— Епископ Римский, — прервал ее епископ Арчер. — Вот кто он на самом деле: Епископ Римский. Римская католическая церковь. Наша церковь тоже католическая.
— Вы думаете, у них никогда не будет священников-женщин? — спросила Кирстен.
— Только когда настанет Parousia. — ответствовал епископ.
— Что это? — поинтересовалась Кирстен. — Вам придется простить мне мое невежество. У меня и вправду нет религиозного образования или наклонностей.
— И у меня тоже. Я лишь знаю, что, как выразился философ-идеалист Мальбранш, «не я дышу, но Бог дышит во мне». Parousia — Пришествие Христа. Католическая церковь, частью которой мы являемся, дышит и дышит лишь посредством живительной силы Христа. Он — голова, а мы лишь тело. «И Он есть глава тела Церкви»,[22] как сказал Павел. Это представление известно еще с древнего мира, и это представление, которое мы в силах постигнуть.
— Как интересно, — отозвалась Кирстен.
— Нет, правда. Интеллектуальные вопросы интересны, равно как и случайные факты — например, количество соли, добываемое одной шахтой. Тема, о которой я говорю, определяет не то, что мы знаем, но то, что мы есть. Мы живем Иисусом Христом. «Который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари; ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, — все Им и для Него создано; и Он есть прежде всего, и все Им стои́т».[23]
Голос епископа был низким и глубоким, говорил он ровно. Во время своей речи он смотрел прямо на Кирстен, и я видела ее ответный взгляд, взгляд едва ли не раненого — как будто она одновременно и хотела услышать, и не хотела, пребывая одновременно и в страхе, и под очарованием. Я слышала проповеди Тима в соборе Божественной Благодати множество раз, и сейчас он обращался к ней, единственной, с той же энергией, какой воздействовал на огромное количество людей. Все это было для нее.
Какое-то время все опять молчали.
— Многие священники все еще говорят «дьяконисса», — сказал, наконец Джефф, неловко ерзая, — когда рядом нет Тима.
— Епископ Арчер, вероятно, более всех борется за права женщин в епископальной церкви, — сообщила я Кирстен.
— Как ни странно, я думаю, что слышала об этом, — ответила она. Повернувшись ко мне, она спокойно начала: — Интересно, считаешь ли ты…
— Я был бы рад выступить перед вашей организацией, — прервал ее епископ. — Именно за этим мы здесь и собрались. — Он вытащил из кармана пиджака свою черную записную книжку. — Давайте ваш телефон, обещаю позвонить вам в течение нескольких дней. Мне придется проконсультироваться с Джонатаном Грейвсом, викарным епископом, но уверен, у меня будет для вас время.
— Я дам вам оба своих номера — в ФЭД и домашний. Хотите ли вы… — она заколебалась. — Хотите ли вы, чтобы я рассказала вам о ФЭД, епископ?
— Тим, — поправил епископ Арчер.
— Мы отнюдь не воинственны в смысле обычных…
— Я неплохо знаком с вашей организацией, — заявил епископ. — Я хочу, чтобы вы обдумали следующее. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто». Первое послание к Коринфянам, глава тринадцатая. Как женщины, вы находите свое место в мире из любви, а не из злобы. Любовь не ограничивается христианством, она не принадлежит одной лишь церкви. Если вы хотите победить нас, покажите нам любовь, а не презрение. Вера движет горы, любовь движет человеческие сердца. Люди, противостоящие вам, — люди, а не вещи. Ваши враги не мужчины, но невежественные мужчины. Не смешивайте мужчин с их невежеством. На это ушли годы, и уйдут еще. Не будьте нетерпеливыми и не ненавидьте. Сколько времени? — Внезапно обеспокоившись, он огляделся вокруг. — Вот, — он протянул свою визитку Кирстен. — Позвоните мне. Я должен идти. Приятно было с вами познакомиться.
После этого он ушел. И только потом я осознала, внезапно осознала, что он забыл оплатить счет.
Епископ Калифорнийский выступил перед ФЭД и затем убедил их руководство пожертвовать две тысячи долларов в церковный фонд для борьбы с мировым голодом — действительно незначительная сумма и к тому же для похвального благого дела. Через какое-то время до Джеффа и меня дошла информация, что Тим неофициально встречается с Кирстен. Джефф был просто сражен. Я посчитала это смешным.
Джефф же не нашел ничего смешного в том, что его отец растряс ФЭД на две тысячи долларов. Он видел угрозу бесплатного выступления — этого не произошло. Он предвкушал трения и неприязнь между своим отцом и моей подругой Кирстен. Этого тоже не произошло. Джефф не понимал собственного отца.
Я узнала обо всем от Кирстен, а не от Тима. Через неделю после речи Тима у меня раздался телефонный звонок. Кирстен хотела пройтись со мной по магазинам в Сан-Франциско.
Если назначаешь свидание епископу, то не треплешься об этом всему городу. Кирстен потратила часы на возню с платьями, блузками, шляпками и юбками, переходя из одного магазина в другой, прежде чем хотя бы намекнула, что же происходит. Мое обещанное молчание было заблаговременно скреплено клятвами даже более изощренными, нежели клятвы розенкрейцеров. Она то и дело обращала все в шутку и оттягивала признание — казалось, до бесконечности. Мы уже были на пути в квартал Марина, прежде чем до меня дошло, на что она намекает.
— Если Джонатан Грейвс узнает, — заявила Кирстен. — Тиму придется уйти с должности.
Я даже не могла вспомнить, кто такой Джонатан Грейвс. Разоблачение казалось нереальным. Поначалу я думала, что она шутит, а затем решила, что у нее галлюцинации.
— «Кроникл» разместят это на первой странице, — серьезно продолжала Кирстен, — а на фоне процесса по обвинению в ереси…
— Боже мой! — воскликнула я. — Ты не можешь спать с епископом!
— Уже успела, — ответила она.
— Ты кому-нибудь еще рассказывала?
— Больше никому. Не уверена, стоит ли тебе говорить об этому Джеффу. Тим и я обсуждали это. Мы так и не решили.
Мы, подумала я. Ах ты, разрушающая сука, подумала я. Чтоб потрахаться, ты разрушаешь всю жизнь мужчины — мужчины, который знал Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди, который формирует взгляды… Мои взгляды, чтоб никого больше не называть.
— Не тревожься ты так, — сказала Кирстен.
— И чья это была идея?
— Почему тебя это злит?
— Это была твоя идея?
Кирстен спокойно ответила:
— Мы это обсуждали.
Через мгновение я разразилась смехом. Кирстен, поначалу раздосадованная, присоединилась ко мне. Мы стояли на траве у самого залива, смеясь и держась друг за друга. На нас с любопытством поглядывали прохожие.
— У вас получилось? — наконец выдавила я из себя. — То есть, как это было?
— Это было прекрасно. Но теперь он должен исповедаться.
— Это значит, что вы не можете заняться этим снова?
— Это значит лишь то, что он должен будет исповедаться снова.
— Ты собираешься отправиться в ад?
— Он собирается. Я — нет, — ответила Кирстен.
— И тебя это не беспокоит?
— Что я не собираюсь в ад? — хихикнула она.
— Сейчас мы должны быть взрослыми, — настаивала я.
— Да уж. Конечно, мы должны быть совершенно взрослыми. Мы должны ходить, как будто все нормально. Это ненормально. То есть я вовсе не имею в виду, что это ненормально в смысле… ну, ты понимаешь.
— Как заниматься этим с козлом.
— Мне было интересно, есть ли для этого слово… когда занимаешься этим с епископом. «Епархия». Как сказал Тим.
— Епарх***й?
— Нет, епар-хи-я. Ты не так произносишь. — Нам приходилось держаться друг за друга, чтобы не упасть: мы все не могли перестать смеяться. — Это место, где он живет или что-то в таком духе. О боже. — Она вытерла слезы, выступившие от смеха. — Всегда будь уверена, что произносишь епар-хи-я. Это ужасно. Мы действительно собираемся отправиться в ад, прямехонько в ад. Знаешь, что он мне разрешил? — Кирстен зашептала мне на ухо: — Я примеряла его мантию и митру… знаешь, шляпу с широкими полями. Первая дама-епископ.
— Ты могла и не быть первой.
— Я выглядела великолепно. Даже лучше, чем он. Я хочу, чтоб ты это увидела. Мы снимаем квартиру. Ради бога, никому не рассказывай особенно об этом, но он платит за нее из Дискреционного фонда.
— Из церковных денег? — уставилась на нее я.
— Слушай… — Кирстен снова выглядела серьезной, но не смогла сохранить это выражение лица и закрыла его руками.
— Разве это не противозаконно? — спросила я.
— Нет, не противозаконно. Фонд потому и называется Епископским дискреционным. Он может делать с ним что хочет. Я собираюсь устроиться к нему на работу в качестве… Мы еще не решили, но что-то вроде главного секретаря, как антрепренер, организовывать его выступления и поездки. Его рабочие дела. Я могу продолжать оставаться в организации… в ФЭД, я имею в виду. — Она какое-то время молчала, потом продолжила: — Проблемой может стать Билл. Я не могу ему рассказать, потому что он снова рехнулся. Мне не следует говорить это. Тяжелый фуговый аутизм с неполноценным мышлением, осложненный бредом отношения, плюс перемежающиеся кататонический ступор и эмоциональное возбуждение. Сейчас он в Павильоне Гувера в Стэнфорде. В основном для диагностики. В этом отношении на Западном побережье они лучшие. Диагноз вроде ставят четыре психиатра — трое из самой больницы и один со стороны.
