– Да уж подсказала… – нехотя пробормотала моя собеседница. – На всю жизнь запомнила. Закурить дадите – расскажу. Я так-то почти не курю, разволновали вы меня.
Я дал ей сигарету. Несколько раз глубоко затянувшись и как-то вся разом обмякнув, женщина стала говорить:
– Я узнала, где сидит убийца моей девочки, узнала, как его звать – Геннадий он был, добилась с ним свидания – взятку ментам дала, – хорошенько его рожу пакостную запомнила, словом, все сделала, как старая цыганка учила. А после поминок доченьки моей я стряхнула скатерть в ту сторону, где сидела в СИЗО эта мразь, и сказала: «Церковью отпевали, скатертью поминали!» А через неделю этот Геннадий помер – сердце отказало.
– Так он что, старый уже был?
– Старые не насильничают…
Сказав это, женщина вся как-то сдулась, сгорбилась и ушла, а я задумался.
Вроде бы никчемный заговор, все как-то простенько, да и тетка на вид обыкновенная, не ведьма никакая. Но потом понял – силу ей дали ее горе и отчаяние.
Однако на этом история не закончилась. По прошествии еще двух или трех лет я хоронил своего родственника и среди свежих могил обнаружил памятник с фотографией той самой женщины. Горе ли ее сгубило или откат от ее неумелости в колдовстве? Я не знаю. Скажу одно: грехи убийцы и насильника – это его грехи, с ними он умер и за них ответит. А совершенный ею грех – это ее грех. И ответила за него она.
Одним словом, мы должны помнить, что смерть всегда подле нас. Просто зная об этом, мы должны думать о том, как успеть сделать то самое важное, ради чего дана нам жизнь, а не ради мести или еще чего-то подобного, за что так или иначе придется расплачиваться. И если ничего такого вам не приходит в голову, значит, ваша жизнь бесцельна, и она просто служит кирпичиком в стене других бесцельных жизней. Впрочем, возможно, уже в этом и есть ее смысл, поскольку такая стена поддерживает башенки, арки, бойницы и прочее, выложенные из тех жизней, которые устремлены на высокие цели и на которых зиждется цивилизация. То есть если вы не можете послужить своей жизнью себе – значит, ваша смерть послужит другим. Грустно, конечно…
Сон – это так же серьезно, как видение наяву, или предсмертное угасание, или любая другая подобная вещь в нашем загадочном реальном мире. Колдун или ведьма фактически не имеет границ в своих сновидениях. Однако каждый раз, когда они или кто-то иной смотрят на что-либо во сне, это что-то меняет свою форму и трудно фиксируется в сознании. А искусство понимания снов заключается не в том, чтобы просто смотреть на вещи, а в том, чтобы сохранять их изображения четкими в памяти после сна. В этом колдуны, по большей части, отличаются от обычных людей. Причем сны реальны только тогда, когда обладаешь умением сосредоточиться не на всем, что видишь, а на конкретном объекте. Тогда не будет разницы между тем, что вы делаете, когда спите, и тем, что вы делаете, когда бодрствуете.
Вообще, сны условно можно разделить на пророческие, или прямые, сны, требующие толкования, и обычные – проходные. Здесь я приведу несколько наиболее запомнившихся снов из моей жизни, а потом, по ходу повествования, мы поговорим о сути сновидений и о том, как их можно истолковывать.
Сон первый. Я был немецким солдатом
Мне года четыре, может, уже все пять. Не первый раз мне снится один и тот же сон.
Весенний лес. Солнечно. В просветах деревьев видны голубые, а далее – все более синеющие очертания холмов и белые редкие облака, осевшие на их вершинах и склонах. Вокруг ощущается какая-то тяжелая, давящая тишина, нарушаемая только щебетом птиц. Также за молоденькой листвой просматривается дорога. За дорогой расположилось несколько белых строений, что-то вроде крестьянской фермы, невдалеке пасется стреноженная лошадь. Я, по ощущению, молодой солдат с тяжелой винтовкой в руках. Рядом со мной группа таких же совсем молоденьких парней в полевой немецкой военной форме времен Третьего рейха. Тихо переговариваемся.
Наш командир, офицер с трехдневной щетиной на лице и автоматом на груди, знаками дает команду одному из нас проверить ферму. От группы отделяется солдат и перебежками приближается к строениям, заходит то ли в конюшню, то ли в хлев, потом крадучись выходит оттуда и пытается заглянуть сквозь стекла окон в дом. Наконец, входит в дверь. Несколько минут напряженного ожидания, и солдат выходит назад, машет нам рукой, чтобы мы подходили.
Наша группа выбирается из леса на дорогу и с оружием наперевес осторожно приближается к дому. Солдат не отходит от порога, и я нутром чувствую, что все происходит как-то не так. Хочу сказать об этом офицеру, как вдруг из-за спины солдата появляются два американца и, прикрываясь нашим парнем и выставив дула автоматов, кричат, чтобы мы остановились и бросили оружие.
Дальше все происходит в считаные мгновения: группа замерла, я бросаю винтовку и поднимаю руки, но наш офицер вдруг стреляет из своего «шмайссера» в противника и попадает не только в кого-то из американских солдат, но и в нашего же разведчика. В этот момент распахиваются окна, и нас стали поливать свинцом со всех сторон.
Чувствую вдруг сильный толчок в грудь под сердце, падаю навзничь, и последнее, что вижу, как крутнулись волчком и застыли неподвижно ласковые белые-белые облака и синее-синее небо, и понимаю, что убит.
После этого я сразу просыпаюсь и в темноте щупаю грудь под сердцем, где ощущается жгучая боль, будто к ней приложились острием раскаленного прута. Утром я просыпаюсь вновь и смотрю на это место на груди – там расположена маленькая родинка величиной с горошину, которая с возрастом не увеличивалась и оставалась все тех же неизменных размеров.
Этот сон повторялся в моем детстве несколько раз через разные промежутки времени, только видение отличалось продолжительностью событий, он мог начаться с того момента, когда в нас начинали стрелять, или когда мы начинали переходить дорогу, или с самого начала. Но финал был всегда один и тот же. И я точно не помню, но, по-моему, я рассказывал о нем своим родителям, потому что если я переедал за ужином, отец меня всегда наставлял: «Поменьше ешь на ночь, а то опять американцы приснятся!»
Сейчас я знаю, что, если один и тот же сон снится дважды и более, то это далеко не случайно. Ныне я склонен полагать, что это было видение кончины моей прошлой жизни. Я родился вскоре после окончания Второй мировой войны, и молодой немецкий солдат, погибший тогда в стычке с американцами, далеко не дожил свое. Он, видимо, предстал перед Богом со страстным желанием продолжить свою земную жизнь и был реинкарнирован во мне. Обычно такие сны из прошлой жизни снятся детям лет до семи, пока душа предыдущего человека окончательно не укрепляется в новом теле.
Что касается узнаваемости формы одежды и речи своих боевых товарищей, то в прошлой жизни я ее хорошо знал, разве что сам теперь не говорил на немецком, и мне не нужен был переводчик или необходимость видеть военных немцев или американцев. Вообще же в моем детстве мальчишки любили играть в войну. Тогда играли во фрицев и русских, правда никто не хотел быть фрицами, но приходилось это делать по очереди, иначе какая же это будет война? Кроме того, мы любили смотреть фильмы про войну, среди них были и такие картины, в которых фигурировали наши союзники, в том числе и американцы. Например, фильм «Встреча на Эльбе». Но я склоняюсь к мысли, что во сне мной все было узнаваемо не по фильмам, а из прошлой жизни. Я был немецким солдатом!
Сон второй. Я спас жизнь отца
Как-то в детстве мне приснился сон о смерти Сталина, и через некоторое время он действительно умер. Этот сон о смерти вождя пришел мне на память много лет спустя, 17 июня 1972 года. Дату я запомнил хорошо, поскольку в этот день защищал институтский диплом. А накануне ночью мне приснился отец. Мы тогда с женой и ребенком жили на съемной квартире, и с родителями я встречался лишь пару-тройку раз в месяц. Ночью отец приснился мне сидящим у меня в комнате на письменном столе, где кнопками был прикреплен лист ватмана с одним из чертежей моей дипломной работы. Отец был почему-то в черной сутане и скуфейке и был похож на католического священника. А лицо его было почему-то рябым, как и у Сталина, приснившегося мне некогда в детстве. И отец в темноте был хорошо виден, потому что от него отскакивали то ли искры, то ли маленькие молнии. Он мне сказал, что сегодня умрет.
От этих слов меня словно прошило током. Я вскочил с кровати прямо перед столом, на котором он вроде только что сидел, и в этот момент не мог понять, приснилось ли мне все это, или я открыл глаза и увидел все наяву – в комнате стояли июньские светлые ночные сумерки, как и во сне. Видение это беспокоило меня весь следующий день, вот тогда-то я впервые, через многие годы, и вспомнил сон о смерти Сталина, видимо, из-за схожести рябизны их лиц.
