столиком в кадке была высажена пальма.
– О чем он разговаривал с пальмой, черт, сам с собой?
– Я не прислушивался, сэр. Такая жара, голова кипит с утра, парень явно не в себе, и что он там лепетал, мне было не интересно.
– Хорошо, дальше. – Полисмен сделал запись в блокноте и допил свою содовую.
– Дальше он подскочил, словно ему гвоздь сунули в задницу, покрутил пальцем у виска и помчался под свой мотоцикл, упокой, Господи, душу его.
Бармен перекрестился и продолжил протирать очередной бокал. Полисмен захлопнул книжку и, показав на пустой стакан, спросил:
– Сколько с меня?
– За счет заведения, сэр, – буркнул бармен. – «Остров сокровищ» платит.
Из крайностей, что сердце не приемлет,
Рождает разум искривленный мир.
– Интересно, зачем ему мозг? – задумчиво поинтересовался любящий пофилософствовать Мозг.
– А что тебя не устраивает? – отозвалось Сердце, обычный его собеседник.
Оба органа принадлежали фактурному детине, который в этот момент охаживал в темной подворотне случайно забредшего сюда бедолагу. Эту процедуру хозяин проводил с упоением дирижера, вошедшего в экстатическое состояние, но вместо хрупкой палочки использовались кулаки, больше походившие на дубинки древних кельтов.
– Мне непонятна логика происходящего, – продолжал дискуссию Мозг. – У прохожего спросили кошелек, получили ответ о неимении такового и визуальное подтверждение вывернутыми карманами. Для чего теперь сокращать мышцы обоих предплечий? Это неразумно.
Сердце ответило не сразу, нужно было поддержать увеличившийся темп кровообращения. Когда оно вошло в ритм, то, слегка запыхавшись, произнесло:
– Ты опять забываешь о чувствах. Слова случайного попутчика задели его самолюбие и разрушили надежды. Я само сжалось в волнении.
– Но это не оправдание для нанесения телесных повреждений неназвавшемуся лицу! – возмутился Мозг. – В конце концов, кошелек, если так приспичило обзавестись подобной безделушкой, можно спросить еще у кого-нибудь, темных переулков в городе полно.
Человек прекратил наносить удары. Его несчастный визави лежал на мостовой без дыхания. Зачем-то плюнув на него, детина двинулся дальше.
– Уф, хорошо, – выдохнуло успокоившееся Сердце. – Чуть перикард не порвался. Ну а ты-то что молчишь? Подсказал бы ему.
Мозг гневно засверкал нейронными связями.
– Да не обращается он ко мне, вообще никогда. Я бы подсказал, куда бить, чтобы два раза, а не двадцать, глядишь, и тебе полегче бы было. Или работу подыскать, или поучиться ему, и мне развитие, а так – сплошной стресс.
– У тебя стресс? – засмеялось Сердце. – Не забывайся, дружище, это моя прерогатива. Нервничать, переживать, страдать, быть может, даже от неразделенной любви…
– Да я не про этот стресс, – прервал размечтавшееся Сердце Мозг. – Когда его бьют по голове, достается и мне. Сотрясаться неприятно, а он пропускает удары потому, что не обращается ко мне. А насчет любви ты загнул, откуда она в нем?
– Творец при рождении положил в меня капсулу с Любовью, – поделилось секретом Сердце. – Если прорвется, затопит собой всю Землю.
Мозг недоверчиво провел серию химических сигналов.
– Подумай и сравни размеры – себя и Земли.
– Для Творца нет ничего невозможного, – уверенно сказало Сердце.
– Вот такие понятия, извини, чувства, и доводят до греха, – отчеканил Мозг незамедлительно.
Человек угрюмо шел по пустынной улице. Сегодня как-то неожиданно хотелось размышлять. Вечер начался неудачно. Первая жертва оказалась пустой – плохая примета, ночь может не задаться. От столь насыщенного мыслительного процесса разболелась голова, а к ней добавилась щемящая пружина в сердце. «Неужели старею и начинаю уставать? – промелькнуло в голове резким приступом, и тут же кольнуло в левом боку. – Надо срочно промочить горло, иначе расклеюсь насмерть», – решил он и свернул с темной улицы в еще более темный переулок.
– Ну не идиот? – отреагировал на резкую смену курса Мозг. – Шляться в этом районе по ночам в одиночку – верная смерть.
– Уводи же его отсюда, – забеспокоилось Сердце.
– Не прислушается, – спокойно констатировал Мозг. – Давай ты, покачай адреналин.
Сердце бешено застучало в груди человека, он остановился, испытывая необъяснимую тревогу. Фонари впереди не светили, начинался черный участок переулка, страх мелкой дрожью пробежал по «кельтским дубинкам». Запустился мыслительный процесс: может, и не надо сегодня ничего, пойти домой, лечь, а завтра день покажет. Человек развернулся к улице.
Мозг заорал:
– Ага, я смог управиться с этой махиной за секунду.
Сердце, задохнувшись от такой несправедливости, возразило повышением давления:
– За секунду? Да стоит мне остановиться на секунду – и ты превратишься в губку. Я внесло страх в его рецепторы, я управляю им, ты же – вторичен, ты – мой инструмент.
Мозг просчитывал варианты ответа, коих набралось уже более трех десятков, когда хозяин, повернувший назад, получил удар тяжелым металлическим предметом по голове и острым металлическим предметом в область сердца. Они умолкли одновременно: и Мозг, и Сердце. Двое наклонились над распростертым телом, и один из них, швырнув в сторону кусок железной трубы, просипел:
– Нет у него мозгов, что ли, ходить здесь по ночам?
Второй, вытерев окровавленный нож о брючину жертвы и пошарив по пустым карманам, добавил:
– Бессердечная тварь, мог бы и захватить на прогулку пару монет.
Он сам подсел ко мне на скамейку возле нагретой солнцем стены базарных ворот. Я смотрел на кричащую пеструю толпу, суетливо перетекающую от лотка к лотку, от желания к желанию, от обмана к обману. Мне нравилось это бурлящее людское море и нравилось быть одному.
– Я Иуда, казначей Христа, – сказал он, прислонившись спиной к теплым камням. Мне не хотелось разговора, я просто отдыхал, Иуда же думал иначе. – А ты Лонгин, сотник? – спросил он и криво улыбнулся.
– Верно, – подтвердил я тоном, прекращающим всяческие попытки дальнейшего общения, но Иуде было наплевать на мой тон.
– Ты ведь тоже знаешь Его?
Я понял, что разговора не избежать.
– Я слышал о Царе Христе, что творит Чудеса и говорит о Любви.
– Тебе не жалко Его? – Заерзал на скамейке Иуда.
– О чем ты? – вопросом на вопрос ответил я.
– Ты же читал Великую Книгу. – Иуда пристально смотрел мне в глаза. – Тебе убивать Его.
– Но ты предашь Его, казначей, – спокойно возразил я. – И не забывай: я солдат, я пролил кровь многих, но всегда был милосердным к поверженным и избавлял смертельно раненных от ненужных страданий. Ты же, напротив, мелочностью своей, оценив жизнь Учителя в тридцать сребреников, подвергнешь Его большим страданиям, чем смерть, ибо Он возлюбил тебя, как и всех, – так Он говорит, но ты предал.
Иуда почесал колено, покачал головой и язвительно зашептал:
– Получается, с твоих слов, мой милосердный сотник, что ткнуть копьем под ребро умирающего, беспомощного человека не грех, а указать пальцем
