В полемике, которую приходилось и приходится до сих пор читать по данному вопросу, встречается сознательная подмена терминов. Скажем, когда историкам, доказывающим, что силы, связанные с масонским движением, активно участвовали в создании Временного правительства, старались обеспечивать ему поддержку широкого спектра партий буржуазного толка, работали против революции, стремились не допустить кардинальных изменений, хотят приписать утверждение, будто они, наоборот, считают масонство движущей силой революций в России.
Одни исследователи пишут о контрреволюционной сущности политики Временного правительства, о его тесном союзе с буржуазными «братьями» Антанты, с внешней контрреволюцией, а другие хотят убедить читателей, будто речь идет о воспевании масонов как революционеров, о распространении зловредных «легенд» черносотенцев и, скажем (версия академика И. Минца) «легенды» руководителя петербургской полиции С. П. Белецкого. Как говорится, одни — о Фоме, другие — о Ереме. При чем здесь вообще черносотенцы?
Полицейские документы, разумеется, нельзя игнорировать. Но если ссылаешься на них, то следует убедиться, что это утверждение действительно опирается на полицейские архивы. Как обстояло дело с тем же Белецким, по словам академика Минца, являвшимся «истинным автором всей легенды»? Из допроса Белецкого Чрезвычайной комиссией Временного правительства явствует, что он не только не сочинял «масонские легенды» (этим более интересовался бывший директор департамента полиции Курлов), но обнаружил, что материалы полиции по данному вопросу крайне разрозненны (три записки и выдержки из прессы, отрывочные сведения).
И вот его вывод: «Рассмотрев внимательно все, что мне дал департамент полиции, я пришел к заключению, что ни о каких масонских ложах, которые могли играть политическую роль в Петрограде, не могло быть и речи. Мало того, «ложи» показались ему просто «оккультными кружками».[139]
Как можно было безапелляционно заявлять, будто человек, который не мог отличить оккультные кружки от масонских лож, не осведомленный об исходных данных движения, мог породить «черносотенную легенду» о масонах как движущей силе революции? Кстати, среди показаний Белецкого можно отыскать версии о связи масонства с Витте, митрополитом Антонием, самим Столыпиным, с западными ложами, но отнюдь не с революционерами… Кто же тогда родил легенду о том, будто Белецкий родил «масонскую легенду»? Ссылаются на работу О. Соловьева «Обреченный альянс» (М., «Мысль», 1986). Я искал в ней упоминания о реальных документах, раскрытия неизвестных фактов о роли С. П. Белецкого. И что же? Все впустую.
Да, О. Соловьев часто затрагивает вопрос о роли масонов и масонства в событиях той бурной эпохи. Вот как он описывает масонские каналы:
«В Петербурге еще в 1911 г. торжественно открылся специальный Французский институт… Из десяти учредителей института четверо являлись видными руководителями (?!) масонского центра Великий Восток Франции. Среди тех, кто помогал его открывать, называются связанный с французским масонством М. М. Ковалевский и ряд других лиц (с.40–41).
На с. 56 говорится, что «немцы предприняли небезуспешные попытки установления связей с пораженчески настроенной частью влиятельной радикал-социалистической партии, в том числе и по масонской линии» (речь идет о Франции).
На с. 58–59 автор пишет: «Масонский центр Великий Восток Франции имел тогда в правительстве (французском — Л.З.) семерых представителей во главе с премьер-министром Вивиани. Главнокомандующим (французских войск) стал масон Жоффр. Итальянские масоны многое сделали для вступления своей страны в войну на стороне Антанты. К ордену принадлежали и видные члены американской администрации, включая президента Вильсона».
Вроде бы ясно, что для О. Соловьева масоны отнюдь не выглядят эфемерной легендой. Да он и сам констатировал: «В период капитализма масонство превращается в одно из орудий либеральной буржуазии». И признал: «Подъем рабочего движения под знаменем марксизма сопровождался первыми попытками ордена принять участие в расколе этого движения под прикрытием буржуазных лозунгов свободы, равенства и братства, светского образования, пацифизма» (с. 58). Далее процитировал К. Маркса: «…Капиталисты, обнаруживая столь мало братских чувств при взаимной конкуренции друг с другом, составляют в то же время поистине масонское братство в борьбе с рабочим классом как целым».[140]
Ну а царская Россия? Она была, что ли, иммунной в смысле масонских организаций? О. Соловьев часто ведет повествование как бы в двух планах. Один, когда следует фактам. Тут он признает, что в России были масонские ложи, в которые входили и руководящие деятели партий кадетов и трудовиков, что в одну из них в 1912 году вступил А. Ф. Керенский, будущий глава Временного правительства, что были масонские организации при Думе. Далее говорится о причастности масона Маклакова и англичан к убийству Распутина. Подчеркивается, что Керенский был по совместительству юрисконсультом немецкой фирмы «Шпан и сыновья» в России. Здесь появляется и мнение С. П. Белецкого, который осведомлен о том, что «бойкий адвокат располагает значительными средствами», которые он предположительно получил от «внешних врагов» для «организации революционного движения в пределах империи» (с. 106). Сообщаются данные охранки о том, что в 1915 году Керенский сколотил в ряде городов, в частности в Саратове, «филиалы промасонской организации».
Признает автор и стремление верхушки российских масонов к власти, хотя и обставляет свои признания оговорками. Автор называет среди заговорщиков Гучкова, Коновалова, Ефремова, Некрасова, Терещенко, того же Керенского, «в коих иные исследователи усматривают лишь участников влиятельной масонской организации». (Кто станет отрицать, что эти масоны играли определенную роль и в буржуазных партиях.) «Но это было малочисленное (!) тайное политическое общество, в которое входили и масоны, принятые во французские или английские ложи» (с. 173). Эти оговорки как раз не говорят о том, будто масоны не имели влияния. Что касается верхушки масонов, то в силу своей замкнутости и элитарности она и не может быть многочисленной. Наличие в ней лиц, связанных с ложами других стран, говорит как раз об их международном влиянии и контактах с зарубежными «братьями».
В другом месте автор ссылается на масонского историка Тикстоуна, который утверждал, что поскольку упомянутые масоны ставили политические цели, то они были «незаконными» и не представляли «никакого интереса для масонской истории». О. Соловьев считает на этом для себя вопрос исчерпанным и заявляет: «Следовательно, русского масонства в полном смысле этого понятия фактически не существовало» (!) (с. 60). Но можно ли принимать на веру слова масонского историка о том, будто масоны не занимаются политикой? Особенно имея перед собой состав кабинетов Керенского, которые целиком состояли из масонов.
Эти два плана — признание фактических данных об участии масонов в событиях в России в канун и во время Февральской революции и нелогичное отрицание их влияния — в книге О. Соловьева находятся как бы в постоянном противоборстве.
Воскресим в памяти основные вехи истории российского масонства. В прошлых главах мы прервали рассказ на периоде декабризма, когда будущие участники событий на Сенатской площади решили выйти из масонских лож, переполненных полицейскими осведомителями, и образовали тайные кружки и общества, готовя вооруженное выступление. В 1822 году Александр I официально запретил тайные общества, в первую очередь масонские ложи. Масонство от этого, естественно, не перевелось. Но с уходом декабристов, а затем с казнями и ссылками, обрушившимися на дворянских революционеров, оно лишилось своих самых достойных живых сил. В лучшем случае отныне «братья» позволяли себе прекраснодушные мечтания, словопрения в «Аглицком» клубе и других местах общения. «Шумим, братец, шумим!» — восклицал грибоедовский Репетилов. Руководил петербургскими масонами, однако, человек достаточно влиятельный — граф С. С. Ланской. По признанию князя Долгорукова, Ланской, занимавший пост министра внутренних дел, до своей смерти (1862 г.) являлся председателем петербургской масонской ложи. Московское масонство возглавлял С. П. Фонвизин.[141]
Главные связи русские масоны поддерживали с консервативным шведским масонством, а также английским.
С 60-х годов прошлого столетия интерес к масонству в России возрастает. Сказывалось оживление общественной жизни, развитие либерально-земских настроений. Русская эмиграция стремится завязать контакты с масонскими ложами ряда стран. Интерес был взаимным. Наиболее активно он проявлялся в стране радикального масонства — во Франции. Именно Франция, отмечает крупный исследователь масонства В. И. Старцев, становится той страной, откуда масонское влияние в последние десятилетия XIX века проникает в среду русского освободительного движения.[142]
