омывающая берега, являет взору скрытый сор. Когда же вы испускаете последний вздох, всё, что внутри, обнажается. Тягостно душе человека, коли течением его жизни управляют слепые глупцы.
Сегодня, сейчас надлежит принимать сердцем горесть, которую завтрашний день неизбежно преподнесет тебе. Здесь и сейчас воспламени сердце опаляющим душу страхом этой неизбежной, рано или поздно настигающей тебя горести. Ты должен умереть – и умереть еще и еще, сотни раз – иначе ты не пройдешь этот путь. Ты должен удерживать внутреннюю возвышенность, как бы ни опалял тебя огонь, исходящий из сферы мирского. Умирая так, с радованием, ты обретешь преображение, пылая сильнее, чем само пламя.
(Аттар, Илахинамэ, с. 235–236)
Другую версию этой истории рассказывает Мухаммад Лахиджи в своем Шархи гюльшани раз, с. 718. Приводим прозаический пересказ его версии:
Для Иисуса в чистоте его и духе святости сотня земных царств значила меньше, чем ячменное зернышко. Как-то раз он отправился в путешествие в компании бывалых и грубоватых спутников. Как бы ему ни досаждали в пути, его обычаем было отвечать с мягкостью и молиться за тех, кто досаждал ему. Иисусу было свойственно видеть благо во всём – где бы он ни оказывался и что бы ни случалось с ним, сколь бы неблагоприятным это ни казалось.
Его друзья стали упрекать его: «Как же так, ты претерпеваешь унижения, да еще и молишь Бога простить тех, кто их тебе причиняет?»
Ответ его был прост: «Каждый проявляет лишь то, что у него внутри».
Это можно выразить иначе, используя образы притчи о розе и терниях. Сколь бы Иисуса ни жалили шипы, он только расцветал кроткой улыбкой.
27. Иисус и заклинатель змей
Вооруженный палкой, заклинатель змей склонился над змеиной норой, пытаясь выманить змею наружу. Этот человек занимался приготовлением магических снадобий и заговорами.
Иисус, проходя мимо по большой дороге, увидел происходящее. Змея из норы обратилась к святому:
– О Дух Божий, сияющий светоч всех тварей! Какойто тридцатилетний мужчина пытается выманить меня из норы моей, хотя мне полных три сотни лет!
Иисус выслушал жалобы змеи и отправился далее. Позднее он вновь проходил там.
– Как продвигается чародейство? – спросил он заклинателя.
– Мне удалось завлечь змею в свою корзинку, – ответил заклинатель.
Иисус поднял плетеную крышку и заглянул внутрь. Змея была там, свившись кольцами.
Иисус, изумившись, молвил:
– Отчего же ты последовала за этим человеком и дозволила ему столь легко поймать себя? После того, что сказала ты о себе, как же ты оказалась здесь?
– Ни одно из заклинаний не подействовало на меня, – ответила змея. – Я даже могла ужалить его, мне представлялся такой случай. Нет, это его завораживающее повторение Имени Божьего загипнотизировало меня и мало-по-малу неумолимо завлекло в корзинку. Заклинанием моим оказалось Божественное имя. Я хотела бы увидеть, как сотня душ, подобных мне, подвергнута закланию во Имя Его.
(Аттар, Мосибат-намэ, с. 68)
Иисус бежал к холмам, как будто за ним по пятам гнался свирепый лев. Друг, повстречав его во время этого безумного бегства, позволил себе спросить: «От кого ты убегаешь? Ты летишь как вспугнутый перепел, хотя никого не видать». Иисус, пренебрегая настоятельными призывами своего друга, лишь прибавил ходу и побежал еще быстрее. Его отважный друг последовал за ним, на последнем издыхании взбегая на холмы и спускаясь в долы, умоляя его открыть, что за напасть приключилась. Наконец, выведенный из себя, он воскликнул:
– Ради Бога, остановись! Никого позади тебя – ни преследователя врага, ни голодного льва. Нет причин для опасений. Отчего же ты так мчишься?
– Не мешай мне, – ответил Иисус, – я пытаюсь спастись от глупца!
– Да не ты ли Мессия? – настаивал друг, отказываясь принять столь неожиданный ответ, – Спаситель, исцеляющий незрячих, и глухих, и…
– Да, я, – отвечал Иисус.
– Не ты ли владыка, царственный посланник таинств потустороннего мира?
– Я.
– Тот самый, кто возносил молитвы над мертвецом, и тот вскакивал подобно льву, бросающемуся на добычу?
– Я.
– Не ты ли Иисус, который лепил птиц из глины, оживлял их дыханием и отправлял их в небесный полёт?
– Да, я.
– Тогда, о пречистый дух, если такие искусства в твоей власти, кого же тебе страшиться? Кто в мире откажется быть твоим слугою?
– Присягаю Божьей сущностью, – подтвердил Иисус, – и Свойствами Того, Который предвечно сотворил душу и вылепил тело, чтобы вместило оно её, Который является путеводной звездой всей тверди небесной, обращающейся в восхищенном служении вокруг Него, Его ожерельем, сорванным в страстном порыве. Я возгласил Имя Его горе, и она раскололась надвое. Я воскрешал мёртвых Именем Его и создавал предметы из ничего, возглашая его. Когда же с любовью возгласил я Имя сердцу глупца, сто тысяч раз, – не было от этого пользы.
Усилия мои оказались тщетными. Воистину, глина сердца его стала грубым камнем, в котором не прорасти зерну, грудь же его затвердела подобно граниту.
– Но в других случаях, – настаивал друг, – повторение Божьего имени делало свое дело, и ты мог свершать чудесное. Как же случилось, что в этом случае оно оказалось бессильным? Отчего это средство здесь не оправдывает ожиданий, в то время как оно исцеляло немощи в других случаях?
Иисус ответил:
«Недуг слепоты вызывает страдание,
но быть пораженным тупостью —
это гнев Божий.
Наказание страданием пробуждает сострадание.
Недуг тупости – лишь раздражает.
На сердце глупца наложена
Печать Божия, ничьей руке не сломать ее».
И потому избегай глупцов, как Иисус избегал.
Увы, кровь пролита была сборищем глупцов!
(Руми, Маснави, III, стихи 2570–2599)
29. Иисус и непочтительность учеников
Успех в адабе [67]– вот то, что мы взыскуем от Бога.
Невежливые изгоняются от Божественной милости.
Невежливость не только бесчестие для тебя самого,
но и разжигает пожары дерзости повсюду.
С Небес ниспослана была трапеза [68]
без каравана и торговли,
без слов сказанных и услышанных.
Среди же народа Моисеева [69]
грубые пренебрегли пищей небесной,
требуя: «Где наша чечевица и чеснок?»
Когда щедрость
