Кроме того, эта нереализованная энергия остается в теле в виде хронического напряжения тех групп мышц, которые активно задействуются при половом акте. Опытный глаз легко способен распознать такое напряжение в позе человека, жестах, походке и манере разговаривать. Иными словами, любая психологическая проблема находит отражение в физиологии. В. Райх относил к таким симптомам поверхностное дыхание, напряжение в области живота, боли в спине, твердый желудок, низкий мышечный тонус и пониженную тактильную чувствительность. Этому подавлению первичных движущих импульсов ученый дал название «броня», имея в виду сплошной жесткий панцирь из мышечного напряжения, оборонительных тактик поведения и сдерживаемых эмоций. Если однажды перенесенная травма повторяется снова и снова, этот панцирь становится все толще, и в результате «мы превращаемся в тени самих себя, так как броня сдавливает наши силы и мешает наслаждаться жизнью»[71]. Райх обнаружил, что путем легкого воздействия на конкретные группы мышц можно добиться высвобождения держащих их в напряжении соответствующих эмоций, после чего у человека меняется осанка, выравнивается дыхание, а из поведения устраняются нежелательные особенности.
Как же нам удается жить в обществе, пронизанном страхом и прочими отрицательными эмоциями, и не осознавать этого? В отношении детей Дороти Роу утверждает следующее: психиатры просто не так много знают о жизни своих маленьких пациентов, которые понимают, что происходит на самом деле. Зачастую получается так, что родители забывают о жалобах детей или не придают им значения, а дети, в свою очередь, боятся взрослых и не идут на контакт. Конечно, можно обвинять врачей-психиатров в «излишне медицинском» подходе к своей работе: они ставят диагноз, подходящий под симптомы, подавляют эти симптомы лекарствами – и на этом общение с пациентами закончено. Можно с таким же успехом обвинять во всем родителей: в воспитании своих детей они, кажется, делают все, чтобы извратить понятия института семьи и социальной поддержки. Детям при этом приходится сносить издевательства и пренебрежение, а взрослые просто пытаются справиться с последствиями собственных травм. На самом же деле ответственность лежит на всех нас, так как мы с удивительной легкостью миримся с тем, что страх и травмы в нашем обществе стали нормой.
Шотландскому комику Билли Коннолли в детстве постоянно приходилось терпеть издевательства – так пишет в своей биографии его жена, Памела Стивенсон[72]. Когда ему было четыре года, мать бросила его вместе с сестрой. Их приняли к себе в семью две тетки, одна из которых постоянно вымещала на Билли свое раздражение.
Поначалу это выражалось только в словесной форме. Тетя называла его ленивым ничтожеством, «из тебя ничего не выйдет» и «это был черный день в моей жизни, когда ты появился» – эти ее слова стали для него привычными. Потом она перешла к издевательствам: особенно она любила брать его за шею и совать мальчику в лицо его грязное белье. Еще она стегала его по ногам мокрыми тряпками и била по голове каблуками туфель. Обычно она дожидалась, пока они оставались одни, загоняла в угол и избивала его. Так повторялось почти каждый день на протяжении долгих лет.
Впрочем, Билли и в школе неоднократно доводилось быть битым, и в конце концов он решил, что в пытках, ждущих его дома, нет ничего особенного. Чем чаще он испытывал физическую боль, тем больше смирялся с ней. «Что еще она может сделать мне? – говорил он себе. – Она может появиться в любое время и вытрясти из меня все кишки – но ведь и в школе то же самое. И ничего, я ведь не умер».
Чем больше унижений и оскорблений – и словесных, и физических – сносил Билли, тем больше он свыкался с ними. Ему твердили: «Ты тупица, бесполезный и бездарный тупица», – и ужас тех лет живет рядом с ним до сих пор.
Если в жизни ребенка, такого же как Билли, есть хоть один луч надежды – у него остается шанс не превратиться в преступника – так считает Брюс Перри, сотрудник Академии изучения детских травм[73]. Для Билли таким лучиком света стала нежно любящая его старшая сестра, член движения скаутов. А еще его очень поддерживали преподаватели – веселые, добрые и мудрые люди, учившие его быть самим собой.
Глава 5
Коллективные и наследственные травмы
Коллективные травмы и индивидуализм
Пока что мы подробно рассматривали только индивидуальные травмы – приобретенные, например, в автокатастрофе или путем жестокого обращения с ребенком. Однако существуют и травмы другого рода – коллективные. Они вызваны несчастьями, общими для семей, сообществ, этнических групп, народов и даже человечества как вида в целом. Если до сих пор мы не уделяли внимания этому явлению, то не потому, что считаем его незначительным. Просто большинство исследований, связанных с травмами, проводится на Западе, а западное общество индивидуалистично. Отсюда проистекает и понимание коллективной травмы как физической суммы личных травм. Мы постоянно взаимодействуем друг с другом, влияем на мир и поддаемся его влиянию, но при этом все равно остаемся индивидуумами, каждый со своей собственной судьбой. Весь мир для нас – театр, и каждый видит себя в нем актером, играющим в драме главную роль. Никто не считает себя просто частью единой живой Вселенной.
Но, несмотря на такое мироощущение, даже в США, главном оплоте индивидуализма, многие травмы являются общими для множества людей – вплоть до всего населения. Война во Вьетнаме не просто искалечила большинство тех, кто уцелел в ней и вернулся домой – она нанесла удар по целому поколению американцев и их системе ценностей. Ураган Катрина разрушил множество отдельных судеб, но он же нарушил и течение жизни всего Нового Орлеана, полностью изменив лицо города. Стрельба в школах – это не только погибшие под пулями дети и убитые горем родители, это страшное явление повлияло на общество в целом. После атаки на Всемирный торговый центр большинство пострадавших пытались справиться со своей болью в одиночку, но многие делали это с помощью родных, близких и психотерапевтов. На коллективном уровне всеобщий страх привел к тому, что ради повышения уровня собственной безопасности люди сознательно отказались от некоторых прав и свобод. Однако в американской культуре и общественном устройстве в целом не произошло никаких кардинальных перемен.
Общинные культуры и коллективные травмы
Носители общинных культур видят мир иначе, чем члены обществ, построенных на индивидуализме; в общем виде эти отличия отражены в таблице 4[74]. Для первых собственное «Я» неотделимо от семьи, общины и народа, точно также как любой орган является важной и неотъемлемой частью тела. Границы между «я» и «ты» в таких обществах как бы размыты, ибо в сознании человека постоянно присутствуют семья и община, и цель и смысл одной жизни – это цель и смысл существования коллектива. Соответственно, любая индивидуальная травма становится проблемой для всех, требующей совместного решения, и наоборот. И решения, как правило, отыскиваются – во взаимодействии и взаимопомощи. Когда же выздоравливает коллектив, дела на поправку идут и у каждого его представителя[75].
Таблица 4. Индивидуальный способ мышления против коллективного (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)
Перед лицом общих потерь и трагедий люди неизменно сплачиваются и, чтобы справиться с бедой, направляют свои усилия в единое русло. Но точно так же коллективная травма может и разобщить, казалось бы, монолитное сообщество и ввергнуть его в хаос; типичные симптомы такого разложения перечислены в таблице 5.
Таблица 5. Симптомы коллективных травм (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)
Примером для графического изображения той же проблемы послужил обитающий в Восточной Африке небольшой кочевой народ, описанный в книге Колина Тернбулла «The Mountain People» («Люди с гор»)[76]. После изгнания со своих исконных земель в засушливую пустыню эти племена, прежде жившие – нелегко, но счастливо – в условиях первобытного коллективизма, скатились в ужасающее варварство. Коллективные травмы такого рода возникают, когда под угрозой внезапно оказывается все, что составляет жизнь народа – его семейные, общественные и поколенные связи, которые складывались столетиями. Тогда вместе с распадом культуры исчезают цель и смысл жизни ее носителей. Ведь разрушенная культура больше не в силах ни объяснить, ни оправдать выпавшие на ее долю страдания. Профессор Дайя Сомасундарам сравнивает коллективные травмы с разрывами в сплошном, годами ткавшемся культурном полотне сообщества. Взаимоотношения в семье и обществе, коллективные практики, общественные устои, исторические процессы – все это рвется, подобно нитям паутины – гибкой, красивой, симметричной, но бессильной перед тяжестью брошенного камня пришедшей извне беды. Невозможно осознать всю глубину личной травмы в коллективном сообществе без понимания законов, регулирующих жизнь в общине или деревне[77]. Как нельзя лучше это иллюстрирует трагедия, постигшая алеутов после аварии на танкере «Эксон Вальдез» у берегов Аляски. В книге Мэри де Янг наглядно описано, как гибель рыб, птиц и морских животных, вызванная разливом нефти, повлияла на культуру и социальную структуру алеутских племен, для которых исчезнувшие виды на протяжении многих поколений были основой охотничьих промыслов и символами всей культуры. Неудивительно, что уровень психических расстройств среди алеутов вдвое превысил средний показатель по данному региону[78].
