Как только подполковнику оказали первую помощь и перевязали пробитую длань, стали выяснять, кто из зэков покушался на жизнь начальника лагеря. Зубило потребовал указать виновного, на что колонна ответила презрительным молчанием, и… репрессии последовали незамедлительно: заключённых загнали в болото и опять предложили выдать виновника беспорядков, в ответ — гробовое, презрительное молчание. Прозвучала команда конвоя: «лечь!» Зэки подчинились и легли в болото, кто-то, опасаясь захлебнуться, не лёг, а сел на корточки и… раздались выстрелы; правда, по правилам солдаты должны были стрелять над головами, предупреждая, но… на сей раз охровцы нарушили инструкции. Стреляли по головам, торчащим, словно кочки из болотной жижи! Последовала новая команда «встать!», за ней снова — «лечь!», потом «встать!», и так до бесконечности!
Наконец заключённый, покушавшийся на жизнь начальника лагеря, вышел к охранникам. Ему прошили автоматной очередью ноги и увезли в неизвестном направлении. Колонну новой командой подняли из болота, а тех, кто не сумел её услышать, потому что был мёртв, зэки за руки и за ноги вытаскивали из болота и складывали штабелем возле дороги, когда подъехала бортовая машина, в неё покидали трупы — кузов наполнился доверху, и тут же увезли. Бог мой, это жуткое зрелище у меня до сих пор перед глазами…
На следующий день по лагерю пошёл слух, будто на начальника лагеря Зубило покушался кто-то из «фронтовиков». В знак протеста и показывая своё презрение к «изменникам Родины», дядя Ваня запретил «честным уркам» выходить из зоны на работу, и работали в этот день только «враги», однако когда они пришли с работы вечером — их не накормили ужином: урки-повара отказались готовить для «врагов шулёмку», вот тогда и начался бунт!
Все попавшее под руки и могущее послужить оружием: металлические вилки, ножи, угольники, арматура — превратилось в копья, пики, сабли, топоры и… грянул рукопашный бой! Две армии — уголовников и «врагов» сметали на своём пути буквально всё, и единственный лозунг, который выдвинули «фронтовики», звучал несколько необычно и диковато: «Долой временное правительство!»
Быстро стемнело, и вечером, в темноте — прожектора были выключены — начался финальный этап битвы: «фронтовики» и «враги народа» перешли в наступление. Вооружённые кто и чем мог — от дрынов до колунов и топоров — они двинулись к бараку, где жила «элита» блатных. Увидев ярость нападавших, блатные сбежались в этот барак со всего лагеря и заперли дверь изнутри, но те принялись рубить дверь топорами и вскоре разнесли её в щепы. Несколько человек забежали внутрь, но их посадили на ножи и вытолкнули на улицу, а остатки двери уркаганы забаррикадировали изнутри столами, табуретками и тумбочками.
Тогда у кого-то из нападавших возникла идея поджечь барак. Принесли несколько вёдер солярки и, облив барак, запалили. Сухое дерево вспыхнуло, словно солома, и стало видно мечущихся внутри людей, послышались ругань и угрозы, и, задыхаясь от дыма, блатные не выдержали, и несколько человек выскочили на улицу: их изрубили в куски и пошвыряли в горящий барак. Другие осаждённые, поняв, что выхода нет, выскочили наружу и встали полукругом: у некоторых было по два ножа, однако этот маневр не остановил разъярённых «фронтовиков»: толпа забросала вышедших поленьями и топорами, и авторитеты, пытаясь спастись, бросились вроссыпную, намереваясь уйти поодиночке.
Кто-то кинулся в сторону вахты, стремясь найти защиту у солдат, но охранники, предупреждённые о «разборке», держали оружие наготове и ответили несколькими пулемётными очередями, а цепь солдат, охраняющих КПП, положила бегущих людей автоматными очередями на землю, но… Как выяснилось немного позже, воспользовавшись тем, что прожектора были выключены, несколько блатных подползли к вахте, и… дальнейшее произошло достаточно быстро: цепь солдат и толпа заключённых смешались. Несколько урок завладели оружием и началась пальба, в суматохе несколько человек, пробившись через охранников и вахту, ушли в тайгу…
О новом побеге сообщили начальнику лагеря; говорили, Зубило зло сплюнул и, приказав организовать преследование, заметил: живыми беглецов можно было не приводить — достаточно только их голов!
Утром охровцы, получив подкрепление, начали наводить порядок в зоне: подогнали пожарную машину и, туша из брандспойтов горящие бараки, потребовали оставшихся в одном из них людей выходить по одному с поднятыми руками. В бараке скрывался дядя Ваня, и когда он вышел на крыльцо, вероятно, предположив, что главная опасность миновала и бунт закончился, автоматная очередь уложила авторитета наповал. Других зэков, из числа приближенных постигла аналогичная участь.
Но самая экстраординарная судьба постигла зэков, ушедших в побег. За ними снарядили погоню. Произошедшее в тайге по сей день не под даётся ни какому логическому объяснению. Единственное, на что можно опираться, как-то объяснить инцидент, — эпос народов Севера, чрезвычайно населённый и безголовыми великанами-каннибалами с чудовищными пастями на брюхе, и холмами в тундре с глазами и ртами, походящими на исполинские пещеры, и звероподобными людьми, похищающими жён и детей из стойбищ северных аборигенов, и плотоядными монстрами, населяющими реки и озёра Севера, и даже волосатыми слонами, якобы живущими под землёй! Однако рассказ охотника-эвенка, из уст которого я услышал необыкновенную историю, изложенную ниже, его поведение и состояние, заставляют думать совершенно по-другому…
Весенняя тайга самая непроходимая: огромные деревья — будто Бог набросал — громадные камни, в беспорядке торчащие из земли. Пробираться по ней, тем более преследовать беглецов, достаточно сложно. Способствовал быстрому продвижению по тайге проводник отряда — охотник-эвенк Василий, ориентировавшийся по заметным лишь ему следам на земле и деревьях…
К вечеру первых суток преследователи услышали звуки беспорядочной стрельбы. Конвойные собаки словно взбесились и стали бросаться на людей, одну даже пришлось пристрелить — она укусила своего провожатого. Тогда командир группы, после совета с проводником, расставил часовых и приказал отдыхать, движение продолжили лишь с рассветом…
Утром преследователи подошли к поляне. Зрелище, представшее глазам солдат и офицеров, повергло их в глубокий ужас, а по прибытии в лагерь каждому было приказано забыть об увиденном! Более всего оно походило на отрывок из тягостно-кошмарного сна, неизвестно почему снящегося и непонятно о чём рассказывающего. Что же увидели солдаты, офицеры и старый охотник-эвенк?
…Посреди небольшой поляны стояло одинокое и чрезвычайно высокое для северных широт дерево. Словом, дерево как дерево с некогда густой кроной. Совершенно не поддающимся никакому объяснению являлось вот что: большинство верхних ветвей были срублены автоматными очередями и валялись под ним на земле; словно стрелявшие долго и безуспешно пытались уничтожить кого-то или что-то, находившееся на верхних ветвях дерева-гиганта.
В метрах сорока от сосны преследователи нашли и беглецов — всех до одного, правда, последние, несмотря на наличие двух автоматов, не представляли для преследователей никакой опасности, потому что оказались мертвы… Бывшие заключённые, лежали в различных позах, словно перед смертью переживали чудовищную боль, от которой бились в судорогах и крутились по земле юлой. На лицах мертвецов застыло одинаковое выражение — переживая невыносимую боль, они при этом ещё и задыхались! В дисках автоматов, захваченных зэками, не оказались ни одного патрона… Однако самое потрясающее и непонятное заключалось в том, что на трупах врач, входивший в группу преследования, не обнаружил ни одной раны, явившейся смертельной и, разумеется, могущей повлечь летальный исход.
Не совсем обычно повёл себя и охотник-эвенк: недолго понаблюдав за этой сценой, он, как и неделю назад, когда солдаты осматривали труп Писаря, не на шутку забеспокоился и попросил военных побыстрее делать свои дела и уходить с поляны. С мнением охотника считались, и, быстро изготовив волокуши, на которые погрузили трупы, отряд поспешил покинуть поляну…
Прошло несколько дней, и беспорядки в лагере не только закончились, но и даже последствия были ликвидированы руками зэков под присмотром солдат. Конвоиры с удивлением констатировали: зэки и особенно уголовники стали значительно покладистее.
Действительно, теперь некому было подстрекать заключённых к неповиновению: дядя Ваня умер и урки присмирели, а «фронтовики» не стремились к новому обострению ситуации, и лагерная жизнь вошла в привычное русло.
Инциденты, произошедшие с Писарем и окружением дяди Вани, чрезвычайно заинтересовали меня, и я решил попытаться выяснить истинную причину смерти зэков, как мне тогда казалось, отметая едва ли не инфернальную историю смерти беглецов, преподносимую охрой, для чего пришлось разыскать охотника-эвенка, проживающего в посёлке при лагере….Когда я постучался в дверь домика охотника и рассказал о причине визита, старый эвенк долго отнекивался, ссылаясь на неосведомлённость, потом заявил, что ничего не знает. Словом на «сухую» говорить не пожелал, и я потащился в поселковый магазинчик — купить пару бутылок водки. Василий обрадовался угощению, но снова рассказывал только о премудростях охотничьего искусства и ни словом не обмолвился о странных происшествиях в лесу, аргументируя своё молчание тем, что не может говорить по долгу службы!
