Ознакомительная версия.
Хотелось ощутить вибрации страны, которая покорила наш любимый Тибет, – узнать, какими были эти люди и как они жили.
Катер причалил в Гуанчжоу – городе, построенном по английским образцам. Нас сразу привезли в отель, и служащие попытались задержать в нем всех иностранцев. Но с нами этот номер не прошел, и мы провели в центре города очень поучительный вечер. Люди в изумлении глазели на нас, и никто не осмеливался подойти и заговорить. В школах им все еще вдалбливали в головы, что мы – «белые дьяволы». Все было нищим, серым, узким и несвободным. Было очевидно, что великое социалистическое братство потерпело крах, а отчуждение, от которого мы все, как предполагалось, страдали при капитализме, здесь так и не исчезло.
Было очевидно, что великое социалистическое братство потерпело крах, а отчуждение, от которого мы все, как предполагалось, страдали при капитализме, здесь так и не исчезло.
Автобус в Гуилин ехал через удивительные места; раньше мы думали, что такие пейзажи – плод воображения какой-то школы китайского искусства. Это называлось «Зубы Дракона». Посреди совершенно плоского ландшафта высились, упираясь в небо, узкие горы. Даже причудливо искривленные деревья выглядели точь-в-точь как на старых акварелях. Нам объяснили, что эти образования появились, когда со дна океана взметнулись вверх потоки лавы и быстро затвердели в воде. Затем, когда давление индийского материка на Евразию заставило земную поверхность подняться и стать Гималаями, возникли и Зубы Дракона.
Гуилин был удивительно оживленным. Город находился в «полусвободной» экономической зоне, и людям было разрешено в какой-то степени друг друга эксплуатировать. Это держало их в тонусе. Мало кто носил униформу, многие даже улыбались. Нам встретилось несколько сексапильных девушек. Первым делом местные жители пытались купить у нас доллары – за них в туристических магазинах продавались неплохие товары.
В конце дня, проведенного в общественном транспорте, мы приехали в следующий город. Люди там были крайне неприветливы – как и та холодная глушь, в которой они жили. Таким и запомнился Китай многим туристам, и вот почему лишь единицы хотели туда вернуться. Какое-то время я расталкивал людей вокруг, чтобы проверить, могут ли их ожесточенные лица выглядеть еще злее, но вскоре пришла пора уезжать. Однако это было не так легко. У китайских коммунистов был только один отпуск в году – 5 дней на восточный Новый год, в январе или феврале. Естественно, все, кому удавалось получить необходимое разрешение, в это время куда-нибудь ехали.
Женщина в форменном костюме, которой явно понравились голубые глаза «белых дьяволов», добыла для нас стоячие места в поезде, который ехал дальше в Чэнду. Этот пятимиллионный город находится всего в нескольких сотнях километров от гор Восточного Тибета. По дороге туда каждый квадратный сантиметр, без преувеличения, используется для сельского хозяйства – это казалось уже перебором. Жутковатое впечатление производили собаки и крысы в клетках, стоящих перед ресторанами; они ожидали своей очереди, чтобы оказаться на тарелке с яблочком во рту. Мы не отказались бы от пары хороших кусачек, чтобы взломать эти клетки.
Чэнду был серым и безнадежным. Воздух там такой, что Мехико или Афины после этого покажутся курортами. Дышать было почти невозможно из-за миллионов маленьких печек, в которых уголь сгорал лишь частично, и половина населения ходила по улицам в марлевых повязках. К тому же город был затхлым, неприветливым и нестерпимо холодным – задерживаться там не хотелось. Мы вошли в фойе самого крупного отеля – гигантского желтого ящика, окруженного садом, в котором двумя годами позже, в 1989, во время восстания погибли сотни людей. Навстречу нам спускались по ступенькам Педро и Яцек. Радостно было видеть их снова. Они прибыли туда другим путем, более привычным для туристов, и ниже по течению реки уже сфотографировали хорошо сохранившуюся статую Будды. Еще они знали курсы валют и места, где можно поесть и не отравиться. Номер в этом отеле стоил девять долларов в сутки – больше, чем мы могли себе позволить, – и мы отправились в другую гостиницу. Заглянув по дороге в подземный кафетерий, мы с изумлением обнаружили там настоящую молодежь современного вида. Мы въехали в красный Китай всего три дня назад – и уже удивленно глазели на нормальных, здравых людей.
Более дешевый ночлег мы нашли на той же улице. Комната там оказалась всего одна, и дышалось в ней, как в парной: лопнула главная труба с горячей водой. То ли ночь в такой обстановке, то ли сомнительная еда в поезде, а может быть, многочисленные китайские солдаты, которых я отправил к праотцам в прошлой жизни, – что-то оказалось нам не по силам. Утром и я, и Ханна проснулись с очень высокой температурой. Когда мы, пошатываясь, явились в первый отель забрать высохшую одежду, Педро с Яцеком уложили нас у себя, сказав, что сами поспят на полу, пока мы не восстановимся. Я велел Курту, Ильзе и Буркхарду лететь дальше в Лхасу, и им удалось сесть на последний самолет, до того как все учреждения закрылись на новогодние каникулы. Они должны были подготовить все к приезду остальных, и мне хотелось, чтобы они не волновались за нас.
Преобразование этого опыта в блаженство и свободную игру ума стоило значительных усилий. Мы еще никогда так тяжело не болели. Педро с Яцеком трогательно заботились о нас, лежащих с сорокаградусной температурой и пронзительными головными болями. Вместе с потом из нас выходили кармические долги перед китайцами. В постели мы провели десять дней, не видя ничего, кроме капиталистических фильмов из Гонконга, сплошь про кун-фу, и поразительных снов, вызванных горячкой. Снаружи китайцы с энтузиазмом повышали загрязненность воздуха, без конца взрывая хлопушки и запуская фейерверки. Грохот не прекращался ни днем, ни ночью.
Преобразование этого опыта в блаженство и свободную игру ума стоило значительных усилий.
Вскоре мы решили, что лучше умереть в Тибете, чем в Китае, и собрались, наконец, лететь на «крышу мира». За день до вылета я отважился на короткую прогулку и обнаружил, что силы частично ко мне вернулись.
Тибет
Горы Восточного Тибета загибаются гигантской петлей с севера на юг, и Педро снял отличные запрещенные кадры из самолета – ими теперь начинается фильм «Тайное путешествие по Восточному Тибету». Вокруг посадочной полосы лежала коричневая каменная пустыня, а первые увиденные нами тибетцы были маленькими, сгорбленными и тепло одетыми. Они несли треугольные флаги, красные и зеленые, без буддийской символики – по-видимому, власти разрешили украсить ими дома. Ожидая, пока водитель автобуса соизволит проехать сотню метров, чтобы отвезти пассажиров к зданию аэропорта, мы снова остро почувствовали, насколько мертвым и бессмысленным был этот мир в глазах китайских коммунистов. Автобус тронулся с места лишь тогда, когда мы начали напрямую угрожать шоферу.
Дорога в Лхасу вилась вдоль реки, и в каком-то зловонном месте мы остановились опорожниться. Я гадал, что едят эти люди, чтобы производить такие запахи, и позднее нашел вероятную причину – отвратительно пахнущий зеленый лук из северной долины.
Лхаса выросла перед нами внезапно и оказалась намного меньше, чем мы ожидали. Миновав несколько административных зданий и широкую улицу с несколькими перекрестками и светофорами, мы были у цели. Выбравшись из низенького автобуса, из окон которого невозможно посмотреть наверх, мы обнаружили прямо перед собой гигантскую сияющую Поталу, дворец Далай-лам. После Китая Тибет, даже при всей его разрухе и бедности, был оазисом внутренней свободы. Лхаса поражала своей красотой до 2000 года, пока китайские коммунисты не отомстили миру за отказ провести там олимпийские игры. Они бульдозерами сровняли с землей историческую часть города и на ее месте возвели унылые бетонные конструкции.
Выбравшись из низенького автобуса, из окон которого невозможно посмотреть наверх, мы обнаружили прямо перед собой гигантскую сияющую Поталу, дворец Далай-лам.
Мы поселились на улице Счастья, в «Бернагшол-отеле» – одном из немногих тибетских отелей, где разрешалось жить иностранцам. Эти места были вечно переполнены, в то время как гостиницы для китайцев пустовали. Не зная здешних языков, туристы могли голосовать лишь ногами. То и дело звучали фразы вроде: «В Тибет – конечно, да, но в Китай я больше ни ногой». Почему-то красные китайцы просто не могли относиться к людям хорошо. Спектр их эмоций простирался от ярости до ревности, с отдельными всплесками злорадного ликования при виде чужого несчастья. Мы постоянно напоминали друг другу о наших близких учениках-китайцах из свободного мира, чтобы не опуститься до расизма.
Потала – дворец Далай-лам
Когда мы в первый раз обходили Джоканг, главный храм Лхасы, произошло нечто необыкновенное. Это событие стоило сорока минут бесценной кинопленки Педро. У центрального входа в здание, где стоит Джово – тибетская национальная святыня, вокруг меня собралась толпа. Она состояла из кхампов, сильных мужчин из племени длиннолицых воинов, единственных, кто по-настоящему сопротивлялся китайскому вторжению и вел себя по-мужски в оккупированном Тибете. Полные достоинства, с красными новогодними лентами, вплетенными в традиционные косы, они представляли собой внушительное зрелище.
Ознакомительная версия.
