В тот день защищались мы в институте группами по пять человек. Конечно, не все вместе, а по отдельности. Защита дипломного проекта в наше время была ответственным моментом в жизни, но из-за все более нараставшей за отца тревоги я был рассеян, отвечал вяло, порой невпопад. А надо сказать, что после защиты была у нас в институте традиция идти с офицерами военной кафедры в кафушку обмывать ромбики. Причем на факультете офицеры по одному разбивались нами на каждую выпускную пятерку заранее, заранее заказывался и столик в кафе. Я нарушил эту традицию. Защитившись по счету то ли вторым, то ли третьим, я сразу же отправился в родительский дом.
Мать моя тогда еще работала, а отец уже был на пенсии и должен был быть дома. Но на стук в дверь мне никто не открыл. Машинально я сунул руку в карман пиджака и, к своему удивлению, обнаружил там ключи от квартиры, хотя, помнится, я их вовсе с собой не брал. Впрочем, я мог это сделать машинально.
Когда я вошел в дом, отец лежал на кровати и не мог говорить, а только с трудом шевелил руками. Одеяло сползло с него, и он был не в силах его поправить – настолько он выглядел беспомощным. (Как потом выяснилось, у него оказался обширнейший инфаркт.) Телефона у нас тогда не было, да и вообще, мало кто имел в те времена домашние телефоны, поэтому я собрался было бежать вызывать «скорую» из телефона-автомата, но он знаками остановил меня и знаками же показал, что ему нужно немедленно ввести в вену укол.
Отступая от повествования, скажу, что отец мой был не только сердечником, но еще и диабетиком, поэтому дома были шприцы, которые тогда продавались строго по рецептам.
Из буфета, где стояли лекарства, я вытаскивал бутылочки, и он жестами отвергал одну за другой, пока не дал знак, что я нашел нужный пузырек с лекарством.
Укол нужно было ввести в вену, но у отца не было сил напрягать кулаки, и поэтому вена не проступала. Я же до этого не только в вену, но и вообще никуда никогда не делал никаких уколов. Но здесь словно кто-то свыше водил моими руками – шприц я ввел точно в вену на сгибе локтя, даже намека на кровоподтек от неверно вставленной иглы не было. Дальше все происходило как в сказке: не успел я добежать до телефона и вернуться обратно, как к дому подъехала «скорая», и дальше без помех отец довольно быстро попал в реанимацию.
И все же я опоздал. Отец умер. Около четырех минут он был мертв, тем не менее врачи пытались сделать все, чтобы вернуть его к жизни. И это было настоящее чудо, ведь ему было уже шестьдесят восемь лет, но он ожил и потом прожил еще четыре года. Эта была награда свыше – по одному году земной жизни за каждую минуту, проведенную на том свете.
Через месяц отец вернулся домой. Но это был уже словно не он. Нет, все знания остались при нем, но манеры поведения, речь, даже интонация – все стало несколько иным. Обычно веселый, он стал задумчив, мог сидеть часами, погруженный в себя. Иногда он рассказывал такие вещи, о которых, казалось бы, не должен был знать вообще. Однако тогда я был атеистом и комсомольцем и воспринимал его высказывания как небольшое помешательство после пробуждения из мертвых.
Но главное, он был жив. И это я помог обойти ему фатум! Сам по себе этот случай чрезвычайно редкий, ведь от судьбы не уйдешь. Но теперь, когда с тех пор минуло несколько десятков лет, я стал задумываться: а надо ли было обманывать судьбу? Не зря ли я замутил это дело? Сквозь призму прошедшего времени теперь мне видятся многие обстоятельства в другом свете, многое в моей жизни сложилось бы иначе, умри он в свой час. Но в любом случае я не жалею о случившемся.
Сон третий. Расстрел президента Румынии
1989 год. Ранняя осень. Год запомнил ввиду того, что через некоторое время в ноябре этого же года произошла антикоммунистическая революция в Румынии.
Довольно хорошо помню этот сон о расстреле президента Румынии Николае Чаушеску, его лицо мне было хорошо знакомо, поскольку я еще в советские времена дважды в отпуске отдыхал в Румынии. А там все было увешано его портретами, Чаушеску был во всех газетах, журналах. Ни одна новостная программа на телевидении не обходилась без рассказа о нем или его жене Елене Чаушеску – президенте Академии наук Румынии.
Во сне передо мной предстал, очевидно, тюремный двор, где и происходил собственно расстрел. Там находилась группа каких-то людей, в том числе военные, и среди них четыре или пять автоматчиков. Один человек в черном у тюремной стены – Николае Чаушеску. Потом кто-то дал команду, раздались автоматные очереди, и Чаушеску повалился как-то набок. Все это я наблюдал как бы с некоего пьедестала, сверху. Но что интересно, его жены Елены рядом я не видел, а ведь их, как потом стало известно, расстреляли вместе.
Я уже имел четкое представление о вещности подобных моих снов и поэтому решился написать на следующий день предупреждающее письмо в партийную румынскую газету «Скынтейя» и ЦК Румынской компартии. Тогда эту газету и журнал «Румыния» можно было найти в киосках «Союзпечати». Я понимал, что, скорее всего, это будет пустой затеей в силу мистичности письма, направленного в строгую, материалистического толка, партийную газету, а тем более в ЦК. Письму из-за этого, а также в силу того, что я не указал, когда и где все это произойдет, вряд ли бы дали ход. Да и кто я такой был для румынских властей? Но я написал письмо скорее для себя, чтобы успокоить свою совесть. Что еще я мог сделать?
И все-таки чему предначертано быть – того не миновать. В ноябре, во время демонстрации в честь Великой Октябрьской социалистической революции, в Бухаресте вспыхнули волнения, закончившиеся революцией, и Елену с Николае расстреляли.
На следующий год, когда я был в этой стране, мне показывали следы пуль на стенах многих зданий в столице государства.
Я решил, что трудно спорить с судьбой…
Сон четвертый. Поимка Саддама Хусейна
2003 год. Американцы оккупировали Ирак. Президент Ирака Саддам Хусейн куда-то скрылся, ведутся его поиски. И вот через полгода или где-то около этого вижу как-то во сне Саддама Хусейна. Он держит в руках долларовую купюру. Приглядываюсь к бумажке и обнаруживаю, что купюра номиналом в четыре доллара. Я сильно удивлен: таких купюр нет в природе.
На следующий день размышляю о своем сне. Ни к какому выводу не прихожу. А через четыре дня американцы поймали Саддама, вытащив его из какой-то ямы…
Вообще, что касается вещих снов, предвидения, вернее сказать, видения наперед, которые неоднократно происходили на протяжении моей жизни, то большинство из них носили почему-то печальный привкус. Это были видения катаклизмов, войн или чьей-либо смерти. Все подобное снилось мне с детских пор, насколько я себя помню. Но такое снится многим. Другое дело, я обратил внимание на их вещность, если так можно выразиться, когда мне было уже двадцать с гаком. Тогда мне от смерти удалось спасти своего отца, хотя на практике реально помочь кому-то удается весьма редко. Ибо это фатум, с которым бороться крайне сложно, а зачастую и не нужно. К тому же я списывал подобные случаи на обычные кошмарные сны, пока дело не коснулось узнаваемых мест, конкретных близких, знакомых или, так или иначе, известных мне людей, где и с которыми впоследствии все это происходило.
Теперь, по прошествии немалого количества лет, я понял, что все мои печальные сны носили правдивый характер. Другое дело, что гибнувших в этих снах людей я не знал, а ведь они реально существовали! И мне постоянно слали свыше предупреждения о чьей-либо гибели либо какой-либо катастрофе. Но как и кого я мог предупредить, если эти люди мне были незнакомы? Примером того же может быть случай с президентом Румынии Николае Чаушеску, которого мне спасти не удалось, хотя его гибель привиделась мне где-то еще за месяц до этого. Ведь я написал тогда два предупреждающих письма, однако безрезультатно, и то, что случилось, то и случилось, и в этом, видимо, сказывается рок, сказывается неотвратимость судьбы.
Так, видимо, задумано Богом: мы не должны знать ни свое, ни чужое будущее. Иначе нам будет скучно жить, мы ни к чему не будем стремиться, мы обесчеловечимся, потеряем все стимулы к продолжению рода людского, пока окончательно не деградируем или не исчезнем совсем с лика Земли.
Другое дело, мы можем применить логику, знание прошлого и настоящего и пролонгировать, просчитать вероятность событий грядущего, иногда взять на вооружение интуицию и прочувствовать предстоящее. И если у кого-то и есть дар что-то предвидеть во сне ли, наяву ли, считайте этого человека несчастным и большим мучеником. Я, например, не слишком рад, что иногда могу видеть вещие сны, ведь это мука знать, что с кем-то где-то произойдет несчастье, а помочь ему невозможно. Правда, это надо сознавать, если этого не будет, как я не сознавал до случая с моим отцом, то жить можно спокойно.
