Большие перепады между горами и долинами Южного Тибета предполагают более выгодные условия для жизни человека, нежели север, который очень беден с точки зрения растительности. Если говорить о расовом образе тибетцев, то он не является единым. Это подтверждает гипотезу о том, что на формирование местного населения оказывалось как индоарийское, так и переднеазиатское влияние. Внешний облик некоторых племен прекрасно это подтверждает. Особое внимание на себя обращает тот факт, что данные племенные различия очень сильно сказываются на культурной и духовной жизни тибетцев. Все тибетцы — буддисты, которые принадлежат к северной школе — Махаяна. Ранее уже упоминалось, что высокоэтическое учение Будды здесь смешалось с анимизмом проторелигиозных представлений тибетцев. Это смешение было настолько сильным, что первоначальный буддизм был нанизан на древнейшие природные культы. Мы называем этот трансформированный буддизм, по названию монахов, ламаизмом. Сам ламаизм распадается на множество сект и течений. О двух самых массовых и важных мы уже рассказывали выше.
Август 1938 года. Лагерь Гайоканг. 4600 метров над уровнем моря.
Мы прорвались с юга на север Гималаев. Вопреки всем трудностям создана целая сеть геомагнитных станций, исследованы и описаны странные племена и народности, постоянно пополняется наша биологическая коллекция, отсняты тысячи метров кинопленки, что должно после нашего возвращения стать наглядным подтверждением нашей воли к победе и нашего творчества.
Мы объехали весь Сикким. Внизу долины буквально заливало днями и ночами напролет. Дожди, дожди и еще раз дожди! Непрерывный муссон гнал опустошительные водные массы, которые превращали небольшие ручейки в урчащие чудовища, отрывал от скал огромные глыбы и швырял их в глубину рек, перегораживал узкие дороги широкими потоками селя и выгонял, словно по взмаху волшебной палочки, из непролазных, душных джунглей миллионы кровожадных пиявок. Во время путешествия по джунглям мы утомились от дикой вечнозеленой растительности. Я радовался, когда наступил конец этому этапу путешествия, но мои товарищи опасались, как бы нас не ждали еще худшие приключения впереди. В любом случае, мы сделали очень многое, к тому же даже в самых отчаянных ситуациях мы не теряли чувства юмора.
Когда мы достигли высоты в 4 тысячи метров над уровнем моря, то нам приходилось долго акклиматизироваться в лагере в Гангу. Тогда нашими спутниками стали густые туманы и промокшая от влаги одежда. Муссон никак не хотел отступать! Кажется, все боги и демоны, подчиненные кровожадному Махакале и могущественнейшему Канченджанги, поклялись закрыть нам путь в божественную страну. Между тем на юге цепь уходящих под самое небо гор превратилась в ледяные капельки. Нечистые духи и демоны должны были рано или поздно успокоиться! Теперь над нами солнечный свет. Даже если во второй половине дня из небесных мехов выливается дождь, то мы все равно понимаем, что мы достигли физико-географической зоны Тибета, с его засушливым континентальным климатом. Перед нами на севере, где-то далеко, виднеется растворяющаяся в небе полоска тибетского высокогорья. Она простирается от края до каря горизонта и кажется нам бесконечной. Вечером начинают дуть холодные ветра, и последние солнечные лучи вспыхивают пастельными красками на пустынных просторах. Ночью температура падает, и наутро степь предстает нам играющей в лучах восходящего солнца отблесками тысяч замерзших кристалликов. Мы провели здесь несколько недель. Осуществляя научные исследования, мы добились неплохих результатов, что доставляло нам даже большую радость, чем условия, приспособленные для жизни человека.
В этой героической среде обитания можно обнаружить многих диких тибетских животных: огромных архаров; стремительных газелей, которые срываются с места подобно серебряной стреле, если чувствуют приближение охотника; диких тибетских лошадей кианов, чьи великолепные жеребцы начинают нервно бить копытом, если предчувствуют опасность. Сколько часов я посвятил этих животным, обитающим на «крыше мира»? Высоко наверху в Янгтанге находятся истоки рек Янцзы, Ян-лунг. Теперь мы находимся на землях нголоков, которые, несмотря на свою внешнюю отрешенность, не уступают упоминавшимся мною районам ни по дикости, ни по своему колдовскому очарованию. Когда я был один, то ко мне из раза в раз возвращалась старая степная мелодия:
Они гордые, эти дикие лошади,
Неутомимо топчущие «крышу мира».
Здесь мы подходим к границам Тибета. Это — страна нашей сокровенной мечты. Там, выше, лежат пограничные горные хребты. Здесь нет ни пограничников, ни барьеров, ни таможни, ни шлагбаумов, только молитва на каменном изваянии, воздвигнутом когда-то, сотни лет назад. Именно оно и делит эти земли между двумя государствами: территориями нашего друга и покровителя махараджи Сиккима и землями Бога в человечьем обличии. Я обещал вице-королю Индии, атакже министру иностранных дел британской Индии и политическому офицеру в Гангтоке, что не буду пересекать границу с Тибетом. Точнее, не буду пересекать ее, не имея на это «официального разрешения». Я, как немец, не был намерен изменять своему слову. Но никто не объяснил мне, что такое «официальное разрешение».
Ночью, когда свет луны падает на крышу нашего шатра, заливая его призрачн ым сиянием, когда крики диких гусей не дают мне заснуть, я размышляю над этой проблемой. В действительности мы все думаем об этом. Но с днями проходит наше опьянение от прошлых успехов, а решение так и не найдено.
Однако судьба была к нам благосклонна. Наше решение явилось едва ли не как гром среди ясно тибетского неба, как «Deus ex machina» («Бог из машины») в человеческом обличии. Все, что будет описано ниже, произошло в очень красивый день. Заканчивалось лето. Каждый занимался привычной ему работой. В лагере царило спокойствие, адалекие горные ледники ослепительно сияли. Я, как орнитолог, возвращался с ближайших болот и предвкушал радость чашки горячего чая. Но, не успев достигнуть наших палаток, я вижу, что мне встречу бежит Геер, наш практичный и покладистый «шторесахиб». Он шепчет мне на ухо, что у нас в лагере находится очень высокопоставленный тибетец, министр влиятельного короля Таринга, что наш антрополог Бегер оказывает ему медицинскую помощь. В моей голове тут же созрел план.
Речь шла об «официальном разрешении». Мне было безразлично, как дикому яку зимняя пурга, будет ли оно получено от английской стороны или от тибетской. Итак, вперед! В то время как Бегер занят тибетским аристократом, я при помощи Геера, Краузе и Винерта готовлю свою палатку к официальному визиту, для этого в ней раскладываются различные инструменты, которые должны были произвести впечатление. Я. суматошно ищу хотя бы пару подходящих друг другу гетр, чтобы достойно представлять экспедицию. После того как все готово, на стол, который на самом деле является экспедиционным кофром, водружаются кинокамеры, полевые бинокли, высотомеры, объективы, чашки с горячим чаем и коробка с печеньем. В палатке имеется несколько стульев. Я накидываю на один из них свой надувной матрас, что по тибетскому обычаю должно было стать почетным местом» для «большого человека». Подготовка закончена, занавес поднят, представление начинается.
Эта история не была бы полной и нуждалась бы в дополнениях, если бы яне рассказал о некоторых подробностях моего пребывания в Калькутте. Во-первых, я там должен был изображать само «смирение и покорность». Во-вторых, мне в письменной форме ответили, что правительство в Лондоне отклонило мою просьбу на выдачу разреше ния для въезда в Тибет Это мотивировалось тем, что тибетское правительство не желало нашего визита. То есть мне отказывали в «официальном разрешении». Но намекнули как бы между прочим, что для прохода в горную страну не имело значения, какая сторона выдавала разрешение. Между тем Бегера проинформировали, чтобы он привел ко мне в палатку слегка удивленного тибетского вельможу. За стол водрузились все сахибы, и начался разговор. Поначалу это был обмен дежурными фразами вежливости, который каждая из сторон пыталась использовать для того, чтобы выяснить истинные намерения друг друга. За чаем и печеньем мы перешли к цели визита тибетского министра. Он от нас не хочет ничего, за исключением овощей, которые он доставит своему повелителю. К счастью, он не подозревает, что я хочу от него много больше. Наше представление идет бесподобно. Мы посылаемкоролю желаемые им овощи, в том числе 80 фунтов картофеля и других продуктов, в Тибете ценятся как изысканные деликатесы. В итоге министру удается все сложнее и сложнее скрывать под маской непреклонного азиатского вельможи свое радостное возбуждение.
Я считаю, что настал нужный момент, и обрушиваю на министра, через своего непальского переводчика Кайзера Бахадура Тапу, целый ливень вежливых просьб и вопросов. Причем каждый из этих выстрелов я сопровождаю своим искренним и глубоким почтением к Тибету, тибетцами, Далай-ламе и Панчен-ламе. В итоге министр не выдержал такого натиска. Он обещал, что попробует добиться у короля разрешения на въезд в Тибет. Чтобы подстраховаться, на следующий день мы решили устроить почтенный прием в честь министра, который на этот раз ушел без особых подарков, которые мы должны были вручить завтра. Причем, чтобы заинтересовать его, мы подчеркнули, что несколько подарков полагаются лично ему.
