Кто говорит, что среди масонов мало компетентных, серьезных людей? Они были, есть и, наверное, будут. Но не им принадлежало решающее слово. За них решали другие. Им же потом, когда все кончилось для «временных» плачевно, зарубежные хозяева припомнили «нелояльность». Нольде позже «ушли» из масонства, невзирая на его высший ранг.
Итак, Милюков ушел с поста министра иностранных дел Временного правительства. Его заменили членом «Верховного совета» и «конвента» М. Терещенко. Михаил Иванович Терещенко, киевский сахарозаводчик, товарищ председателя Военно-промышленного комитета (при П. Рябушинском), владелец издательства «Сирин», друг многих писателей и поэтов, знаток и любитель балета, с поста министра финансов перешел руководить внешней политикой России. Один из руководителей кадетской партии В. Набоков (родственник будущего писателя) удивлялся: «Французские и английские дипломаты относятся лучше к Терещенко, чем к Милюкову. Почему?» Французский посол (в то время Нуланс): «Терещенко каждое утро собирал у себя послов Франции, Англии и Италии».
Наконец, посол США Д. Фрэнсис: «Вскоре после того как его назначили министром иностранных дел, я устроил себе встречи с ним ежедневно. В результате мы скоро подружились. Терещенко сохранял верность Керенскому…»
Не точнее ли сказать, Антанте? Он продолжал служить ей и тогда, когда обстановка стала безнадежной. Как свидетельствует военный министр «правительства» Колчака А. Будберг, «Терещенко рассылал нашим послам самые успокоительные телеграммы, когда все трещало». Человек сообразительный, он и сам все видел, понимал, но долг и клятва важнее, чем народ, Россия. А. Блок отмечал в дневнике (еще 7 ноября 1912 г.) это характерное свойство своего знакомого: «М. И. Терещенко… говорил о том, что он закрывает некоторые дверцы с тем, чтобы никогда не отпирать; если отпереть — только одно остается — «спиваться». Средство не отпирать (закрывать глаза) — много дела, не оставлять свободных минут в жизни, занять ее всю своими и чужими делами».[156]
И он вовсю занимался этими, главным образом чужими, делами, чтобы потом «братья» помогли в его делах. А пока его тормошили изо всех сил. И Керенского. Главный толкач по затягиванию петли на шее — Альбер Тома. Один из руководителей французских социалистов, он неоднократно, чуть не каждый месяц, приезжал в Россию, подменял собой посла. Иногда прибывали целые миссии с целью удержать русского солдата в войне (в одну из них, в июле 1917 года, входили Зиновий Пешков, ставший французским военным, и Марсель Кашен, который позже стал коммунистом и порвал с масонством). Выколачивание войск у России продолжалось до конца. Тома и послы угрожали, бесцеремонно требовали. 26 сентября (9 октября) 1917 года тройка послов посетила Терещенко и потребовала немедленно восстановить боеспособность русской армии. Терещенко был «удивлен, возмущен и обижен», но «обещал».[157]
Керенский, Терещенко и иже с ними оставались верными своим тайным обязательствам и тогда, когда все рухнуло. Октябрь победил, большевики взяли власть в свои руки. Главковерх, видя неминуемый крах, бежал в Гатчину, надеясь возвратиться в столицу вместе с имевшимися там войсками и расправиться с социалистической революцией, Лениным.
«Братья» оказались вместе с силами контрреволюции, под крылышком Антанты. Они подались кто куда: одни — на север, другие — на юг, третьи — на восток, но всюду делали одно и то же дело — помогали белой армии, английскому, французскому экспедиционным корпусам, германским и иным интервентам.
Чтобы не быть голословными, пройдемся по приведенному в книге Н. Берберовой списку русских масонов, так сказать, в алфавитном порядке.
— Авксентьев Николай Дмитриевич, правый эсер, министр внутренних дел при Керенском, возглавил контрреволюционную Уфимскую «директорию». Керенский упорно добивался от союзников ее признания в качестве российского правительства. После краха «директории» Авксентьев перекочевал на Юг и возглавил «Союз возрождения» в Одессе (1919 г:).
— Алексеев Михаил Васильевич, генерал, член «Военной ложи», стал одним из организаторов Добровольческой армии на Юге России.
— Винавер Максим Моисеевич, член ЦК партии кадетов, депутат Думы, член Временного правительства и один из руководителей «Верховного совета», очутился на Юге и стал «министром иностранных дел» так называемого «Крымского правительства».
— Воронович Николай Владимирович, друг Корнилова, орудовал на Северном Кавказе вместе с бандами «зеленых».
— Вырубов Василий Васильевич, масон 33-го градуса, пытался спасти положение, находясь в штабе при ставке генерала Духонина.
— Головин Николай Николаевич, академик из генштаба, эвакуировался вместе с Врангелем.
— Долгополов Николай Саввич, народный социалист, стал министром здравоохранения у Деникина.
— Долгоруков Павел Дмитриевич, князь, член ЦК кадетской партии, в 20-х годах дважды переходил советскую границу из Польши по делам контрреволюции, был арестован, судим и расстрелян.
— Зеелер Владимир Феофилович, стал министром внутренних дел при Деникине.
— Кроль Лев Афанасьевич, делегат Масонского Конвента в 1916 году, член «Пермского правительства».
— Крым Соломон Самойлович, кадет, член Думы, глава «Крымского правительства» (Крым — псевдоним С. С. Неймана). Как указывает Н. Г. Думова, весной 1918 года он вместе с другими кадетами, В. Д. Набоковым и М. М. Винавером, а также В. А. Оболенским, перебрался в Крым, где «составили влиятельную и авторитетную в крымских буржуазных кругах группу», с которой велись переговоры об участии в угодном германскому командованию правительстве. Переговоры с оккупантами продолжались и после сообщения о революции в Германии. С. С. Крым 5 ноября 1918 года занял свой пост с согласия начальника штаба немецких войск фон Энгелина.[158]
— Лебедев Владимир Иванович, в июне 1917 года заменял Керенского, был у него морским министром, стал членом Уфимского совещания.
— Панина Софья Владимировна, графиня, член кадетской партии, ее салон служил центром заговора против Советской власти. Заговор был раскрыт и обезврежен.
— Петлюра Симон. Был Великим мастером украинского масонства.
— Роговский Евгений Францевич, товарищ председателя Уфимского совещания.
— Слоним Марк Львович, эсер, член Уфимской «директории».
— Федоров Михаил Михайлович, член Думы, кадет. После 1918 года возглавлял так называемый «Национальный центр» на Юге России.
— Чайковский Николай Васильевич, эсер, в 1918 году стал председателем Архангельского правительства, служившего интервентам. Затем вошел в Уфимскую «директорию».[159]
Став на сторону интервентов и белогвардейцев, российское масонство в результате их поражения оказалось за бортом, бежало за границу. Только там, столкнувшись с плохо скрываемым презрением «братьев», перед которыми выслуживались, начали они осознавать, что мишура лож и фартуков нужна была Антанте для достижения политических целей, а сами они попали в разряд проштрафившихся.
Несмотря на выданные им высокие градусы и громкие титулы, российские масоны были лишены даже формальной чести заседать в каких-то международных «конвентах» или «конференциях», быть представленными хотя бы в «ареопагах» Великого Востока Франции. (Керенского, например, не допустили во Всемирный Масонский Верховный Совет, состоящий из «досточтимых» и «премудрых» («Венераблей»), хотя по всем статьям он должен был туда попасть.)
Когда же они пытались как-то заявить о себе, «Великий Восток» пригрозил им «усыплением», закрытием. Так случилось в момент объявления русскими масонами в Париже кампании в пользу «голодающих в России». Их заподозрили в симпатии к Советам! Мануил Маргулиес был потрясен: «Нас обвиняют в распространении ложных слухов, нам нанесли рану, которая не скоро заживет. Мы старались всеми силами вести антисоветскую пропаганду, основанную на фактах, в масонской среде…»
Желание «реабилитироваться» и в то же время не раскрыть до конца свою унизительную роль — вот между какими соснами метались Керенский с Кусковой и их друзья.
Оттого Кускова то и дело меняет свои мнения относительно необходимости как-то объяснить бесславную участь Временного правительства, связав ее с диктатом зарубежных «братьев».
Когда Керенский хочет решиться на откровения, Кускова пугается: «Ваша версия, как Вы сами, вероятно, чувствуете, убийственна для престижа Врем. правительства и ее пока лучше не муссировать, как бы правдива она ни была…» (1956). Но Аронсон уже начинает готовить свои статьи. Керенский опять спрашивает: надо? «На Ваш вопрос отвечаю утвердительно: да, надо. Ведь все равно болтовня идет, не лучше ли дать аутентичную запись нашего прошлого?» (1958 г.).
