она родит. В последний момент младенец оказывается унесенным в безопасное место, женщина бежит в пустыню, и вселенская война начинается.
Что ни говори, Апокалипсис — необычная книга, и читатели должны проникнуться ее стилем, чтобы понять этот удивительный спектакль. Наша жизнь, кажется, представляет собой две истории, протекающие параллельно, одна на земле, а другая на небе. В Апокалипсисе же они увидены одновременно, что позволяет нам ненадолго заглянуть за кулисы этого представления. На земле родился младенец, царь узнал о нем, и началось преследование. На небе все начинается с Великого Вторжения, смелого рейда повелителя добра в империю зла.
Джон Мильтон величественно выразил это видение в своих поэмах «Потерянный рай» и «Возвращенный рай», в которых в центре повествования находятся небо и ад, а земля является всего лишь местом битвы их сил. Современный автор Д. Б. Филлипс также использовал этот прием, только на менее эпическом материале, и в это Рождество я обратился к фантазии Филлипса, чтобы попытаться освободиться от моей земной перспективы.
В версии Филлипса архангел показывает молодому ангелу все великолепие вселенной. Они наблюдают вращающиеся галактики и пылающие солнца, а затем перелетают через необъятные пространства космоса, пока, наконец, не попадают в особенную галактику, состоящую из пятисот биллионов звезд.
Когда они приблизились к звезде, которую мы называем нашим Солнцем, и к вращающимся вокруг него планетам, архангел указал на маленькую незначительную сферу, медленно вращающуюся вокруг своей оси. Маленькому ангелу она показалась нелепой как грязный теннисный мячик, его сознание было преисполнено глобальности и величия того, что он увидел до этого.
«Я хочу, чтобы ты обратил на нее особое внимание», — сказал архангел, указав на нее рукой.
«Но она кажется мне очень маленькой и довольно грязной, — ответил маленький ангел, — Что в ней особенного?»
Когда я читал книгу Филлипса, я думал о впечатлениях, переданных на Землю астронавтами с космического корабля «Аполлон»: они описывали нашу планету как «аккуратную, круглую, красивую и маленькую», как шар с голубыми, зелеными и коричневыми оттенками, подвешенный в пространстве. Джим Ловелл, размышляя впоследствии об этой сцене, сказал: «Это было просто еще одно небесное тело, приблизительно в четыре раза превосходившее по своим размерам Луну. Но оно заключало в себе все надежды, все, что в этой жизни знал и любил экипаж «Аполлона 8». Это было самое красивое зрелище из всего, что можно было увидеть в космосе». Это был взгляд с позиций человеческого существа.
Однако маленькому ангелу Земля не показалась столь впечатляющей. Он в ошеломленном недоумении слушал слова архангела о том, что эта планета, маленькая, незначительная и не особенно чистая, и есть та знаменитая планета, которую посетил Господь.
«Ты хочешь сказать, что наш великий и славный Принц… сошел во Плоти на этот третьесортный маленький шар? Для чего Ему это понадобилось?»…
Лицо маленького ангела скривилось от отвращения. «Не хочешь же ты сказать, — продолжил он, — что он пал так низко, чтобы стать одним из этих ползающих, пресмыкающихся созданий на этой непостоянной планете?»
«Именно это я и хочу сказать. И я не думаю, что ему бы понравилось, что ты говоришь о них в таком тоне, называя их «ползающими, пресмыкающимися созданиями». Поскольку, каким бы странным это нам ни казалось, он любит их. Он сошел к ним, чтобы поднять их до Себя».
Маленький ангел выглядел смущенным. Это было недоступно его пониманию.
Это недоступно также и моему пониманию. Однако я признаю, что эта идея является ключом к пониманию Рождества и, в действительности, есть краеугольный камень моей веры. Будучи христианином, я верю в то, что мы живем в двух параллельных мирах. Один мир состоит из холмов и озер, и хлевов, и политиков, и пастухов, пасущих стада в ночи. Другой мир состоит из ангелов, злых сил и каких–то потусторонних пространств, называемых небесами и адом. Однажды ночью, в холоде, в темноте меж неровных холмов Вифлеема, судьбы этих двух миров драматически пересеклись. Бог, не знающий пи вчера, ни завтра, вошел во время и пространство. Бог, который не ведает никаких ограничений, заточил себя в кожу младенца, в зловещие оковы смертности.
«Который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари», — напишет позднее апостол; «Он есть прежде всего и все Им стоит». Но несколько очевидцев рождественской ночи ничего из вышеперечисленного не увидели. Они увидели младенца, пытавшегося впервые двигать своими ручками и ножками.
Может ли она быть правдой, эта вифлеемская история о Создателе, решившем родиться на одной маленькой планете? Если да, то это — история, не похожая на все остальные. Нам никогда больше не придется сомневаться в том, имеет ли то, что случилось на маленьком грязном шарике, отношение ко всей остальной вселенной. Не удивительно, что сонм ангелов внезапно запел песню, поразив этим не только немногочисленных пастухов, но целую вселенную.
3
Декорации: еврейские корни и почва
Вот еще одно великое противоречие: хотя он был евреем, его последователи евреями не были.
Вольтер
Проведя детство в религиозной общине в Атланте, штат Джорджия, я не знал ни единого еврея. Я представлял себе евреев иностранцами, которые говорят с сильным акцентом, носят странные шляпы и живут в Бруклине или в других столь же отдаленных местах, где они учатся на психиатров и музыкантов. Я знал, что евреи имеют какое–то отношение ко Второй мировой войне, но почти ничего не слышал о Холокосте (массовом уничтожении евреев фашистами). И уж конечно, эти люди не имели никакого отношения к моему Иисусу.
Так было, пока я в двадцатилетнем возрасте не познакомился с еврейским фотографом, который освободил меня от многих заблуждений в отношении его народа. Однажды мы разговаривали допоздна, и он рассказал мне, каково было потерять двадцать семь членов своей семьи во времена Холокоста. Позднее он познакомил меня с Элаей Визелем, Чеймом Потоком, Мартином Бубером и другими еврейскими писателями, и после этого знакомства я взглянул на Новый Завет другими глазами. Как я мог упустить это! Упустить чисто еврейские черты Иисуса, начиная с первого предложения из Евангелия от Матфея, которое представляет Иисуса как «Сына Давидова, Сына Авраамова».
В церкви мы признавали Иисуса «Сыном Божиим, Единородным, от Отца рожденным прежде всех времен…
Богом истинным от Бога истинного». Эти утверждения из Символа Веры очень рано были оторваны от евангельского повествования об Иисусе, выросшем в еврейской семье в деревенском пригороде Назарета. Позднее я выяснил, что даже евреи, обращенные в
