1923 году, мы на 27 лет обосновались во Франции. В Париже я ходил в школу, потом поступил в университет, в Сорбонну, где получил научное образование, затем пошел на медицинский факультет. Медицинское образование я завершил в 1939 году и сразу попал хирургом во французскую армию, а позже работал врачом общей практики. В 1948 году я стал священником, и через три месяца после этого меня на два года отправили сюда. С тех пор прошел сорок один год, что еще раз подтверждает справедливость пословицы «Нет ничего более постоянного, чем временное».
Так что в некотором смысле я был если не паломником, то своего рода бродягой. Это не совсем одно и то же, и, на мой взгляд, необходимо различать паломника, бродягу и туриста. Бродяга меняет места, гонимый нуждой или просто потому, что не имеет корней. Он нигде не может обосноваться, он не способен приобщиться ни к одной культуре, не способен влиться ни в один народ.
Туриста влечет к путешествиям любопытство – оно может быть искренним, а может и пустым. Зачастую турист довольствуется лишь осмотром нового места в поисках непривычного, того, что восхищает новизной и экзотичностью. Вместо того чтобы смотреть вокруг глазами местных жителей, «туземцев», он смотрит со стороны, стремясь найти что-нибудь диковинное, любопытное и зафиксировать это на фотографиях или в записной книжке. Но все это время турист остается совершенно чужим этому месту, этим людям и их переживаниям.
Паломник, странник, пилигрим – это совсем иное. Во-первых, в Священном Писании говорится о том, что все мы странники на земле. Что это значит? То, что у нас есть отечество, но оно находится не здесь. Наше отечество – на небесах, наше место там, но здесь мы не просто бродяги или праздные наблюдатели, которым любопытно, что происходит на земле. Мы глубоко и живо участвуем в ее судьбе. У апостола Павла есть строки, которые в переводе доктора Моффата [30] звучат как «Мы авангард Царства Небесного». Так оно и есть. Мы паломники в том смысле, что на земле у нас нет своего места, мы странники, но не туристы, мы – передовой отряд Небес. Мы посланы на землю, чтобы завоевать ее для Бога.
Впрочем, слово «завоевать» может ввести в заблуждение, если вкладывать в него тот же смысл, что мы вкладываем, когда говорим о завоеваниях, подчинении, порабощении, происходившем на протяжении истории человечества. Но передовой отряд Небес, которым является Церковь, которым являются верующие, – это посланные Богом освободить тех, кому они несут весть о вечной жизни. Чтобы люди могли по-настоящему, в полной мере, а не частично или неравно, приобщиться высшей свободе чад Божиих. Чтобы эта свобода стала достоянием всех.
Быть паломником – это одновременно сознавать, что мы не вполне принадлежим миру, в котором живем, и что мы посланы в этот мир, чтобы нести за него полную ответственность. Когда я говорю «полную», я имею в виду ответственность, которая начинается здесь и заканчивается в вечности, начинается на земле – и заканчивается в Боге. И это делает нас совершенно другими людьми.
Однако для того, чтобы стать паломником или членом этого божественного передового отряда, недостаточно быть посланным. Необходимо осознавать свое положение. Как я уже упоминал, нужно понимать, что у нас есть собственная страна, собственный город – это небесный град Божий, это город в вечности. И в то же время мы должны помочь граду человеческому развиваться вглубь, возрастать в святости, чтобы однажды он по всем измерениям – по глубине и по чистоте – стал в меру града Божия. В этом состоит наше призвание, и ничто меньшее не может удовлетворить христианина. Это означает ответственность за все и готовность отдать свою жизнь за жизнь мира так же, как отдал ее Господь Иисус Христос. Это
значит быть посланным в мир как агнец среди волков, с готовностью заплатить за спасение других.
Вам может показаться, будто эти слова не имеют никакого отношения к теме паломничества, но это не так. Мы полностью вовлечены в судьбу мира, но не принадлежим ему, мы в мире – полнее, чем любой неверующий, но мы – не от него, потому что в нас заложено измерение, превосходящее все, выходящее за пределы двухмерности пространства и времени.
Для меня это означает две вещи: мы должны иметь веру в судьбу этого мира и особенно веру в человека, а не только в Бога, и мы должны быть отрешены от мира, свободны от привязанности, от рабства ему, – чтобы видеть мир таким, какой он есть, слышать голос этого мира, различать действие Бога, действие Святого Духа в нем.
Я хочу сказать о способности смотреть на этот мир, слушать и понимать его. Что мешает нам понимать хотя бы своего ближнего, своего ребенка, свою жену, своих родителей, своих друзей? А мешает нам то, что мы все в жизни сводим к себе. Мы заслоняем собственными заботами вопль мира. Заслоняем слова, которые слышим, вещи и события, которые видим. Помню, когда я был подростком, кто-то мне сказал, что мы боимся последствий услышанного или увиденного. И в качестве иллюстрации привели такой пример: вы чувствуете себя в безопасности, когда приходите в зоопарк и видите тигра в клетке. Вы смотрите на него и восхищаетесь тем, как он красив, как прекрасно его тело, как величественны движения, какой мощью этот зверь обладает. Вы надежно защищены – ведь тигр находится в клетке. А представьте себе, что случайно дверца клетки оказалась открытой – и вы встретили этого тигра нос к носу. Как мне рассказывали о надписи в туристическом автобусе: «Когда вы отправляетесь на сафари, не оставляйте окна открытыми, потому что для зверей вы – свежее мясо». Встретив тигра вне клетки, вы не будете им восхищаться, вы, если вам хватит ловкости, в мгновение ока окажетесь на верхушке фонарного столба – и в этот момент тигр для вас будет Тигр, Опасность. Мне кажется, вот это и мешает нам видеть, слышать, понимать – мы все время следим за тем, как бы не услышать, не увидеть и не понять того, что повредит нам или поставит под угрозу нашу мнимую целостность.
Как этого избежать? Если вы читали Чарльза Уильямса, то, возможно, помните историю молодой женщины по имени Лестер, которая погибла при крушении самолета на Вестминстерском мосту [31]. Эта женщина была абсолютно эгоистична и эгоцентрична, и ничто в мире, кроме самой себя, ее не заботило. Она немного думала о своем муже, поскольку он был частью ее
