– Я все время думаю над тем, как изменить себя, – сказал я, – но заметных успехов пока не вижу.
– Чтобы успешно бороться против взращенных тобою демонов и иных существ, надо перенести центр тяжести в рабочую группу – а сейчас он лежит у тебя в области темного двойника. Вечная угрюмость, обиженность на весь мир в виде самосожаления, историческая тоска, гордость, самолюбие и грубость – вот самые яркие проявления, исходящие из темной части твоей души.
Мы подошли к местному рынку.
– Если вам в пути встречаются песни Саймона и Гарфункеля, а также "Листья желтые над городом кружатся" и "Красное танго" в стиле ретро, – вас ожидают большие перемены, – сказал Джи, слушая мелодию, льющуюся из уличного репродуктора.
У широких рядов с сушеными грибами, огурцами в бочках и вареньями в банках я увидел убогую старушку, просящую милостыню. К ужасу, я обнаружил, что вместо рук у нее торчали два крюка, но ее глаза сияли необыкновенной чистотой. Она была совершенно заброшена и никому не нужна, люди проходили мимо, не-давая ни копейки. Я бросил к ее ногам железный рубль.
– Это колоссальный знак для нас всех, – сказал Джи, – ибо наша Земля так же заброшенно и покинуто стоит на задворках Космоса. А кто возьмется за ее возрождение, если не горстка рыцарей, охраняющих Гроб Господень?
Рыцарство – это не только воинская доблесть, но и проявление благородных черт характера.
И на самом деле все люди, проходящие мимо этой старушки, с точки зрения высших сил похожи на нее – они такие же калеки на плане своих душ. Кто без рук, кто без ног, а некоторые стоят с отрубленными головами. Если вы не овладеете своими страстями, то никогда не войдете в горстку рыцарей, охраняющих Гроб Господень.
Джи положил к ногам старушки пригоршню монет.
На концерте, сидя подле Черы, я незаметно задремал и оказался в сновидении. Я стоял у входа в храм, под ярко-синим небом другой страны, и кормил большую стаю белых голубей. Вдруг я заметил Черу, который, пристально глядя на меня, поднимался по мраморным ступеням. Его взгляд выдавал невыразимое страдание. Чем ближе он подходил ко мне, тем старше становился он, и вскоре превратился в дряхлого старика. Седые волосы волной ниспадали на его сгорбленную спину. Он схватился дрожащей рукой за мое плечо и крепко его сжал. Мне стало невыносимо больно.
Чера расхохотался и с выразительной усмешкой громко произнес:
– Твоя жизнь – это сон. Когда-нибудь ты проснешься и увидишь это, – с этими словами он внезапно исчез, только легкая дымка осталась на том месте, где он стоял…
Я открыл глаза. Музыканты играли все ту же пьесу.
20 января. Сафроново.
Утром поезд привез нас в Сафроново – небольшой шахтерский городок. Мы бросили вещи в дешевой неприглядной гостинице, и Джи пригласил нас полюбоваться жизнью города.
Перед зданием гостиницы застыл с кепкой в руке малорослый гипсовый ленинок. На серых улицах не было ни души – только с огромных плакатов скалились парни в касках, плечистые тетки в косынках да глянцевые негры на фоне клетчатого шара.
– Это прямо заповедник абсурда, – заметил Петрович. – Только где же люди?
– Сидят в шахтах и добывают уголь для великой державы, – предположил Джи.
Мы зашли в магазин.
– Да тут есть все для ублажения шахтерской души, – удивился я. – Пожалуйста: дешевая водка, мясо и красавицы с румяными щеками!
– Это – для равновесия с тяжелой работой, – подметил Петрович.
– Полный расцвет биологической жизни, – констатировал Джи, – только вряд ли здесь кто-то может понять высокий стиль джаз-ансамбля с его холодным академизмом.
Простые люди считают, – добавил Джи, – что они сами по себе живут на земле, желая чего-то, стремясь приобрести нечто. Они не догадываются, что через них часто действуют силы демонических существ, не могущих воплотиться на Земле. Сущность у таких людей развивается до шести-семи лет, а затем, до двадцати одного, – только личность. А далее все они, словно баранье стадо, идут на убой, покорно и послушно.
Для того чтобы стадо баранов завести на бойню, выбирается сильный вожак. Его направляют к убойной механической машине, а стадо упрямо следует за ним и уничтожается механической гильотиной. Вожака оставляют живым и используют в следующий раз.
По такому принципу строится вся человеческая жизнь, в которой никто не должен пробудиться.
– Как страшно, – вздрогнул впечатлительный Петрович.
– Как жаль, – сказал я, – что у людей так много информации и так мало понимания Божественных законов.
Перед концертом буфет гудел. Шахтеры и их дивчины роились у прилавка, буфетчицы едва успевали разливать по стаканам водку.
– Тише едешь – шире морда…
– Спина кружится, зубы вспотели… – долетали до нас образчики местного юмора.
– Петрович, – вдруг крикнул проходящий Чера, – принеси мне чай к пульту – я должен быстро настроить тембр.
– Вот еще, нашел прислугу, – буркнул Петрович.
– Эх, Петрович, – покачал головой Джи, – упустил ты свой шанс. А услужливость – это высшая степень культуры.
Петрович побежал в буфет.
– Тебе надо выработать в себе новое боевое состояние, которое в суровых обстоятельствах жизни видит вызов и смело идет в бой, – сказал Джи, когда он вернулся. – Вы должны научиться ухаживать за миром, а не мир – за вами. Это и есть солнечный уровень. Чем больше вы будете излучать тепла, тем больше будет дано благодати. А у вас, господа ученики, существует врожденное стремление к потребительству: где бы прислониться к теплому месту, как бы найти красивую даму.
– У меня так мало огня, – ответил я, – что едва могу согреть свою собственную душу.
– У вас же бесконечный запас любви, – добавил Петрович, – поэтому вы даете многим, вы можете прощать и быть великодушным.
– Вы должны воспитать в себе эти качества. Нам предстоит пройти массу приключений и испытаний. Наша жизнь – это вечный вызов земной горизонтали. Поэтому настроение должно быть всегда ровным. Нельзя привязываться к потребительству, надо работать по всем трем линиям, двадцать четыре часа в сутки.
Работа над собой, работа над людьми и еще раз работа – на благо Ордена. Необходимо увеличивать скорость во всех наших делах и поступках. То, что раньше могло быть сделано за месяц, теперь нужно успеть за день. Джонатан Ливингстон постоянно увеличивал скорость своих полетов, и его, наконец, взяли ввысь.
Мы действительно попали в заповедник советского абсурда, – продолжал Джи, приглядываясь к рожам сафроновских обывателей. – Эти люди живут как чайки в прибрежной стае: борьба за кусок хлеба, суета, страх, смерть. Но, в принципе, все человечество живет отбросами от культуры, а чтобы жилось не скучно, называют себя гениями, учеными, раздают награды "Труженик СССР", пишут о себе в газетах и развешивают красные лозунги "Слово партии есть слово партии".
А связь с сущностью утеряна. Более того – всякую попытку пробиться к сущности пресекают дурдомами, угрозами, тюрьмами. Демоны обычно используют человека в своих целях, а затем, когда человек износится, они берутся за следующего претендента на погибель.
Зазвенел третий звонок. Я осмотрел полупустой зал: мне стало жаль Нормана и музыкантов, которые играли утонченный джаз. А пьяные глаза шахтеров и их размалеванных жен были по-прежнему злы и недовольны: они видели в джазе экспансию империализма.
– Во время концерта, – сообщил Петрович, когда мы убирали аппаратуру, – я попал в сновидение. Я осознал себя стоящим на улице этого городка. Стою и вижу – идут по дороге шахтеры, а вокруг них толпятся темные существа. Я присмотрелся и увидел, что они гонят шахтеров в темный мир. А старушка, сидящая в тряпье на снегу, молится и говорит:
"Работали всю жизнь, работали, а о душе своей позабыли. Ты вот смотри и учись…"
Подошли к концу и эти гастроли, и вечерним поездом мы с джаз-банд отправились в Москву. Мы расположились в удобном купе, Петрович заварил зеленый чай, а я достал записную книжку.
– Уже целую неделю я пытаюсь разобраться со своими демонами, – сказал я, – но так ничего и не получилось.
– Тебе надо научиться быстро распознавать демонов, – ответил Джи, – засевших на управляющих должностях в твоем внутреннем царстве. Надо твоим Пандавам – солнечным придворным – прогнать Кауравов – людей лунного цикла, а самому занять место государя и навести полный порядок. А сейчас все твое внутреннее царство охвачено адским пламенем и инфернальными проявлениями темного двойника, который захватил в нем власть.
Петрович, делая вид, что записывает, тихо торжествовал.
"Лучше бы он сидел в Кишиневе", – подумал я, поймав его довольный взгляд.
– В твоем внутреннем царстве каждая мужская ипостась имеет себе подобную женскую, – продолжал Джи. – На каждую положительную эмоцию и тенденцию твоего характера имеется целая группа существ демонического склада.
