Рассказывая немало любопытного о пребывании Барченко в Крыму весной 1927 г., Э.М. Кондиайн ничего не говорит о его контактах с местными мусульманскими сектами, которые он также причислял к хранителям традиции Дюнхор. Об этом мы узнаем из другого источника, от Г.И. Бокия, который сообщает, что Барченко во время поездки в Бахчисарай в 1927 г. установил связь с членами мусульманского дервишского ордена Саиди-Эдцини-Джибави и впоследствии вызывал в Москву и приводил к нему сына шейха (главы) этого ордена. Примерно в это же время, согласно Бокию, А.В. Барченко также ездил в Уфу и Казань, где установил связь с дервишами орденов Накш-Бенди и Халиди.[318] Сам Барченко также признался в ходе следствия, что начиная с 1925 г. он предпринял ряд попыток к сближению с представителями различных религиозно-мистических сект — с хасидами, исмаилитами, суфийскими дервишами, караимами, тибетскими и монгольскими ламами, алтайскими старообрядцами-кержаками и костромскими странниками-голбешниками. Цель этих встреч состояла в том, чтобы соединить внешне разрозненные ветви единой эзотерической традиции. В то же время A.B. Барченко ставил перед собой и более конкретную задачу — организовать всесоюзный «съезд» посвященных в Древнюю науку. Такой съезд должен был продемонстрировать советскому правительству реальность существования и научную ценность древнейшей Традиции, а также выработать рекомендации относительно применения в СССР «в самом широком масштабе» многих «из тех воспитательно-технических методов, которыми владеет Дюнхор».[319] Провести съезд предполагалось в Москве в конце 1927 г. или в 1928 г.
Эта новая инициатива Барченко родилась опять-таки под влиянием д’Альвейдра, который в книге «Миссия Индии в Европе» ратовал за созыв европейского «Вселенского собора» представителей «всех вероисповеданий и всех Университетов» (т. е. эзотерических школ). Идею съезда-собора восточных ученых-эзотериков, по словам A.B. Барченко, одобрил в 1923 г. и Нага Навен: «От Нага Навена я получил также указания на желательность созыва в Москве съезда мистических объединений Востока и на возможность этим путем координировать шаги Коминтерна с тактикой выступления всех мистических течений Востока, которыми, в частности, являются гандизм в Индии, шейхизм в Азии и Африке».[320]
Определенная работа по выявлению и объединению российских адептов Древней науки велась Барченко подспудно в течение нескольких лет. Однако решение о созыве «съезда» он окончательно принял лишь после поезки в Кострому в начале марта 1927 г. Костромичи-искатели Беловодья «формально» приняли его «в свою среду» и уполномочили «известить всех иноплеменников, владеющих традицией Дюнхор», о своей работе в России.[321] С этой целью, приехав из Костромы в Крым (Бахчисарай), A.B. Барченко незамедлительно вступил в контакт с шейхами суфийских орденов Саадия и Пакшбандия, а также обратился письменно к ряду известных ему лиц, «посвященных» в традицию, в том числе к Хаян Хирве, Нага Навену и Цыбикову, приглашая их принять участие в съезде. Письма Цыбикову и Хаян Хирве должен был собственноручно доставить В.Н. Королев.
(Окончивший годом ранее ЛИЖВЯ, последний получил в марте 1927 г. в Наркоминделе назначение на должность секретаря советского консульства в Алтан-Булаке — на границе с МНР, однако прежде чем проследовать к месту работы, решил навестить Барченко в Бахчисарае.) Любопытно, что для связи с Хаян Хирвой Барченко вручил Королеву «пароль» — нарисованный на бумаге знак розы и креста.
Хаян Хирве Барченко также отправил письмо для передачи Нага Навену, который в то время находился во Внутренней Монголии. (Складывается впечатление, что Нага Навен был связан с другим тибетским оппозиционером — панчен-ламой, который в декабре 1923 г. бежал с группой своих сторонников в Китай по причине недовольства прозападными реформами далай-ламы. Вскоре после того, как панчен-лама в начале 1927 г. перебрался из Пекина в Мукден, поползли слухи о его скором возвращении в Тибет, что, по мнению лам, указывало на приближение сроков священной шамбалинской войны. Барченко, разумеется, хорошо знал о древнем буддийском пророчестве, и его письмо к Цыбикову проникнуто острым предчувствием грядущего мирового катаклизма — великого «столкновения Востока и Запада». Но такими же ожиданиями жили и Рерихи, прибывшие в Ургу осенью 1926 г. для снаряжения тибетской экспедиции-посольства, целью которого, по первоначальным планам Н.К, было возвращение в Тибет панчен-ламы.)
После отъезда из Крыма Барченко продолжил работу по организации съезда адептов Древней науки. Во время вторичного посещения Костромы в 1927 г. он встретился с сыном шейха ордена Саадия. Встреча произошла на квартире Ю.В. Шишелова. (Последний после обучения в ЛИЖВЯ перебрался в Кострому, где устроился на работу в милицию.) Здесь же, в Костроме, ожидая прибытия из-за границы некоего «представителя ордена Шамбала»,[322] Барченко неожиданно был арестован ОПТУ, но его вскоре освободили после вмешательства Бокия.
В том же 1927 г. в Костроме Барченко встречался и с главой хасидов, 6-м Любавичским ребе Иосифом-Ицхаком Шнеерсоном. В своих мемуарах Шнеерсон рассказывал о своем знакомстве с Барченко следующее. Впервые «профессор Барченко» пришел к нему на квартиру в Петрограде осенью 1925 г. и обратился с неожиданной просьбой — открыть ему «тайну Маген-Давида», поскольку верит в его сверхъестественную силу («… разгадавший эту тайну способен выстроить и разрушить бесконечное количество миров…»). Шнеерсон попытался разуверить Барченко, терпеливо объяснив ему, что он находится в плену иллюзий, ибо хасидизму ничего не известно о каких-либо тайнах и магической силе Маген Давида. «В тот вечер, как мне показалось, пишет Шнеерсон, профессор Барченко прислушался к моим объяснениям. Однако в дальнейшем он снова вернулся к этой навязчивой идее и продолжал засыпать меня письмами с прежней нелепой просьбой, на которые я вынужденно, из обычной человеческой вежливости, время от времени отвечал…». Эти письма были конфискованы сотрудниками ОГПУ во время ареста Шнеерсона 14 июня 1927 г. и фигурировали в ходе следствия по его делу.[323] После суда Шнеерсон был отправлен в трехлетнюю ссылку в Кострому и именно там, по всей видимости, и состоялась его новая встреча с Барченко. В том же году позднее Шнеерсона неожиданно освободили из ссылки и вернули в Ленинград, а затем ему было позволено выехать из СССР в Латвию (Ригу). По сообщению А.А. Кондиайна, освобождению хасидского лидера способствовал все тот же Бокий. Из Риги Шнеерсон перебрался в Варшаву, где вступил в переписку с К.Ф. Шварцем, вероятно, по просьбе Барченко.[324]
Цель обращения Барченко к Г.Ц. Цыбикову состояла прежде всего в том, чтобы привлечь известного тибетолога, а вместе с ним и некоторых высокоученых бурятских лам, к участию в намеченном съезде. Более конкретно А.В. Барченко предлагал бурятскому ученому выступить в роли переводчика и эксперта-консультанта по вопросу о «бытовых формах ламаизма». В то же время он просил его прочитать курс тибетского письменного и разговорного языка московской группе изучающих Древнюю науку. Предлинное послание Барченко (составляющее в перепечатке более 30 страниц!), как кажется, чрезвычайно удивило Цыбикова. А потому ответил он не сразу, а почти полгода спустя, после долгих размышлений и, возможно, наведения справок о незнакомом ему столичном ученом. Посетив в апреле 1927 г. с научной командировкой Монголию (Улан-Батор), Цыбиков неожиданно обнаружил там истоки новой идеологии — книги Ц. Жамцарано и Н.К и Е.И. Рерихов. Вот как он рассказывает об этом в путевом дневнике:
«После переезда на новую квартиру <…> получил обратно заграничный паспорт, отобранный на аэродроме. Потом побродил по магазинам и лавкам, вернулся пешком в учкомовскую квартиру свою. Читать пока нечего. У Жамцарано прочитал «Основы буддизма». Написана в апологетическом тоне, сопоставляет учение Будды с новым мировоззрением. Художники. Рерих напечатан и выпустил здесь несколько книжек в этом духе. Сопоставляя такое новое течение с содержанием письма Борченко (орфография публикаторов дневника. — А.А.), приходится заметить, что, должно быть, появляется новое веяние — основать социализм на принципах древнего буддизма. Какое это течение, пока судить не берусь. Разбор дам по возвращении к письму Борченко, которое оставил в Верхнеудинске».[325]
Ответное письмо Цыбикова Барченко не сохранилось. Мы знаем только, что оно было датировано 22 ноября 1927 г. О его содержании можно судить лишь по некоторым репликам из второго письма Барченко бурятскому ученому (начато 27 декабря 1927 г. и закончено 24 марта 1928 г.), которые позволяют говорить о том, что Цыбиков отнесся к сделанным ему предложениям с изрядной долей скепсиса. В этом новом послании А.В. Барченко решительно отвергал брошенные ему академиками-ориенталистами вкупе с «лицом из высшего ламайского духовенства» (то есть Доржиевым) обвинения и вновь аргументированно доказывал своему корреспонденту необходимость «посвятить идейных руководителей России в подлинную сущность того научного богатства, коим скрыто владеет Восток». При этом он подчеркивал близость основных положений системы Дюнхор и материалистического учения большевиков.
