Сахур, астроном Гроджа, терпеливо ждал у дверей купальни. Он знал, что появиться перед архонтом в неподходящий момент, а тем более, когда он в воде, — дурной знак, можно навлечь на свою голову гнев грозного правителя. Обычно Гродж сам звал Сахура, чтобы тот написал гороскоп, или же архонт беседовал с астрономом, чтобы просто узнать, каково расположение звезд, о чем они говорят. Но три дня назад Сахур, впервые за все лета своей службы во дворце архонта, сам попросил встречи с Гроджем. И сегодня, когда должна была она состояться, Сахуру было не по себе, ему прекрасно был известен вспыльчивый нрав правителя, который мог привести как к благоприятному исходу, так и к самым плачевным последствиям. И все-таки, успокаивал сам себя астроном, он поступает правильно, — то что открыли звезды не может принадлежать только ему одному, он обязан рассказать об этом правителю и предупредить об опасности.
Наконец, Лилит подала ему знак, и он несмело вошел в купальню, осторожно ступая по разноцветным плитам влажного пола, приблизился к дубовым скамьям, где в просторном, ослепительно белом хитоне сидел архонт, взбодрившийся и порозовевший после купания, он пил прямо из кувшина виноградный морс, несколько капель упали на складки его одежды, оставив на ней розовые нежные пятна.
— Приветствую тебя, Сахур! — сказал Гродж, указывая рукой на стоящую рядом скамью. — Давно ли ты следил за звездами, сопровождающими путь нашей Атлантиды?
— О великий правитель, за этим я слежу всегда, — молвил Сахур, порываясь встать, но Гродж подал знак, указующий на скамью, и астроном уселся вновь, на самый ее край неловко и несмело.
Гродж пристально смотрел в глаза Сахура, будто стараясь еще до его слов, прочитать в них ответы на свои вопросы.
— Слышал я, что ты хотел со мной встретиться. Так ли это?
— Да.
— Так говори!
— О, великий правитель, тебе известно, что я занимаюсь астрологией… конечно… по мере своих сил и возможностей.
— И что же? — нетерпеливо воскликнул Гродж. — Что же ты узнал на этот раз? Можешь толково выразить словами?
— О, великий правитель, — несмело заговорил смущенный Сахур, — мои познания скромны. И я даже думал, что они могут быть ошибочны, поэтому не хотел беспокоить архонта этим. Но я должен…
— Беспокоить? — насторожился Гродж. — Чем беспокоить? Что тебе рассказали звезды? Говори!
— Звезды… звезды говорят… скоро произойдет соединение нескольких планет…
— И что же?! Говори! — грозно загремел голос архонта.
— Такого еще не было ни разу на памяти ныне живущих людей. В древних мудрых книгах говорится об этом явлении, как о страшном предупреждении. Люди должны быть готовы к большим бедствиям, которые могут постигнуть страну в будущем.
— Когда же произойдет это соединение?
— Я не могу точно сказать, когда это произойдет, дата, скорее всего, будет неточной. Судя по расчетам, это должно произойти в году 6 кан, в один из дней месяца сак.
— Сейчас месяц шуль, значит, если верить твоим предсказаниям, всего через несколько месяцев.
Наступило молчание, нарушаемое лишь клокотом голубей за распахнутыми настежь окнами. Архонта неприятно удивили слова астронома, он не знал, верить ли его предсказанию, такому неожиданному и страшному. Он вдруг припомнил несколько верных пророчеств Сахура, сделанных им на основе расположения звезд на атлантическом небосводе. Но то были давние события, теперь ему эти предсказания в деталях уже и не вспомнить, архонт помнил только, что касались они его начинаний в строительстве зиккурата и военных школ для атлантов. Сахур тогда оказался прав, его дело родилось и стало мужать, архонт надеялся, что доведется ему еще увидеть и окончательную победу — боевое крещение его воинов в настоящих сражениях, которые принесут и ему, и Атлантиде несметные иноземные богатства, беспредельную власть и могущество. Но выходило так, что нынешнее предсказание Сахура могло полностью перечеркнуть все надежды Гроджа на военные победы, и это было ему не по нраву.
— Что же должно произойти на нашей земле? — первым нарушил молчание архонт.
— Звезды этого сказать не могут. Но в книгах древности говорится о большом сотрясении почвы, ее затоплении водой, о многих жертвах.
— Зачем же ты мне об этом поведал? — спросил архонт, буравя Сахура тяжелым взглядом. — Чего ты ждешь от меня? Отменить небесный приказ я не могу, изменить ход событий, назначенных свыше, даже мне не под силу. Так не благо ли для меня и моих подданных, даже если твое пророчество и истинное, не ведать ничего о нем? Ты же решил возложить на меня тяжкие думы насчет своего предсказания. Зачем? Я хочу понять!
— О, великий правитель, я мыслил, что мне надобно предупредить людей о том, что я сам узнал.
— Зачем? Чтобы они, с тревогой глядя в небо, мучительно ждали своей погибели, чтобы опасались каждого наступившего дня, как последнего? Так не лучше ли просто не ведать о твоем страшном пророчестве, тем более, что оно может и не сбудется? Пусть они спокойно наполняют свой желудок вкусной едой, веселятся и ликуют, устраивают пиршества, пусть любят друг друга, пусть женщины нежатся в сладких объятиях сильных мужчин и рожают детей. Нет, я не стану будоражить людей, не стану сеять смуту и панику. И тебе я это запрещаю!
— Но ведь, предупрежденные, они будут готовы к бедствию, а значит, некоторые смогут спастись.
— Разве они смогут спастись, не зная, какая участь им уготована? — голос архонта, принимая привычные властные интонации, вновь грозно загремел. — Нет, я запрещаю тебе, Сахур, тревожить людей своим предсказанием! Пусть будет так, как будет! А теперь ступай с миром. Да не вздумай ослушаться меня!
Такой уж, видно, выдался сегодня день, что архонт, особенно после разговора с Сахуром, снова чувствовал себя разбитым. Купание принесло ему обычное бодрое состояние, но Сахур, будь он неладен, все испортил. Гродж, раздосадованный и отягощенный мрачными думами, отправился в опочивальню.
Там его, как обычно, ждал изысканный стол и вина, аромат благовоний струился вокруг. Архонт рассеянным взглядом окинул пиршественный стол и устало опустился на широкое под прозрачным пологом ложе. Вошла полуобнаженная Лилит, а следом за ней еще несколько женщин, грациозных и крутобедрых, их тела были прикрыты лишь легкими, прозрачными одеждами.
Лилит замерла в ожидании приказаний своего господина, тот мельком взглянул на вошедших, и властным жестом велел им удалиться. К большому разочарованию прекрасных посетительниц, обожавших бывать у своего сильного и красивого господина, сегодня он не был расположен к обычным вечерним развлечениям.
После расставания с Лессирой Тод вернулся на то место, где они вместе любовались бескрайней гладью моря, такой таинственной и волнующей. Перед его мысленным взором снова и снова возникал прекрасный образ Лессиры, которая в его смятенных мыслях звалась не иначе, как Клита. Взволнованный воспоминаниями, он неподвижно стоял у парапета площади, простирающейся прямо к морю, его ладони ощущали прохладную шероховатость камня. Перед мысленным взором Тода вновь и вновь возникал образ Лессиры, — он явственно видел ее изумрудные глаза, устремленные вдаль туда, где море падало за горизонт. Тод помнил каждое слово, сказанное ею, помнил, какие эмоции отражали при этом ее глаза, как черты лица отзывались на выплескиваемые через речь чувства, — то спокойные, то страстные, а то и гневные. Он не мог бы точно сказать, что же его привлекло в Лессире больше всего — красота облика или ум и проницательность, — скорее всего, и то, и другое, и третье, все, что имело отношение к ней, пробуждало в нем целую гамму самых разных чувств, каждый ее жест и взгляд был прекрасен для него.
Тод был покорен Лессирой сразу же, с первого мгновения, когда он только увидел ее у фонтана, раздосадованную и гневную. Он ощущал какую-то необычность во всем ее облике, несоответствие прекрасного, почти неземного, облика, ее утонченных манер с тем местом, простым и обыденным, где она стояла, подобно богине, сошедшей с небес, — ослепительной, с сияющими изумрудными глазами, с разметавшимся по ветру белокурым шелком волос. Говорят, было время, когда Боги ходили по земле, и сегодня Тоду вдруг показалось, что дочь одного из небожителей спустилась на землю. Быть может, для того, чтобы забрать его сердце, сердце обычного земного человека. Чем же он заслужил такую великую милость? Но разве такое может быть, ведь богиням место на небе, а не на грешной земле.
Тод вернулся домой только к ночи, когда луна невесомо и призрачно стала проявляться на небосклоне, но не было звезд на небе, так и не успевшем погаснуть за долгий летний день. Дом Беркана стоял погруженный в покой и тишину, все его обитатели уже давно спали. Тод легкими шагами пересек широкий двор, припал к ступени фонтана, воды которого выбиваясь из верхней, самой малой чаши шумным каскадом падали к его основанию. Склонившись над зеркальной гладью фонтана, здесь у самого края почти невзволнованной и нетронутой, он неподвижно рассматривал свое отражение, а затем с вздохом, зачерпнув обеими ладонями прохладной воды, освежил пылающее лицо. Заходить в дом не хотелось, ему казалось, что там его мысли о Лессире уже не будут такими волнующими и возвышенными, их стеснят пределы родного очага, его стены, крыша, а им для вольного полета необходимо было это бескрайнее небо с одинокой луной, так и не разгоревшейся на летнем небосклоне.
