у моих ног лежал тот самый камень с прекрасной, изумрудной ящерицей на нем.
В слепящем блеске золотых пластин
Нагрудника парадного доспеха
Дитя фортуны, баловень успеха,
Ты всему миру отражаешься один.
Царствия Небесного, задрав голову вверх, не разглядеть, как и не докопаться до Ада киркой да лопатой. И то, и другое – лишь форма речи, суть же искомого внутри тебя, в прямом смысле слова, ибо первое есть Искра Божья, а второе – Эго, и в тебе, Человек, они давно поменяны местами: Искра запрятана поглубже, а Эго вознесено на пьедестал, но, неразлучные по замыслу и сотворению Божьему, оба аспекта всегда рядышком, согретые объятием и ободренные беседой. Да, и вот еще что, перед тем, как самым беззастенчивым образом подслушать их разговор, отметим, что речь пойдет о Совокупном Человеке, ведь и сами участники диалога Совокупные Сущности.
Искра Божья:
– Что, брат, ты ерзаешь на троне, принадлежащем мне по праву Творения его, смотри, протрешь шелками нежными обитые подушки и с подлокотников отлупишь позолоту.
Эго:
– Какой я брат тебе, когда ты мне слуга. Так захотел наш подопечный, его указом я на месте сим и не желаю слушать претензий чьих-то на престол.
Искра Божья:
– Что ж, правда есть в словах твоих, тот, кто рожден летать без крыл и светом озарять вселенскую округу, вдруг выбрал стать кротом и слепоту позвал себе в супруги. Но, призывая трон беречь, пекусь не о тебе и о подушках и даже не себя имею я ввиду. Наш подопечный «крот», одумавшись однажды, на что надежды не теряю я, вернется на положенное место ему и нас расставит в правильных углах.
Эго:
– Ты бредишь о Вознесенном-Возлюбившем, а мой кумир есть Вознесенный-Триумфатор, и нет во мне сомнений, чья возьмет.
Искра Божья:
– Быть может, их развеешь у меня, когда возьмешься объяснить уверенность свою и слабость подопечного к полетам.
Эго:
– Легко и с удовольствием, вот слушай. Наш подопечный не желает входить в мир Бога через узкий лаз аскезы, обряженным в дырявые одежды, пошитые отказам от стяжательства и славы, и даже крылья, что ему обещаны при этом, не прельщают, ведь крылья, хоть и прикроют наготу, поднимут в воздух, понесут над твердью, но сделаны из древесины, что, будучи Крестом, так мучит до момента Вознесенья. Что предлагаю я врученному моим заботам? Торжественное шествие сквозь арку, воздвигнутую в честь его величья, украшенную барельефами подвигов его и колоннадой как символом свершений.
Искра Божья:
– У нашего пока таких немного, не низковат ли получится проход?
Эго:
– Ты меркою реальности пытаешься постичь мою работу, но ухватить туман рукой, чтоб сновидение засунуть в старую котомку. Вот правило мое – о малом, что содеяно, кричи на всех углах, пошире руки разводи, глаза таращи, связок не жалей, и то деяние, глазам своим не веря, в разы взрастишь, как будто чих твой – целый подвиг.
Искра Божья:
– Ну, хорошо, согласен, есть такое – чем выше памятник, тем глубже мое ложе, но арка аркою, и что же? Неужто подопечному пройти под ней всего дороже?
Эго:
– Не торопись, в сужденьях скорых мало правды. Не входит царь-царей под своды, где в окруженьи ангелов на фресках подле Бога он сам, босой или обутый, но, в общем, пеший. Нет, колесница ярче света солнца, слепящая округу и склоненных, его несет стремительно и плавно, нога царя не попирает землю, но только бархат, шелк или меха.
Искра Божья:
– Ты предлагаешь, о безумный брат мой, одно животное запрячь в повозку и бить его бока, чтоб двигалось быстрее, а деревянный пол скрипящего приспособленья устлать изделием из шкуры убитого для этого другого. Да не безумен ли, тебе подобно, наш подопечный, которому протягиваю крылья, чтобы освоить скорость и уменьшить расстоянья, не убивая и не мучая других?
Эго:
– У крыл твоих не цепкое крепленье, взмыл ввысь, забылся, согрешил и что? Крыла упали, вместе с ними все, к чему они крепились. Чем выше был полет, тем тяжелей синяк, а то и вовсе перелом, не говоря о голове, расколотой на части даже в шлеме.
Искра Божья:
– Они врастут, и намертво, коли Пути, ведущему к Истоку, мешать не станешь, вот тебе ответ. А ты арками, нарисованными на картоне, и колесницами, дыры в которых прикрыты горностаевыми мантиями, отворачиваешь подопечного от Христова знания.
Эго:
– Помилуй, братец, да он сам, только завидит Крест, сразу прыгает в повозку, что там колесница и телега сойдет, и ну настегивать лошадей, а коли нет таковых, и сам впряжется и ну вниз, подальше от крыльев, прямиком в вожделенную арку, а из картона они или из гипса, какое ему, бедолаге, дело, лишь бы не на Голгофу.
Искра Божья:
– Твоих рук дело, ты же нашептываешь, стращаешь, муками распятия потчуешь.
Эго:
– Не мной задумано таковое устройство мира и Человека. Тебе – зазывать, мне – оберегать, вот я и оберегаю. Восходить, значит, Крест тащить на спине, а когда спина слаба, страхами согбенная, да ленью размягченная, так на нее груз великий возложи и босым по камням острым в гору иди, где уж тут не обеспокоиться мне. К тому же кругом плевки да оскорбления, а то и побои, ну как не отговорить душеньку. Я уже молчу о самом распятии, в висении на гвоздях удовольствия мало, пусть и в ожидании крыл.
Искра Божья:
– Ты не позабыл об Иисусе, Сыне Божьем и лучшем из сынов Человеческих? Вот чьи крыла застили полнеба, а любовь – весь мир.
Эго:
– Иисуса помню я прекрасно, он верен был тебе всегда, меня же предал, как Иуда, предавший самого его. Так чем они отличны друг от друга?
Искра Божья:
– Иуда это код, но не предательства, а выбора Пути меж нами. Иудой всякого зови, кто кинется в твои объятья, поддавшись блеску злата, цоканью копыт под аркой, цена которой тридцать кругляков, и «славе», нарисованной рукой твоей на том холсте, что исчезает, как мираж, когда, глазам своим не веря, пытаешься основ его коснуться.
Эго:
– Тогда Иисусом буду величать того, кто пренебрег моим стараньем и, слушая тебя, отправился на Крест, чтобы потомки, прикрываясь фактом этим странным, мечи вонзали в тех, кто не согласен с ними и с тобой.
Искра Божья:
– И снова будешь прав: задуман принцип этот и осуществлен Всевышним, меж нами встанет Человек и, коли выберет тебя, Иудой наречется, Иисусом назовется тот, кто развернется в сторону мою.
Эго:
– И много ли таких, кто следует
