолеть горные перевалы, за которыми находится наш лагерь. Волей-неволей мы должны идти в обход, для чего нам надо спуститься в долину Эта идея возникает в воспаленных мозгах многих почти одновременно. Но для начала надо устроиться на ночевку в мокрой одежде в одной из горных пещер. Нам предстоит рискованный и непредсказуемый спуск по гладкому и скользкому склону. Нередко мы падаем. И чем дальше мы продвигаемся, тем сложнее получается идти вперед. Наверху, где рододендроны в полном своем великолепии еще цветут своими крупными бутонами, нам казалось, что все будет проще. Нам также казалось, что будет очень просто пересечь ручей в самой низине. Но мы вторично обманулись. Внизу мы попадаем в такие запутанные и колючие заросли, что через них не смог бы прорваться даже самый сильный такин.[86] Кустарник переплетен тысячами ветвей. Мы чувствуем себя пещерными людьми, так как пытаемся протиснуться сквозь заросли. В большинстве случаев нам приходится ползти на животе. Поднимаемся, но затем снова падаем, чтобы протискиваться между гнилыми ветвями и осколками камней. Мы ползем, пыхтя как паровозы. Ползем метром за метром, теряя последние запасы энергии. Когда мы наконец-то добираемся до «ручья», то видим, что это речка, причем глубокая и бурная. Чаща из рододендронов закрыта от нас обрывистым берегом. Нам ничего не остается, как ползти дальше до тех пор, пока к вечеру мы все-таки не достигаем лагеря.
Теперь все осталось позади. Голод утолен, весело дымят курительные трубки, забыт тягостный труд, и после того как из рук и тела вытащены все занозы и шипы, мы вновь болтаемся и смеемся вплоть до самой ночи.
Ко всем этим внешним проблемам, которые нам создает окружающая нас природа, добавляются чисто физические различия между отдельными участниками экспедиции, сказывающиеся на результатах нелегкой киноохоты в горах. Для некоторых она оказывается нелегким испытанием. Один дышит медленнее, другой — быстрее. Один привык действовать быстро, а другой склонен к рассудительности и осмотрительности. Каждый из них по-своему прав. Каждый стремится добиться успеха. Более тяжелый предпочитает высокогорные ботинки, а более легкий, надевая обувь на толстой подошве, время от времени обрушивает камни в пропасть, что делает его беспричинно нервным. Впрочем, сами голубые бараны, приученные легко скакать по камням, каждый раз скрываются, когда кто-то ненароком нарушает их покой. И как быстро они скрываются! Как-то, потеряв самообладание, я проворно устремился вперед. Краузе хочет, чтобы я сбавил темп, я же настаиваю, чтобы сам Краузе двигался побыстрее. Один видит ландшафт в целом и выслеживает баранов, другой рассматривает каждый цветок, а если видит редкого шмеля, то все бараны Земли становятся ему безразличными. Он гоняется с сачком за мохнатым насекомым до тех пор, пока оно не выбьется из сил и не закончит свою жизнь в нашей коллекции.
Энтомолог Эрнст Краузе, который в экспедиции выполнял функции фотографа и кинооператора
Наш высокогорный лагерь разбит на границе лесов. Из маленьких палаток вверх поднимается синеватый дым. После проделанной работы в лагерном городке мы намереваемся заслуженно отдохнуть. Анг Бао, один из наших шерпасов, чье фирменное блюдо в промозглую погоду мы ставим на огонь, пытается навести порядок в нашей палатке. Лагерь Краузе разбит несколько поодаль, несколько позади моего. Мой чемодан является одновременно и обеденным и письменным столом, складом патронов, подсвечником и еще много чем. Из другой полезной и универсальной мебели в моей палатке находится еще где-то двадцать различных предметов. Все они находятся вразброс, но все-таки каждый на своем месте. Только так можно быстро найти необходимые для жизни и продолжения исследований вещи: инструменты, камеры, винтовки, сачки, книги, продукты, патроны, футляры, кипятильники и т. д. Пасанг — это наш повар. Он делает лапшу, всегда только одну лапшу. Он раскатывает ее, режет, варит и пристально следит за чистотой своих рук. Но его действительное умение заключается втом, что он в состоянии подать эту замечательную лапшу на стол горячей при любой погоде. Даже если идет проливной дождь и капли, падающие нам под ноги, говорят о том, что крыша нашего шатра прохудилась и начинает активно протекать.
Часами мы заполняем свои путевые дневники и зачитываем их друг другу. Это наше единственное развлечение, которое в определенной мере заменяет нам театр.
Затем часами мы беседуем о нашей жизни. Все истории напоминают нам, что у нас есть обязательства, что мы вопреки всему тому, что творится вокруг, все же правильные люди.
