Ранние китайские драмы и театральные постановки на религиозные темы определенно указывают на глубокую внутреннюю связь, возникшую между даосизмом и буддизмом. В даосизме излюбленным сюжетом драматических произведений была посмертная судьба человеческих душ. В течение многих столетий Храм Вселенной в Пекине славился своими сложными скульптурными композициями, каждая из которых изображает несчастья и наказания, которым непременно подвергнутся злодеи после смерти. Каждая группа фигур олицетворяла конкретную форму наказания, а в результате получалась страшная панорама мучений и пыток. Между прочим, во внутреннем дворе храма имели обыкновение собираться прокаженные, что отнюдь не смягчало обстановку.
В цикле буддийских религиозных пьес трактовался главным образом закон повторного рождения. В них были включены и наказания, но всегда с оптимистическим намеком на то, что человек непременно достигает освобождения благодаря собственной добродетели или заступничеству бодхисаттв[255] школы махаяны[256], возникшей на основе популярной буддийской метафизики. Цикл перевоплощений с его двенадцатью ниданами[257], или состояниями повторного воплощения, традиционно представляется в тоскливой и причудливой манере.
Эта концепция насквозь пропитана атмосферой утешения. Каждый наказывается для его же блага и для того, чтобы его будущее поведение принесло соответствующие воздаяния и счастливые дары. Буддизм в целом придает особое значение развитию и раскрытию. Конечной целью жизненного пути с его периодическими повторными рождениями является просвещение и освобождение. Будды-хранители в своих позолоченных масках и мягкие учителя с бритыми головами всегда присутствуют подобно добрым родителям. Они внушают необходимость терпеливого признания кармы и воодушевляют страдальцев на подготовку к будущему покою и беззаботности. Милосердная Гуаньинь[258] вступается за тех, кто страдает, а просвещенный Майтрейя ждет всех преодолевших свои слабости и недостатки, чтобы принять их в царство блаженных. Рассказы, легенды и темы, естественно, включают жизнеописания добродетельных людей и подчеркивают замечательные качества, которые они проявляли и за которые получили соответствующее вознаграждение.
Что же касается китайцев, то у них, подвластных строгим традиционным формам, все наказания и вознаграждения после смерти регулируются жестким сводом законов. Во всех чистилищах имеются облеченные надлежащей властью суды под председательством судей и законоведов. Все свидетельства тщательно взвешиваются, и никаких судебных ошибок быть не может. Есть еще и правоведы, наблюдающие за применением вознаграждения и наказания. Все абсолютно правильно, но это никоим образом не смягчает господствующий кодекс.
В даосских пьесах особое значение придается справедливости, абсолютной и окончательной, тогда как буддийское представление мистерий делает акцент на милосердии, безотлагательном и доступном.
Таким образом, китайцы живут в мире, в котором справедливость и милосердие параллельны друг другу, но не всегда пересекаются. Напрашивается неизбежный вывод о том, что при такой системе действительные взгляды Конфуция должны были бы привлекать тех интеллектуалов, которые, считая себя свободными от всяческих предрассудков, предпочитали придерживаться официальной системы этики и вести себя соответственно.
Говорят, что прибывшие в Китай первые буддийские монахи вначале строили свои храмы в строгом соответствии с китайской архитектурой и сменили индусские рясы на китайские одежды. Отец Фавье в своем детально разработанном труде «Пекин» отводит значительное место учреждению христианских миссий в Китае. Опять же, примечательно, что первые миссии возводились по образцу местных зданий и миссионеры — священники и святые отцы — носили принятое у китайских ученых и мандаринов платье. На более раннем этапе распространения буддизма китайский образ жизни и обычаи мощно наступали на ввезенную доктрину, и на всех последующих этапах она претерпевала постепенные видоизменения.
Исторический Будда сохранил свою индийскую индивидуальность, но так никогда и не добился заметного расположения народа. Его признавали как основателя системы, но многие поколения новообращенных отдавали явное предпочтение двум бодхисаттвам — Авалокитешваре и Майтрейе. В свое время циклы китайских легенд настолько основательно трансформировали этих бодхисаттв, что теперь они кажутся почти совсем китайскими.
Авалокитешвара, главный министр в раю Амитабхи, в самых ранних буддийских писаниях прямо не упоминается. Некоторые полагают, что изначально он был божеством Солнца в центральной Азии. В системе махаяны он представляет собой эманацию, или расширение сил, Будды Амитабхи. Долгое время его считали персонификацией атрибутов милосердия. Постепенно этот бодхисаттва присоединил индусские атрибуты Брахмы и Ишвары[259] и стал символом духовного тела вселенной. Число его глаз и рук бесконечно увеличивалось, и он подарил миру формулу: «Ом мани падме хум», дарующую освобождение способным раскрыть ее истинный смысл и правильно интонировать ее[260].
В ранних произведениях Авалокитешвара представлен как существо мужского пола или как андрогин, однако, попав в сферу китайского влияния, этот бодхисаттва утратил почти все свои индусские атрибуты. Он превратился в милосердную царицу небесную по имени Гуань-ши-инь — «Ту, что слышит, сознает и понимает мольбы всех смертных».
Э.Т.К. Вернер пишет: «Мария является вдохновляющим духом римско-католической церкви, а Гуаньинь — буддийской веры!» Полное превращение Авалокитешвары в Гуаньинь, похоже, завершилось уже в эпоху танской династии, но в соответствии с доктриной определенных школ имеются и некоторые исключения. В Китае Гуаньинь как богине милосердия, а точнее, бодхисаттве Сострадания поклоняются и обращаются к ней с просьбами повсюду, где укоренилось буддийское влияние. Эта милостивая владычица в качестве «прогоняющего страх Будды» проникает в сокровенную жизнь родителей и ребенка. Она защищает тех, кто отправляется в дальние края; она утешает умирающих и указывает душам усопших дорогу в Западный Рай Амитабхи. Она ассоциируется с материнством и изображается беременной или с новорожденным младенцем на руках. Ей приписываются многочисленные чудеса, а ее чудотворное заступничество качественно тождественно заступничеству Девы Марии. Даже в недавние годы книги, свидетельствующие о ее великодушной защите, были широко распространены среди китайцев[261].
Изображение Гуаньинь в образе доброй матери
Китайская легенда о Гуаньинь лишена каких бы то ни было ассоциаций с индусами. Согласно этой версии, она была младшей из трех дочерей Мяо Чжуана, жившего в 7-м в. до н. э. Ее настоящее имя было Мяошань; она с самого раннего детства отличалась добродетельностью, скромностью и кротостью духа. Ее честолюбивый отец, захвативший свое царство силой, твердо решил, что три его дочери должны заключить богатые и могущественные брачные союзы. Не имея сыновей, царь, прислушавшись к мнению своих советников, вознамерился назначить самого подходящего из своих зятьев своим преемником. Двум старшим дочерям подходящие мужья были найдены, а вот младшая отказалась выходить замуж, решив посвятить свою жизнь благочестивым деяниям. Это привело ее царственного отца в такую ярость, что он наложил на нее множество наказаний, силясь преодолеть ее упрямство. Потерпев полную неудачу, он приказал в конце концов казнить ее, и она обрела бессмертие путем мученичества.
Однако на самом деле в жертву было принесено только тело Мяошань. Бессмертные, помнившие о ее благородном стремлении, постановили, что она должна достичь состояния блаженства. Они отрядили стража провинции Сяншань перевезти кроткую девушку в безопасное место. Это божественное существо приняло обличье тигра, и, когда Мяо Шань уселась тигру на спину, он в мгновение ока перенес ее к подножию скалистых склонов острова Путо. Там она пробыла девять лет и достигла совершенства. О ее жизни и приключениях среди бессмертных известно очень много. В должное время ее многочисленные милосердные и добродетельные деяния привели к ее канонизации, пожалованной самими бессмертными. В официальном объявлении говорилось, в частности, следующее: «Мяошань будет носить титул «Самая Милосердная и Самая Сострадательная Пуса, Спасительница попавших в беду, чудотворная и всегда готовая прийти на помощь Защитница смертных». Восседая на своем величественном драгоценном троне-цветке лотоса, Ты будешь Владычицей северных морей и острова Путо»[262].
