Конфуций, принимающий отчет о мудром управлении делами государства Вэй
Мать Конфуция умерла, когда ему было двадцать три года, и это обстоятельство утвердило его в выборе жизненного пути философа. У китайцев существовал древний, но почти забытый в то время закон, обязывавший человека, занимавшего государственную должность, слагать с себя все служебные обязанности в случае смерти любого из родителей. Имелись также и установления, восходившие к глубокой древности, касавшиеся торжественности и пышности заупокойных служб по отцу или матери. Конфуций старательно выполнил все эти традиционные требования и возродил обычаи, которые продолжаются до настоящего времени. После похорон Конфуций вернулся домой и провел предписанные три года в одиночестве. Это время было для него периодом траура, но, в духе высочайшего восхождения своей матери, он посвятил все свои силы размышлениям и занятием философией, возводя нетленный монумент в память о ней.
Завершив свой ритуал в честь покойной, Конфуций тотчас же изыскал возможность заняться наставлением своих соотечественников. Он путешествовал по разным государствам империи и приобрел солидную репутацию как учитель и реформатор. Одно время к числу его сторонников принадлежали пятьсот мандаринов, и он, как подчеркивалось, обращался главным образом к людям, на которых лежала большая ответственность и которые были искренне заинтересованы в усовершенствовании государства. Говорили, что его философия была скорее этической, чем религиозной, но столь общее утверждение следует принимать с оговорками. Живя в Лу, Конфуций усердно трудился, готовя переработанные и сокращенные издания древней литературы своей страны. Поэтому нельзя сказать, что он выступал против духовных убеждений древних китайцев или был склонен игнорировать их.
Доктор Легг, столь мастерски проведший исследование конфуцианской литературы, похоже, имел предвзятое мнение относительно позиции Конфуция в религиозных вопросах. Доктор Легг зашел так далеко, что заявил, будто Конфуций был нерелигиозным человеком, если не атеистом. Однако подобное утверждение трудно согласовать со словами Мастера, сказавшего: «Провинившемуся перед Небом уже некому молиться»[245].
Использование слова «Небо» в качестве синонима «божества» всегда было широко распространено в Китае и может лишь косвенно выражать философскую концепцию божества — вполне почтительную, но философскую, а не теологическую. К тому же доктор Легг обвинил Конфуция в недостаточной вере в будущую жизнь. Это было бы практически невозможно для человека, посвятившего свою жизнь восстановлению и сохранению древней культуры Китая. В одном месте Мастер сказал, что духи не внемлют клятвам или обязательствам, не являющимся добровольными. Его преданность «И цзин» должна избавить память о нем от позорного клейма материализма. Он тщательно исполнял все обряды паклонения богам и почившим предкам, считая, что они присутствуют на подобных церемониях.
Верно также и то, что, хотя Конфуций и был последовательным теистом и верил в бессмертие человека, его главной целью было достижение совершенной добродетели в нынешней жизни. Он полагал, что такая линия поведения обеспечивает будущее положение и является насущно необходимой. Более чем за пятьсот лет до рождения Иисуса Конфуций вывел золотое правило: «Я не хочу поступать по отношению к людям так, как не хочу, чтобы они поступали по отношению ко мне»[246]. Конфуций разговаривал не только с принцами и правителями, но и с самыми простыми и скромными из людей. Развивая великое учение, он пропагандировал семь ступеней, по которым человек может подняться до высшего состояния. Вот эти ступени: исследование вещей, завершенность знаний, искренность помыслов, очищение сердца, воспитание личности, упорядочение семьи и управление государством. Такой кодекс, хотя он, возможно, и не является теологическим, вряд ли можно критиковать за недостаток религиозного смысла.
Мастер говорил: «Юноша должен дома быть сыном, а вне дома — почтительным к старшим. Он должен быть серьезен и правдив. Он должен быть переполнен любовью ко всем и искать дружбы с хорошими людьми. Когда у него есть время и возможность — после исполнения всего этого — он должен употреблять их на благопристойные занятия»[247].
Мастер говорил: «Тот, кто осуществляет управление, руководствуясь своей добродетелью, сравним с северной полярной звездой, которая занимает свое место, а все звезды поворачиваются к ней»[248].
Мастер сказал: «В пятнадцать лет я посвятил себя учению. В тридцать я твердо стоял на ногах. В сорок у меня не было сомнений. В пятьдесят я знал предопределение Неба. В шестьдесят мое ухо было послушным органом для восприятия истины. В семьдесят я мог следовать желаниям своего сердца, не переходя границы правильного»[249]. Мастер сказал: «Высший человек широко мыслит и не фанатичен. Жалкий человек — фанатик и не вольнодумен». Мастер говорил: «Учение без мышления — напрасный труд; мышление без учения опасно»[250].
Несмотря на то что многие князья почитали Конфуция, ему становилось все более очевидным, что основные принципы его доктрины не будут общеприняты в его время. По этой причине на шестьдесят седьмом году жизни он окончательно удалился в свое государство Лу, где основал школу, завоевавшую большую известность. Он сделал такой выбор, а не последовал совету некоторых своих учеников, которые рекомендовали ему уединиться в каком-нибудь далеком горном местечке и стать отшельником. Он решил оставаться учителем в миру и создал официальную систему обучения, заявив в защиту своего решения следующее.
«Но я — человек и не могу исключить себя из общества людей ради общения с дикими зверями. Какими тяжелыми ни были бы времена, я сделаю все, что смогу, чтобы склонить людей вернуться к разумным и добродетельным обычаям, ибо, только следуя этим главным принципам нашей природы, мы сможем обрести личное счастье, национальную удовлетворенность и гармонию.
Если бы все люди горячо утверждали величие разума и следовали стезей добродетели, им не потребовались бы никакие указания ни от меня, ни от других, чтобы помочь отыскать щит мудрости или обрести то блаженство в жизни, которого они так домогаются. Долг каждого человека — прежде всего усовершенствовать самого себя, а потом помочь совершенствованию других.
Человеческая природа есть наше наследство, оно является нам как божественный дар, и все же только полное покорение его компрометирующих качеств дает нам возможность обрести душевный покой, радость в обществе и свободу»[251].
Число учившихся у Конфуция превышало три тысячи человек, и из них семьдесят два оказались столь выдающимися, что он считал их своими личными учениками.
Жизнь Мастера была омрачена смертью двух учеников. В 481 г. до н. э. произошел известный случай с цилинем. По некоторым рассказам, это странное животное было поймано во время охоты, другие же сообщают, что его обнаружили сборщики хвороста. Его никак не могли опознать и попросили Конфуция осмотреть его. Он тотчас же признал в нем линь, и, как утверждают легенды, на его роге все еще сохранилась лента, завязанная на нем матерью мудреца перед его рождением. Конфуций был глубоко тронут и воскликнул: «За кем ты пришел?» И тихо добавил: «Все идет согласно моим доктринам».
В самом начале 479 г. до н. э. Конфуций стоял у дверей своего дома, тихонько произнося нараспев: «Огромная гора должна разрушиться; крепкая балка должна сломаться, а мудрый человек — увять, как растение». Среди его последних высказываний есть и это, записанное в «Ли Цзи»[252], (раздел I, И. 20). «Я — человек инь и прошлой ночью видел сон, будто сижу меж двух колонн, а передо мной — подношения. Не появляется ни одного умного монарха; в царстве нет никого, кто сделает меня учителем. Пришло время умирать». Тут он ушел в дом и через семь дней скончался.
Перед самым концом Мастер вошел в состояние полного спокойствия. Он не выказывал никакого страха и не требовал утешения. И в смерти выражение его лица не изменилось. Он просто казался спящим. Считают, однако, что его сердце было опечалено убежденностью в том, что он потерпел неудачу. В таком случае он и это принял как происходящее согласно Пути Неба.
В течение столетий, прошедших между смертью Конфуция и рождением Мэн-цзы, конфликт между честолюбивыми князьями лег на Китай тяжким бременем разногласий и вражды. Даже ученые и интеллектуалы примкнули к разным сторонам и, забросив свои книги и красочные плиты, связывали свои судьбы с преуспевающими тиранами. В таких нестабильных условиях перестали появляться монархи, увлеченные научными занятиями, а интеллигенция погрязла в спорах и бесполезных дискуссиях. Возникла тенденция игнорировать пути истины и добродетели и считать, что древние принципы, которыми руководствовалась нация, более не действительны. Появилось нечто вроде гуманистической философии, обремененной разочарованностью и скептицизмом. Даже учения Конфуция игнорировали, а иногда и осуждали. Именно ради спасения основного учения от господствовавших скептических и циничных установок Мэн-цзы и представил собственную интерпретацию более древней доктрины.
